Трудно стать богом

Блестящий философ и выдающийся богослов — так вкратце можно охарактеризовать отца и сына Лосских, Николая Онуфриевича и Владимира Николаевича. Траектории их судеб, пересекшись, соединились в один трудный, во многом трагичный путь, что выпал на долю пережившей революцию, обретшей на Западе новую родину русской интеллигенции.

Ранее журнал «Свой» рассказывал о Лосском-старшем. На сей раз представим младшего, не менее талантливого, чем его отец.

Почти сразу же после исхода в эмиграции обозначились противостоявшие друг другу лагеря и партии: евразийцы и либералы, монархисты и сменовеховцы... Церковных иерархов-изгнанников и их прихожан раздирали расколы. Кто-то выступал за митрополита Евлогия (Георгиевского), другие поддерживали митрополита Антония (Храповицкого). Но их объединяло чувство глубокого отвращения к тем, кто разрушил цветущую русскую цивилизацию, положил конец и древним, святоотеческим традициям, и блистательному Серебряному веку. Эта ненависть довольно быстро перекинулась на оставшуюся в заложницах у большевиков Русскую православную церковь. Ее обвиняли в том, что она пошла на компромисс, начала переговорный процесс с безбожниками, согласилась жить под диктатом всевозможных уполномоченных и надсмотрщиков. Всего несколько людей, которых объединили Владимир Лосский и старец Софроний (Сахаров), отстаивали верность РПЦ, что, по сути, было вызовом и красным, и белым. За этим стояло глубокое, до мельчайших деталей осмысленное религиозное мировоззрение. Каковы его истоки?

Будущий богослов родился в Геттингене: родители после свадьбы некоторое время жили за границей, как это было принято в те годы в среде нашей интеллигенции. Отец, Николай Онуфриевич, к тому времени пребывал вне Церкви почти три десятка лет. Постепенно его взгляды менялись, однако настоящее обращение в православие случилось тогда, когда простой священник обвенчал его с супругой в Женеве. Лосский-старший вначале решительно исповедал ему свое неверие, но о. Николай Апраксин проявил столько доброты и такта, что поразил философа. Сердце атеиста оттаяло, и он вернулся к вере отцов. Впоследствии именно этого батюшку пара пригласила крестить своего первенца.

Научную деятельность Владимир Лосский начинал как историк. В 1919 году он поступил в Петроградский университет, где процветала школа медиевиста Ивана Гревса. Большое влияние на одаренного студента оказали тогда и сам Гревс, и преподававший там же Лев Карсавин. Учеба была недолгой, в 1922-м семью Лосских выслали из страны на знаменитом «Философском пароходе». Так они вновь (теперь уже навсегда) оказались в Европе, а Владимир перебрался в Париж, который к 1925 году стал центром интеллектуальных и духовных сил русского зарубежья.

В столице Франции он знакомится с Николаем Бердяевым, Сергием Булгаковым, Василием Зеньковским, Георгием Флоровским и другими видными мыслителями. Чтобы завершить образование, он поступает в Сорбонну и в 1927-м получает степень доктора медиевистики. Вскоре вступает в Братство св. Фотия, где возникли и получили распространение несколько непривычные для нашей эмиграции идеи: русское рассеяние совершилось не по злой воле большевиков — те лишь выступили орудием Промысла; Запад нуждается в православии, которое могут и должны проповедовать русские изгнанники.

Владимир Николаевич становится председателем Братства и выдвигает тезис: «Все, что произошло до 1054 года, принадлежит нам». То есть все реликвии, школы мысли, всех святых, которые были известны в Европе до раскола, православным людям следует принять как свое наследие. Именно так может быть преодолен медленный, но неуклонный, крайне болезненный распад христианства, а наше вероучение раз и навсегда избавится от черт провинциализма.

