С чего начинается нация

Вячеслав Иванов, со дня рождения которого 28 февраля исполнится 150 лет, известен прежде всего как поэт Серебряного века, литературный критик, теоретик символизма. То, что этот блистательный литератор разработал оригинальное учение о театре, написал ряд трудов о религии Диониса, впервые перевел на русский язык практически всего Эсхила, оставил богатое философское наследие, где важное место занимают размышления о судьбе России, знают сравнительно немногие наши современники. А ведь некоторые из его тезисов, идейных находок удивительно актуальны и сегодня.

Он родился в Москве. С золотой медалью окончил Первую гимназию. Учился на историко-филологическом факультете Московского университета. Двадцатилетним уехал за границу и продолжил образование в Берлинском университете под руководством известного историка Теодора Моммзена. Пристрастие к античности, древней культуре и классическим языкам сочеталось у молодого ученого с увлеченностью творчеством Федора Достоевского и других русских мыслителей XIX века. Сам Иванов позднее вспоминал: «Как только я очутился за рубежом, забродили во мне искания мистические и пробудилась потребность сознать Россию в ее идее. Я принялся изучать Вл. Соловьева и Хомякова». 

После многолетних скитаний, включавших в себя как переезды с одного места жительства на другое, так и дальние путешествия, он в 1905 году поселился в Петербурге, в знаменитой «башне» (Таврическая, 25). Здесь на «ивановских средах» собирались представители литературной, художественной и философской элиты того времени: Николай Бердяев, Дмитрий Мережковский, Андрей Белый, Михаил Гершензон, Мстислав Добужинский, Константин Сомов, Леон Бакст... 

В 1908–1911 годах Вячеслав Иванович активно участвовал в деятельности петербургского Религиозно-философского общества. Там нередко выступал с докладами, в том числе такими, суть которых становится понятна уже из названий. Например, «О русской идее» (доклад опубликован в журнале «Золотое руно»). Почему он проявлял к этой теме чрезвычайный интерес? Скорее всего, его к этому подтолкнуло изучение существовавшей на протяжении многих столетий идеи эллинской — духовного и культурного единства, когда-то обретенного и восславленного древними греками. Философ искал сравнительные параллели между «душой Эллады» и национальными идеалами, о которых с середины XIX века в России размышляли особенно интенсивно. 

Сегодня над русской идеей принято иронизировать. Чтобы подобная ирония выглядела по меньшей мере не всегда уместной, стоит ознакомиться с ключевыми определениями, которые использовал Вячеслав Иванов. Он твердо усвоил сам и довольно четко объяснил любознательной публике: национальная идея впервые завладела умами вовсе не в России, и даже не в Германии (где активно осмысливалась Иоганном Гердером, Георгом Гегелем и другими). Еще в древности об этом много говорили и писали евреи, греки и римляне. Первые наиболее остро чувствовали свое национальное назначение вне государства, в рассеянии (по Иванову, «назначение быть народом священников и дать миру Мессию»). Вторых, разделенных на множество государств и разбросанных на огромной территории от Южной Италии до Крыма, объединяли язык и культура. Третьи выдвинули совершенно новую для своего времени национальную задачу — «объединить племена в одном политическом теле». 

Указав на эти принципиальные различия, Иванов предложил следующую универсальную формулировку: «Национальная идея есть самоопределение собирательной народной души в связи вселенского процесса и во имя свершения вселенского». По его мнению, национальная идея является ложной, если она смешивается с народным эгоизмом или с понятием государства. 

Русской идеи нет без единства народной души. Мешают единению давние противоречия между властью, интеллигенцией и народом. Особенно выделял философ диссонанс в мировосприятии интеллигенции и народа, драматическую разницу двух культур. В народной, так называемой «примитивной» культуре основные представления о мире, бытии — по сути, общие для всех. В интеллигентской, критической — повсеместное личное обособление, расцвет индивидуализма: «Россия выделила из себя критическую культуру и, сохранив в низинах живые остатки иной, примитивной культуры, не дает успокоиться нашим сердцам в этом разъединении». 

Извне, искусственно примирить данные культуры невозможно. Совершенно утопичны попытки интеллигенции возвести народ до себя (проще говоря, всех людей превратить в интеллигентов). Стремление «снизойти», сблизиться с народом, слиться с ним воедино — также бесперспективно. Предшествующие десятилетия, практика разночинных народников, действовавших согласно своим — как революционным, так и «эволюционным» — теориям, эти выводы подтверждали как нельзя лучше.

Органическое всенародное единство, по Иванову, достижимо лишь на основе «синтеза всех определяющих жизнь начал и всех осуществляющих жизнь энергий», то есть исключительно благодаря общему религиозному сознанию. 

«Единственная сила, организующая хаос нашего душевного тела, есть свободное и цельное приятие Христа, как единого всеопределяющего начала нашей духовной и внешней жизни», — так он сформулировал основную мысль о великом национальном слиянии. 

