Он знаменит был как марксист...

Философ, политик, экономист — Петр Струве был одним из главных выразителей духовных поисков, интеллектуальных течений, идейно-политических теорий, возникших на рубеже XIX–XX веков. Современники некоторое время называли его «апостолом марксизма». Но впоследствии он стал первопроходцем нового религиозно-философского направления, проделал сложный путь от марксистской теории к идеализму. В центре его мировоззрения всегда была любовь к России — почти страсть, которой он оставался верен до последнего вздоха.

Струве родился в начале 1870 года в семье обрусевшего немца, губернатора Перми, сына известного астронома. Гимназию окончил в Санкт-Петербурге. Поступил сначала на естественное отделение Петербургского университета, затем перешел на юридический факультет. Рано увлекся экономической теорией и политической философией. Марксизм, который только входил в моду, молодой Струве провозгласил передовым учением. Верил в экономические законы, согласно которым, по его мнению, Россия должна была отказаться от общинного, крестьянского быта и во что бы то ни стало пройти стадию капитализма. Такие взгляды тогда сочувствия не вызывали. В обществе распространились славянофильские убеждения: страна обязана сохранить крестьянство, что позволит ей безболезненно войти в социализм, минуя ужасы тотально несправедливого капиталистического строя. Струве же придерживался мнения, что законы истории неумолимы, Российская империя неминуемо преодолеет те же фазы общественного развития, что и Европа, а отставание чревато большими потерями и даже трагедиями. Он был последовательным, убежденным западником, полагал, что России не удастся избежать революционных перемен, призванных дать ей конституцию и политические свободы.

Молодые люди приветствовали его как своего идейного вождя. Историк Александр Кизеветтер, присутствовавший на одном из многочисленных выступлений Струве, вспоминает момент появления того на кафедре: «...Разразилась неистовая буря аплодисментов и восторженных криков. Она долго не смолкала. Председательствовал профессор гр. Комаровский, который из сил выбился, звеня в колокольчик. Но колокольчика совсем не было слышно».

В тот период Петр Бернгардович познакомился с Лениным. Их отношениям суждено было пройти все возможные этапы — дружбу, соперничество, идейное охлаждение — и вылиться во взаимную ненависть. События 1905 года выявили слабости политических взглядов Струве, и он постепенно отошел от революционного движения, все больше внимания уделяя общественной работе. Выступил инициатором подготовки и выпуска философского сборника «Проблемы идеализма», ставшего знаком нового направления интеллектуальной мысли. Русская интеллигенция постепенно разочаровывалась в революционных идеях, искала новое, религиозно-философское мировоззрение, не желая довольствоваться более материализмом и верой в прогресс, якобы способный решить все проблемы человечества. Струве, словно барометр, измеряющий настроения общества, почувствовал, что именно философия как система цельного взгляда на мир крайне необходима для русского образованного класса.

Он был весьма плодовитым публицистом, написал огромное количество статей — литературоведческих, исторических, экономических, но все его творчество оказалось тем не менее подчинено одной цели. Абсолютным приоритетом стала для него идея политических и гражданских свобод, следование общеевропейскому историческому пути. Он страстно критиковал утопизм, народничество и славянофильство, интеллигентскую наивность, инфантилизм в сфере общественных ожиданий. Авторитет Струве в глазах современников был действительно велик. Недаром русская молодежь, представляющая генерацию рожденных в 1900–1910 годы, оказавшись в эмиграции после 1917-го, связала революционную катастрофу с его именем. По воспоминаниям автора знаменитой книги «Незамеченное поколение» Владимира Варшавского, «среди русских студентов в Праге случалось слышать разговоры, что первого, кого нужно повесить по возвращении в Россию, — это Петра Струве». Молодые эмигранты еще надеялись на то, что советский режим вскоре падет, и, вернувшись на Родину, они уничтожат само воспоминание о революции и ее горьких плодах.

Была доля вины Струве в разрушении вековых основ, устоев России? Правда в том, что в годы, предшествующие потрясениям, он являлся одним из инициаторов выпуска газеты «Искра», редактором нелегального журнала «Освобождение», участвовал в создании «Союза освобождения» и других значимых социально-политических процессах. Однако для него самого тот этап жизни был не самым важным — по сути, промежуточным. Подлинным знаком его нового и вполне зрелого умонастроения стало участие в сборнике «Проблемы идеализма» — предшественнике легендарных «Вех». Последние, изданные им совместно с Сергеем Булгаковым, Николаем Бердяевым, Семеном Франком и другими отечественными мыслителями, произвели эффект разорвавшейся бомбы. Авторы покусились на святая святых общественного идеала — идола революции. «Веховцы» показали бесплодность нашей революционной интеллигенции, ее утопическую мечтательность, ядовитую ненависть к настоящему творчеству и свободе. Сборник означал рождение нового направления русской мысли, послужил предвестником и главным символом религиозно-философского возрождения.

