«Всякая революция есть плебейство»

До недавнего времени Владимир Ильин — в отличие от коллеги-однофамильца — был малоизвестен для широкой читающей публики. Покинувший Россию в 1919-м доцент парижского Свято-Сергиевского института он в среде русских эмигрантов прославился как талантливый богослов и публицист. Часть его сочинений вышла уже после смерти, другая осталась неопубликованной и сохранилась в личном архиве. Пора бы уже открыть эти рукописи, воссоздав целостный образ мыслителя, который поражал современников удивительной гаммой самых разных интересов и глубиной познаний.

Ильин родился 28 августа 1890 года в родовом имении неподалеку от Киева. Утро жизни много позже описал в своих воспоминаниях: «Сумерки, полумрак «большой комнаты», слабая звездочка ночника, едва брезжащая искорка сознания и образ матери — в этом есть символ метафизики начала человеческого существования, той самой экзистенции, которую ныне философы ставят во главу угла миросозерцания».

Обладая вполне философским складом ума, он далеко не сразу становится профессиональным «любомудром». По выходе из гимназии сначала обучается на физико-математическом факультете Киевского университета (оканчивает в 1913-м) и только спустя несколько лет, в 1917 году, получает философское образование. В 1918-м трудится в альма-матер в должности приват-доцента. В начале 1919-го уезжает в Одессу, а затем навсегда покидает Родину.

1910-е, прожитые в Киеве, на взгляды и дальнейшую судьбу будущего ученого повлияли, надо полагать, очень сильно. В этом городе в тот период происходили многие ключевые для нашей истории события: убийство Столыпина и пресловутое «дело Бейлиса», громкие выступления по различным политическим вопросам известнейших, авторитетных монархистов Василия Шульгина, Ивана Сикорского (отца выдающегося авиаконструктора) и других, всплески первых волн украинского сепаратизма...

Первые годы эмиграции Владимир Ильин проводит в Турции, в Стамбуле. В 1923-м при поддержке Американского византийского общества перебирается в Берлин, где учится на богословском факультете и одновременно преподает в Русском научном институте логику и психологию. В 1925-м, уже в Париже, начинает читать лекции по литургике и истории средневековой философии в Свято-Сергиевском православном институте. Сближается с Петром Сувчинским и его евразийской группой, участвует в Парижском евразийском семинаре, публикует свои работы в сборнике «Россия и латинство», а также в «Евразийском временнике» и «Евразийской хронике». Постоянно общается с о. Сергием Булгаковым (тот становится его духовником) и Николаем Бердяевым. Последний редактирует журнал «Путь», для которого Ильин пишет статьи философского и теологического толка.

С 1925-го по 1930-й издательство «Имка-Пресс» («YMCA-Press») выпускает пять его книг: «Преподобный Серафим Саровский» (1925), «Запечатленный гроб. Пасха нетленная» (1926), «Загадка жизни и происхождение живых существ» (1929), «Всенощное бдение» (1930), «Шесть дней творения» (1930). В них преобладает тематика, связанная с литургическим богословием и апологетикой.

Далее его академическая деятельность терпит, по мнению самого Ильина, полное фиаско. Труд преподавателей Свято-Сергиевского института оплачивался скудно. Необходимость содержать семью и детей вынудила прибегнуть к публицистике, сотрудничать с общественно-политическими газетами и журналами.

В 1935-м происходит резкий разрыв в отношениях между ним и Бердяевым. Роковую роль тут играет статья, в которой Владимир Ильин резко критикует своего приятеля и коллегу за «люциферическую гордыню», «влюбленность в марксистскую диалектику», «попытки сочетать христианство с марксизмом». Потом он сожалеет о спровоцированной им ссоре, пишет покаянное письмо тому, кого обидел, но и в этом послании не может воздержаться от упреков: «Для меня до сих пор остается мучительной загадкой... как Вы, аристократ из аристократов, могли сблизиться с Чернышевскими, Писаревыми, Белинскими и их нынешними эпигонами... Как Вы не учуяли (или не захотели почувствовать), что все «плебейство» нынешней эпохи, которое Вы так чудно изобразили в своей последней книге, всецело и изначально революционного происхождения, ибо всякое плебейство —  революционно и всякая революция есть плебейство, не могущее простить ценностям их изначального иерархического аристократизма».

В 1940 году, после начала немецкой оккупации Франции, приостанавливает свою деятельность Свято-Сергиевский православный богословский институт. Для Ильина и его семьи наступают крайне трудные времена. За время войны полоса отчуждения вокруг него разрастается. По окончании Второй мировой в адрес Владимира Николаевича выдвигаются обвинения в коллаборационизме, в сотрудничестве с прогерманским «Управлением делами русской эмиграции во Франции». Его привлекают к судебному расследованию, в результате которого полностью оправдывают. Однако тень клеветы еще долго преследует философа. В письме к Роману Гулю он описывает это так: «Семью мне удалось спасти, но сам я «попался», был арестован и отправлен в Германию, где меня прикомандировали к славянскому отделу университетской библиотеки под начало двух профессоров-славистов — Фассмера и Юберсбергера... С их помощью и при протекции фрау Фохт, православной немки, я получил свидетельство об опасной болезни и необходимости лечиться во Франции на водах. Я вернулся во Францию... Как только Париж был освобожден, мои враги в институте донесли на меня французским законным властям как на германофила, и я был неоднократно допрашиваем военно-судебными властями, к счастью, оказавшимися очень гуманными, понятливыми и мигом разобравшимися, в чем дело. Судебный следователь во время последнего допроса, после которого мне было вручено свидетельство об отсутствии состава преступления, выразил негодование по адресу моих прежних коллег и удивление по поводу того, что русские эмигранты так некорректны в отношении друг друга».