Члены Братства мечтали возродить православие в лоне католичества. Это вовсе не значит, что они выступали за бездумный экуменизм, напротив, продолжали твердо исповедовать восточно-христианские догматы и принципы духовной жизни. Свою основную задачу они понимали так: распространять православие должно, опираясь не на вновь созданную за границей церковь — оторванная от корней, она сама нуждалась в попечении и заботе, — а на тысячелетнюю, традиционную, ту, что страдала, истекала кровью в России, подобно первым христианским мученикам. Именно поэтому в 1931 году члены Братства решили пребывать в лоне РПЦ, хотя в тот момент не имели никакой возможности контактировать с Московской патриархией.

Владимир Лосский определил главную миссию Братства как апостольство. Но чтобы проповедовать, требовалось хорошо знать догматы, историю, тонкости богословия, а для этого следовало воспользоваться опытом и поддержкой западных людей, у которых теологические и схоластические дисциплины развивались на протяжении многих веков. Когда в европейских городах гремели университетские диспуты о канонах, догматах, нюансах иерархических проблем, номинализме, реализме и прочем подобном, на Руси писали иконы и строили храмы. Возродить культуру догматического мышления, а точнее, создать ее заново — вот задача, которая стояла перед Лосским. До революции 1917-го богословская мысль в России только начала формироваться. Было две традиции — академическая и схоластическая, причем вторая — в самом худшем значении слова. Учебники для семинарий и курсы для духовных академий списывали, как правило, с западных образцов. Почти все они были нестерпимо скучны. Иная традиция шла от Владимира Соловьева и Алексея Хомякова, это был свободный религиозно-философский дискурс, часто оппозиционный по отношению к официальной Церкви. Между берегами духовной схоластики и светского богословствования не было крепкого, надежного моста — живой церковной мысли. Лосский взялся за решение грандиозной задачи, задумал создать богословие, которое бы опиралось на опыт святых отцов.

В 1934-м он сразился в теологическом поединке с о. Сергием Булгаковым, который являлся как бы знаменем русского религиозного возрождения. О. Сергий был известен своим пристрастием к теме Софии, Премудрости Божией, унаследовал это увлечение от Соловьева. Роковая для нашей философии тема вобрала в себя все самое таинственное и мистическое — от проникновения в глубины постижения Бога до утверждений о том, что Мать Сыра Земля есть воплощение русского духа.

Византия и Древняя Русь понимали Софию как Христа до Его рождения во плоти, поэтому названные в ее честь храмы считались господскими, посвященными Спасителю. Но довольно скоро эта особенность была забыта, и София стала ассоциироваться с Церковью как Невестой Агнца-Христа или даже с Божией Матерью. Философы — по определению любители мудрости (софии) — и вовсе пытались представить эту сущность как ипостась, как четвертое начало, наравне с Отцом, Сыном и Святым Духом. Тем не менее прямо обожествить Софию никто не решился, а ближе всех к этому подошел о. Сергий Булгаков. Рассуждая на сотнях страниц об ипостасности, пытаясь всю литургическую и догматическую жизнь Церкви рассматривать через призму софиологии, он оказался у черты, за которой начиналась ересь. Именно так воспринял ситуацию Лосский, принявшийся с ревностью обличать коллегу. Даже написал большую записку патриарху Московскому и всея Руси Сергию (Страгородскому), а тот заочно (не имел возможности приехать в Париж) осудил булгаковское учение. Среди эмигрантов это вызвало скандал: «красная» церковь выступила против великого философа, признанного мэтра. Позицию Владимира Николаевича поддержал известный своей ревностью к догматам и чистоте веры о. Георгий Флоровский.

Владимир Лосский с огромным уважением относился к предстоятелю РПЦ, посвятил ему работу «Личность и мысль Святейшего Патриарха Сергия», полагал, что руководить церковью в СССР в те годы мог только человек выдающихся качеств, непоколебимого мужества, стойкой веры.

