Книги мая

Сергей Сизов. Белая столица России: повседневная жизнь Омска (июнь 1918 — ноябрь 1919 гг.)

Омск: СибАДИ, 2018. — 239 с.

Книга историка Сергея Сизова представляет собой серьезное исследование, основанное на материалах «белых» газет. Читается новинка легко, ведь труд ее автора носит не столько научный, сколько просветительский характер.

Белый Омск — весьма примечательный исторический и социокультурный феномен: крупнейшему городу за Уралом, который в начале прошлого века называли Сибирским Лейпцигом, выпала очень непростая роль.

Страницы хроник рассказывают, как правило, о событиях громких и знаковых, а вместе с тем — о судьбах их вершителей. Повседневная жизнь обычных граждан, которых угораздило жить в эпоху непомерно больших перемен, традиционно оказывается за кадром. Этот быт кое-как отражен лишь на полосах старых газет, разбросанных по разным архивам.

С первого дня и до плачевного финала Белая столица жила фактически на осадном положении. После мятежа чехословаков в июне 1918-го власть большевиков пала, но к прежнему дореволюционному укладу возврата уже быть не могло. Жизнь в городе, еще недавно благополучном и обеспеченном, за пару лет изменилась кардинально. Белая Россия была разорванным во всех отношениях, к тому же воевавшим государством, с огромным количеством проблем, неизбежно отражавшихся и на омских реалиях. Последние же отличались удивительной концентрацией прекрасного и ужасного, чудовищных трудностей и ярких достижений, высоких устремлений и редкой низости...

Тогдашнее положение дел весьма красноречиво отражено в лаконичном объявлении одной из газет: «Французский офицер желает получить комнату». Омск наводнили беженцы, иностранцы, его население менее чем за год выросло в несколько раз: от ста тысяч в 1917-м до полумиллиона к лету 1919-го. Жилья не хватало, поэтому вынужденные переселенцы рыли землянки, таборами селились в пригородных рощах. Бездомные обыватели порой предлагали до 2500 рублей тому, кто укажет свободную квартиру в две комнаты (при том, что месячная зарплата обычно не превышала 800 руб.).

Многочисленные гостиницы были забиты, вследствие чего новоприбывшие высокопоставленные особы по нескольку месяцев жили в вагонах на железнодорожной ветке. Цены пухли как на дрожжах: пуд муки в сентябре 1918-го — 10 рублей, в начале августа следующего года — уже 60. Готовый хлеб для многих стал слишком дорогим. Его приходилось самостоятельно печь из муки низших сортов с добавлением отрубей и прочих примесей.

Не хватало дров и угля — не доставили вовремя в нужном количестве из-за нехватки пароходов (почти все увели отступавшие красные) и отсутствия вагонов. Зимой 1919-го хозяйки смотрели на обычное деревянное полено как на сокровище. Нечем было топить общественные бани. Оставшиеся без денег и дров учреждения закрывались.

В перенаселенном городе распространялись все возможные инфекции: тиф, холера, дизентерия, скарлатина, оспа. Недоставало медиков, а равно — лекарств.

В порядке вещей были грабежи и разбои. Чаще всего крали лошадей, иногда даже с колясками. Воровали и по-крупному. Например, увели целый вагон бензина, предназначенный для французской военной миссии. Причем начальник вокзала заявил, что вагон французами уже получен, хотя не смог объяснить, кем именно и когда.

Здания школ и гимназий реквизировались для нужд различных ведомств, занятия приходилось проводить по вечерам в неприспособленных помещениях. Тем не менее в городе работали сразу два высших учебных заведения, открывшихся в 1917–1918 годах. Проходили в их стенах и научные конференции.

Неотъемлемой частью повседневности стали художественные выставки и вернисажи, поэтические вечера и концерты. Так было и тогда, когда стало ясно: печальный финал близок. Нередко выступали иностранные военные оркестры, звучали английские и шотландские песни, а у чехословаков нашлась даже арфа.

Парады проходили по любому поводу: в честь войск, отправлявшихся на фронт, по случаю прибытия союзников, в связи с различными годовщинами.

В омских храмах не прерывались службы, и довольно часто под колокольный звон шли по улицам и площадям крестные ходы.

Отвлечься от безрадостной действительности также помогало кино: «Я хожу посмотреть старую жизнь, отдохнуть немного от этого кошмара, от революции. Сижу это я в кинематографе, хочу забыть настоящее... И думаю, что все приснилось. Представляете, отдыхаю душой», — писал некий Каллистрат Кедров в статье под названием «Тоска по старой жизни».

И даже в то жестокое время омичи и приезжие неизменно находили возможность сопереживать, помогать друг другу. Когда красные пошли в наступление, знаменитая певица Мария Каринская решила устроить «летучие концерты» в прифронтовой полосе. «Королеве цыганского романса» выделили два вагона, ее слушали на станциях, выступления не прерывались даже под дождем.

Впрочем, кто-то просто торопился жить. Рестораны, кафешантаны, городской театр и цирк были переполнены, толпы зрителей собирали скачки и парусные гонки на Иртыше.

Летом 1919 года городские госпитали оказались переполнены, и на станции Куломзино скопилось огромное количество вагонов с ранеными. Прочитав об этом в газете, гимназистка Зоя Гаврилова с подругой решили принести им провизию, но выяснилось, что там возникли большие сложности даже с водой. Зоя сумела договориться на станции с неким истопником, и девушки вместе с сиделками стали таскать воду к эшелону, поить раненых солдат. Все увиденное гимназистка описала в письме, опубликованном в газете «Наш путь»: «Возвращаясь по Любинскому домой, я видела веселую нарядную толпу, которая, гуляя, смеялась, но ни одной из этих барынек не придет на ум снять с себя шелк и золото, одеться в белый халат и идти туда, к этим страдальцам! Здесь в саду гремит музыка, а там люди умирают и некому подать воды».

Всеобщая внутренняя разобщенность, похоже, и являлась той самой главной причиной, которая предопределила для Белой России дальнейшую участь.