Став депутатом II Государственной думы, Струве получил большой опыт практической политической работы. Как и большинство русских интеллигентов, Февральскую революцию принял восторженно. Более того, убеждал ближайшего друга Франка в том, что Россия двинется вперед семимильными шагами. Когда оба оказались за границей и Семен Людвигович напомнил Петру Бернгардовичу об этих словах, Струве объяснил свое заблуждение предельно кратко: «Дурак был». Столь смелое и вместе с тем горестное признание одного из умнейших людей России того времени говорит о многом. Несмотря на борьбу с химерой народопоклонничества и революционной романтики, он оставался в глубине души человеком, верящим в разумность и закономерность истории: если Россия идет в русле общеевропейского процесса, то либерально-демократическая революция неизбежно откроет двери социальному прогрессу. Стоит отметить, что лишь единицы восприняли Февраль 17-го как катастрофу, поскольку долгие годы интеллигенция провозглашала переворот величайшим благом, пропуском к счастью и свободе.

Когда Струве понял, что «благие намерения» обернулись национальным крахом, то потерял душевное равновесие и даже, по свидетельству Франка, присущую ему рассудительность и широкую идейную терпимость. В эмиграции в 1921 году он возобновил издание журнала «Русская мысль», а в 1925-м встал во главе газеты «Возрождение», где проповедовал, что революция есть зло. В рецензии на поэму Александра Блока «Двенадцать» написал: «Отношение к революции есть частный случай отношения к греху и мерзости вообще». То есть осудил произведение, руководствуясь не литературными, но чисто идеологическими критериями. Первые годы на чужбине провел в состоянии морального потрясения, проклиная большевиков и их деятельность, пытаясь понять роковую историческую нелепость, приведшую к крушению Российской империи и дела всей его жизни. В статье «Размышления о русской революции», написанной им в 1921 году, звучит запоздалое раскаяние: «Мы слишком безоглядно критиковали и порочили перед иностранцами свою страну. Мы более чем недостаточно бережно относились к ее достоинству, ее историческому прошлому».

Отныне его труды были посвящены борьбе с большевиками за Великую Россию. Близкий друг Владимир Оболенский обратился к нему с такими строками:

Ты знаменит был как марксист,
Философ и экономист,
Известен был как публицист,
Как эмигрант-освобожденец...
Я знаю, ты душою чист,
Но ты в политике младенец!

Слова, характеризующие автора знаменитого «Дневника политика», довольно правдивы и точны. Цикл статей под таким названием, созданный Струве в 1925–1935 годах, отражает одновременно его острый критический ум и несбывшиеся надежды. Он продолжал отстаивать теорию либерального консерватизма, сочетавшую парадоксальные черты исторической преемственности и нового духовного творчества. Призывал к сохранению традиционных ценностей, развитию свободы и личной ответственности, которую бы гарантировало сильное правовое государство. Струве верил в возрождение России, освобождение от власти большевиков, подобной мучительной болезни, исказившей исторический путь и подлинный облик страны. Большевизм ему виделся азиатским, черносотенным, варварским марксизмом, основным признаком которого была ненависть к сложным формам культуры. Главной целью своего труда мыслитель ставил духовную эволюцию, развитие культуры, социальных связей, формирующих общество на основе идеалов свободы и ответственности. Будучи министром в правительстве Петра Врангеля, даже попытался воплотить собственные идеи в Крыму. Это чрезвычайно раздражало Ленина.

В эмиграции Струве прослыл консерватором и даже монархистом, нашел подлинного себя, пройдя через все круги социально-политической жизни — от революционной демагогии к философии идеализма. В 1941-м он был арестован гестапо как соратник Ленина. Однако в библиотеке тюрьмы Граца обнаружилась книга, спасшая ему жизнь. Томик, посвященный истории коммунистической партии в России, содержал статьи вождя большевиков, который на нескольких страницах клеймил Петра Бернгардовича ренегатом, Иудой, доказывал его предательскую роль в отношении революции и Ленина лично. 

Многие русские философы, такие как о. Георгий Флоровский, Франк или основатель евразийства Петр Савицкий, признавали ведущую роль Струве в их духовном становлении. Его статьи и общественная деятельность в десятилетие, предшествующее революциям, способствовали духовному пробуждению национальной интеллигенции.

Он вошел в историю отечественной культуры и русской философии как бесспорно выдающийся деятель, редактор ключевых дореволюционных и эмигрантских изданий, непримиримый борец с большевизмом, патриот, либерал и в то же время консерватор, человек, чуждый косности и сектантства, не боявшийся признавать собственные ошибки и качественно меняться.

А главной мечтой его жизни был нерушимый тандем свободы, избавленной от анархизма, и высокой культуры, основанной на смелом творческом дерзании.