Книги марта

Александра Николаевна Прегель. Автобиография души...

М.: Русский путь, 2018, 184 с., илл.

Александра Прегель — одна из тех, чью жизнь перекроила революция 1917 года. Книга «Автобиография души...», где воспоминания художницы соседствуют с репродукциями ее произведений, — возможность познакомиться с судьбой несправедливо забытой соотечественницы. Впрочем, о семье Александры Николаевны (в девичестве Авксентьевой) читатель наверняка слышал. В 2014 году мир облетела новость: «Портрет Марии Цетлиной» кисти Валентина Серова был продан на аукционе Christie’s за рекордную сумму — 9 266 500 фунтов стерлингов. На полотне изображена мать Александры Прегель: революционерка, издатель Мария Тумаркина. После развода с Николаем Авксентьевым, членом партии социалистов-революционеров, она вышла замуж за Михаила Цетлина, одного из наследников чайноторговой фирмы Высоцких. Супружеская пара покровительствовала художникам, в частности Серову (и даже назвала брата Шурочки Валентином — в честь живописца), а также собирала картины. В 1959 году они подарили коллекцию Земле обетованной: в итоге в Рамат-Гане в 1996-м появился Музей русского искусства. И когда почти двадцать лет спустя местные власти решили расстаться с жемчужиной собрания — шедевром Серова, многие выступили против. Причины продажи чисто экономические — музею потребовалось новое просторное здание (его открытие запланировано на конец 2019 года).

Судьба самой Прегель и ее семьи не менее запутанна. Большую часть жизни Александра провела за границей, однако всегда считала себя русской. Во многом этому способствовал отец: помогал учить язык, рассказывал о Родине. Скрывавшийся от царского преследования в Швейцарии и Франции, он вернулся в Россию лишь после Февральской революции и стал министром внутренних дел в составе Временного правительства. Однако уже в октябре 1917-го Авксентьев был арестован, вновь бежал за границу. Понимая масштаб исторической катастрофы, говорил дочери: «Ты, наверное, поедешь, увидишь Пензу и Волгу, готовься к этому, будь русской, а я уже вряд ли все это увижу!»

К сожалению, мечтам художницы не суждено было сбыться. В начале Второй мировой она вместе с мужем, Борисом Прегелем, бежала из оккупированной Франции и, перебравшись в Нью-Йорк, оказалась еще дальше от России. Вспоминала: «И вдруг стало совершенно ясно, что того, что было раньше, вчера и даже час тому назад, больше никогда не будет, что произошло что-то совершенно непоправимое, что хотя внешне все еще то же, на самом деле эта жизнь, которую мы знали и любили, погибла навсегда. Что будет дальше? Может быть, в конце концов, даже будет еще лучше, но это «наше» не вернется никогда».

В Америке Борис Прегель сделал блестящую карьеру, супруги жили в прекрасной квартире, обставленной предметами искусства. Однако произведения Александры Николаевны — чрезвычайно самобытные, хотя и испытавшие влияние Яковлева, Шухаева, а также модного экспрессионизма — оказались отодвинуты на второй план. Талантливая художница, учившаяся живописи у Гончаровой и Ларионова, слишком часто меняла судьбу, чтобы успевать заботиться о продвижении картин. Она, как и многие, попала в жернова истории, и эта книга — попытка воздать ей хотя бы часть заслуженного признания.

Николай Николаевич Пунин. В борьбе за новейшее искусство (Искусство и революция).

М.: Глобал Эксперт энд Сервис Тим, 2018. — 256 с.

Теоретики не менее важны для искусства, чем художники. «Жизнеописания» Джорджо Вазари, рассказывающие о его современниках, мастерах Возрождения, до сих пор считаются одним из ключевых трудов о той эпохе. Николай Пунин стал своеобразным Вазари для представителей русского авангарда. Известный широкому читателю как возлюбленный Анны Ахматовой, он властвовал умами современников и участвовал в эстетических битвах своего поколения. А заодно написал мемуары, которые более полувека ждали своего читателя.

Книга, вышедшая в рамках проекта «Энциклопедия русского авангарда», подготовлена потомками Пунина: Анной Каминской, Николаем и Петром Зыковыми. В работе также принимал участие искусствовед Андрей Сарабьянов, еще в 1989 году опубликовавший одну из глав — «Квартира № 5» — в «Панораме искусств». Изначально Пунин планировал издать воспоминания, состоящие из двух частей: о периоде с 1916-го по 1917-й и о событиях, произошедших с 1918-го по 1925-й. Судьба второй части до сих пор неизвестна, в архивах не удалось обнаружить даже черновиков. Первой повезло больше, хотя канонического варианта текста не сохранилось — изначально существовало несколько редакций.

Заметки Николая Пунина — это свидетельства очевидца исторического перелома. Одним из серьезных испытаний, разделивших жизнь на «до» и «после», стала Первая мировая. Пунин не попал на фронт — формально из-за проблем со здоровьем, однако он хорошо понимал, что реальность изменилась коренным образом: «Обычно у человека бывает лишь одна судьба, т. е. одна жизненная устремленность, связывающая в органическое целое куски лет и дни. У нас, по крайней мере, три судьбы: первая — это наша юность, вторая — война, третья — Революция». Переворот 1917-го принял, писал о нем со смесью ужаса и восторга: «Жизнь, казалось, была разворочена, недра ее обнажены, все теории опровергнуты, стихии развязаны, было все передоверено, поручено, отдано интуиции. Мы знали: это счастье Октября».

На эстетическом фронте также шли бои. Николай Пунин рассказывал, как постепенно утрачивало влияние объединение «Мир искусства», выносил жестокий приговор Александру Бенуа и его последователям: «Мирискусники», как и все поколение людей эпохи символизма, были интеллигентами-мечтателями. Одна черта характеризует их всех. Я бы определил ее как социальный страх; они боялись смотреть в глаза своему времени».

Пунин же, подобно и некоторым другим (главным образом Татлину), жаждал соприкоснуться с современностью. Николай Николаевич внес большой вклад в формирование искусства новой страны: был комиссаром при Русском музее и Государственном Эрмитаже, заведовал Петроградским ИЗО Наркомпроса, создал в Русском музее экспозицию новейших течений в искусстве, работал заместителем директора легендарного ГИНХУКа. Однако в итоге его лишили должностей, а имя попытались вычеркнуть из истории. Умер Николай Пунин в 1953 году в Абезьском лагере, проиграв борьбу за новейшее искусство — в глазах современников, но не потомков.