С 1945 года преподает во Французском православном институте св. Дионисия, где читает лекции по литургике, философии, логике и методологии наук. В конце 1940-х — начале 1950-х он помимо всего прочего — профессор по классу церковной композиции в Русской консерватории в Париже. В 1957–1971 годах на страницах журнала «Возрождение» публикует десятки статей. Однако большая часть его работ в послевоенный период пишется «в стол», попытки предложить свои книги разным издательствам тщетны. Среди сохранившихся в личном архиве Ильина рукописей значительную долю составляет «трилогия» о русской культуре: цикл исследований о науке, музыке и философии.

Он не просто описывает национальную культуру, а выступает, по сути, ее апологетом, защищает от западных шовинистов, принижающих значение любой отличной от их цивилизации, и большевистских идеологов, утверждающих право на существование исключительно «пролеткульта». Главный метод ильинской апологетики основан на всестороннем рассказе о достижениях наших ученых, музыкантов, мыслителей.

В книге «Русская наука» (впервые издана в 2017-м) Владимир Николаевич возмущается тем, что консервативные, монархические, антиреволюционные взгляды лучших российских умов становились основанием для травли в революционно-демократической прессе или причиной для полного забвения в советской историографии. Такую же реакцию вызывает у него правило приписывать все великие изобретения западным ученым, замалчивать русских гениев, которые раньше европейцев и американцев (или одновременно с ними) делали те же открытия. Для Ильина наука развивается по законам истории, но ее плоды — вне времени и политики.

Его концепцию русской культуры завершает исследование философии. Показав, как из первой рождается вторая, мыслитель подчеркивал: наше культурное развитие достигло высшей точки в XIX — начале ХХ века, при этом одновременно в трех сферах — научной, музыкальной и философской (или, по определению Ильина, «литературно-философско-миросозерцательной»). Вышеупомянутая «трилогия» и другие рукописные работы, сохранившиеся в архиве, дают практически полное представление о том, чем он занимался на закате дней.

Неизданные при жизни рукописи начали выходить уже вскоре после его смерти. Благодаря усилиям вдовы философа Веры Николаевны были напечатаны книги «Арфа Давида. Религиозно-философские мотивы русской литературы» (Сан-Франциско, 1980), «Религия революции и гибель культуры» (Париж, 1987). Последняя заслуживает особого внимания, поскольку в ней выражена консервативная позиция, которой он, не будучи политиком, был верен практически неизменно. Выдвигая тезис «Революция есть насильственный обрыв культуры», автор старается всесторонне его обосновать. По мнению Ильина, революционная диктатура не терпит ни свободы, ни конкуренции, стремится уничтожить выдающихся и творчески мыслящих людей. Революция знаменует собой подрыв мироздания, замену художника на инженера и строителя, действующих строго по государственным предписаниям.

Ситуацию, которая сложилась в России после 1917 года, он, называя «голгофой культуры», характеризует так: «На алтаре революционного Молоха сожжены бесчисленные и несметные культурные ценности, закланы миллионы человеческих жертв, и дым этого жертвоприношения раз навсегда замутил сознание и совесть революционных жрецов».

Русской культуре противопоставили культ революции. Его адепты чаяли переделать несовершенную жизнь и становились идеологическими маньяками, с безграничным оптимизмом верившими в утопию, нарисованную в их воображении.

Революционер, этот «фарисей-утопист», ведет свою войну против традиционной религии и естественной красоты бытия во имя этики объединенного коллектива, в которой нивелируется отдельная человеческая душа. Вместо глубоких чувств и мыслей, пусть и ведущих нередко к личной трагедии, предлагается обезличенное, серое существование, лишенное страданий, любви и радости. Итогом становится скука, против которой замечательный богослов направляет весь свой критический пафос, провозглашая в качестве альтернативы извечные христианские принципы.

«Мы обязаны «мыслить до конца», хотя бы это и приводило нас к великой скорби. «Кто умножает познание, тот умножает скорбь», — говорит автор Екклесиаста. И так оно должно быть. Если мир трагичен, то и мысль о мире тоже трагична и скорбна. Философия не шутка и тяжким бременем ложится на плечи того, кто занимается ею», — эта цитата наилучшим образом подходит к общей характеристике Владимира Ильина, человека со сложным и противоречивым характером, однако искреннего, взыскующего истины. Неприемлемый для либералов и демократов, он, участник евразийского движения и сотрудник Религиозно-философской академии, не был принят и в среде монархической эмиграции. Не примкнув ни к одному из политических лагерей, остался верен лишь самому себе, православным идеалам и личному убеждению в том, что красота и творчество всецело оправдывают человеческое существование.

Иллюстрация на анонсе: «Лествица», фрагмент иконы XII века