Только вот как достигнуть этой цельности? Философ предложил свою практическую, поэтапную программу. В отличие от всевозможных «ходоков в народ», упорно и безуспешно гнувших свою утилитарную («политэкономическую») линию, он считал, что надо следовать закону религиозного «нисхождения» (это слово в творчестве Иванова встречается очень часто и имеет совершенно особый смысл), основанному на духовном служении и христианской любви. Необходимо пройти три стадии: очищение, научение, действие. Очищение души — это пробуждение личности к религиозной жизни, осознание критической культуры как системы относительных, необязательных ценностей. Научение — «обретение Имени», принятие истины религиозной. И только при прохождении первых двух этапов возможно общественное действие («праксис»). Оно никак не связано с манифестацией эгоизма, основывается на религиозном сближении людей, на единой для всех глубокой христианской вере. 

С 1913 года мыслитель жил в Москве. В 1920-м уехал на Кавказ. Поселился в Баку, работал профессором на кафедре классической филологии Бакинского университета. В 1924-м получил разрешение на командировку в Италию, из которой уже не вернулся, хотя еще долго хранил советский паспорт. 

В 1930-м переиздал на немецком языке «Русскую идею», внеся туда ряд существенных поправок. Если сравнить тексты, опубликованные с разницей в 21 год, то можно обнаружить интересные отличия, хотя в обоих случаях видна последовательность в изложении материала. Из немецкого издания исчезла «практическая программа» (очищения, научения и действия), которая для автора стала, судя по всему, неактуальной после событий Октябрьской революции и Гражданской войны. Зато появились некоторые новые характеристики. Иванов обосновал «дуалистический принцип в историческом бытии России», онтологическую разделенность «земли» и «царства». Под словом «земля» подразумевается народ, «царство» здесь — не что иное, как государство, власти предержащие. 

Добиться полного примирения, гармонии взаимоотношений между ними крайне трудно, поскольку их жизненные интересы часто не совпадают. Философ обратил внимание на то, что «подлинная духовная родина нашего народа» — именно «земля». Хотя она и находится в подчинении у «царства», последнее не может не считаться с ее волей. Два типа национального самоутверждения обречены искать согласия, без этого их благополучное сосуществование невозможно. В то же время, по Иванову, отождествление русской идеи с концепцией государства, подобной римской («Третий Рим»), ведет в тупик: такая идея не может утвердиться, минуя, игнорируя первейшую инстанцию — народ. 

Вячеслав Иванов вынужден был признать, что конкретные сроки и способы воплощения русской идеи неизвестны, что она есть «ожидание», «многосложный знак, имеющий множество толкований» и до преодоления двойственности народного бытия будет существовать «только в виде интуитивно улавливаемого образа». 

Используя слово «образ», он вольно или невольно подразумевал отечественную литературу с ее образами идеального бытия. Прежде всего — произведения Достоевского. Примерно тогда же, когда вышла вторая редакция «Русской идеи», Иванов готовил для немецкого издательства еще одну важную книгу — «Достоевский. Трагедия — миф — мистика» (часть труда написана в то время, другая включает в себя тексты статей о Достоевском 1911–1917 годов). Некоторые тезисы этой работы справедливо рассматривать как содержательное дополнение к «Русской идее». Автор попытался собрать основные мысли великого писателя в единое целое, тематически разделив книгу на три части — о трагедии, о мифе и о религии. Внятно давал понять: романы Достоевского направляют на путь трагического очищения; читатель, пережив метафизику событий, описанных классиком, обретает смысл и ценность жизни. Герои этих произведений убеждают в непреложности дилеммы — быть с Богом или без Него, и этому выбору подчиняется все дальнейшее существование индивида. Таким образом, «очищение», о котором Вячеслав Иванов рассуждал в «Русской идее» образца 1909 года, возникло в его творчестве вновь, пусть и в несколько ином контексте.

Достоевский открыл ему истину: противоречия раздирают не только русский народ, но и душу каждого человека, осознающего противоположность любви к себе и любви к Богу и зачастую не знающего, как их примирить. По Достоевскому, каждая личность неизбежно проходит религиозное или антирелигиозное развитие. Вера — «знак здоровой воли», утверждение стихийно-творческого начала жизни. Атеизм, безверие — угашение этого начала. Человеческая душа, отказавшись от Бога, тянется к хаосу и метафизическому бунту. 

В любом из нас от рождения заложены как тяга к самоопределению, конструированию индивидуальной судьбы, так и обращенность к высшему духовному единству. Кроме того, полагал Достоевский, существует жизненно целостная, самостоятельная личность народа. Следовательно, возможный синтез предполагает гармоническое соотношение между этими личностями — индивидуальной и метафизической, всенародной. 

Образ такого синтеза дан в Церкви и церковном сознании. «Достоевский открывает самые сокровенные законы истинного и мнимого бытия и, сам того не подозревая, переступает через порог естественного познания Бога и выражает в своем творчестве глубокие прозрения в мистическую жизнь Церкви и общение святых... в чудесную реальность единства всех во Христе», — полагал Вячеслав Иванов, абсолютно солидарный с Достоевским в том, что только религиозный путь ведет к гармонии взаимоотношений человека и общества, совершенствованию органической культуры, воплощению подлинной русской идеи.