Лосский изучал богословие по первоисточникам: Дионисий Ареопагит, Фома Аквинский, Григорий Палама, Максим Исповедник, Августин... Вскоре он становится одним из наиболее авторитетных знатоков христианской теологии. В 1944-м выходит самая известная его работа «Очерк мистического богословия Восточной церкви», которая ныне считается канонической, непревзойденной по глубине мысли, анализа, убедительности фактов. Этот труд мыслитель создавал в годы войны, видя разрушение городов, голод, ужас, расчеловечение народов. «Очерк...» отражает дух времени, борьбу добра со злом, обстоятельства, при которых человек отстаивал само право называть себя человеком.

Центральной концепцией православия русский философ-богослов считал идею обожения — возможности приобщиться к Богу, не теряя при этом своих личностных качеств. Для дохристианской и исламской мистики тот, кто сливается с Абсолютом, перестает быть личностью. В христианстве же она не теряется, но преображается, поскольку в Боге различны сущность и энергии. Обожение — результат получения энергии (благодати), которая не вторична, не тварна и в то же время неотделима от Высшей Сущности. Преображенный человек становится «богом по благодати», святым. Тут Лосский в известной мере интерпретирует и популяризирует учение исихастов-молчальников, подобно Григорию Паламе поворачивает мысль из русла чисто морального аспекта (что такое хорошо и что такое плохо, за что осуждают грешника и прославляют праведника) к догматическому, более зрелому христианству. При этом Владимир Николаевич энергично полемизирует с католическим догматом filioque (Святой Дух исходит как от Отца, так и от Сына), утверждает принцип православного вероучения: Святой Дух исходит лишь от Отца — только в этом случае для человека возможно обожение, а для Бога — бытие в качестве Личности. Путь к обретению Божественной энергии лежит через аскезу, которая есть «борьба за любовь». Но если любви аскетика лишена, то она ложна по своей сути, поскольку не ориентирована на личность. Кроме того, в ключевой работе Лосского обсуждаются искупление, соборность, церковное предание и другие ключевые для богословия темы.

Он писал об искусстве («Богословские основы церковного пения», «Смысл икон»), о святых отцах («Каппадокийцы», «Оптинские старцы», «Сиро-палестинцы и святитель Кирилл Александрийский»), трудился над мемуарами («Семь дней на дорогах Франции»), хотя большая часть его работ касается мистико-аскетической жизни и теологических вопросов.

В 1945–1953 годах Владимир Лосский возглавлял Французский Православный институт им. св. Дионисия Ареопагита. Здесь он читал курсы по истории и богословию, отсюда расходились по Старому Свету его ученики и последователи. В 1956-м в составе церковной делегации Владимир Николаевич посетил, наконец, Россию. Его поразила вера простых прихожан. Позже он писал о духовной одаренности русского человека, которая так резко контрастирует с размеренностью западного обывателя.

Последние годы жизни он разрабатывал православную антропологию. Человек, созданный по образу и подобию Божиему, апофатичен и катафатичен одновременно, то есть познается, с одной стороны, через отрицание всякого знания о нем, а с другой — через утверждение о том, кто он есть на самом деле. В целом получается, что до конца человек не познаваем. Его главная тайна кроется в личности, связана с таким модусом бытия, благодаря которому возможен выход за границы сущего — способность к трансгрессии, приобщение к Бесконечности.

Жизнь замечательного мыслителя безвременно прервалась 7 февраля 1958 года в Париже, на день памяти св. Григория Богослова. Владимир Лосский был последовательным приверженцем традиций и удивительно современным теоретиком, не чуждым даже некоторого модернизма. Искал живого Бога, а не прописных истин: «Путь христианской мысли — это не только Истина, но также Жизнь, а кто говорит «Жизнь», тот говорит «борьба»: христианская истина — не нейтральная зона, она завоевание».

Пламенный дух богослова привлекал множество последователей. Самыми известными учениками Лосского стали теологи Жан-Рене Буше и принявший православие Оливье Клеман. Благодаря им вдохновенная мысль учителя распространялась по Европе, повлияла на многих философов, писателей, поэтов. Один из сыновей Владимира Николаевича стал священником в Праге. Сегодня русские семинарии и академии обучают студентов по работам Владимира Лосского. Его огненная мысль живет и приносит плоды как на Востоке, так и на Западе.