Основы научного эллинизма

Великий русский философ и филолог, страстный театрал и меломан, исследователь античной культуры и религиозный мыслитель, принявший монашеский постриг от рук афонского архимандрита Давида, «простой советский заключенный», вышедший на волю с почетной грамотой труженика-строителя Беломорско-Балтийского канала, — Алексей Лосев почти полностью потерял на лагерных работах зрение (различал лишь свет и тьму), однако смог до конца жизни сохранить не только крепкую веру в Бога, но и потрясающую работоспособность.

В списке его опубликованных трудов более тысячи наименований. В Российской государственной библиотеке для слепых установлен его бюст, в напоминание о том, что потеря одного из важнейших человеческих чувств — вовсе не препятствие на пути к реализации данных Богом талантов. Ведь Лосев — самый выдающийся исследователь античности, ученый с мировым именем. 

Он родился 23 сентября 1893 года в Новочеркасске, в семье скрипача-виртуоза, церковного регента, женатого на дочери протоиерея. Последний крестил внука в храме, где служил настоятелем. Прадед по материнской линии за боевые заслуги в Отечественной войне 1812 года был удостоен потомственного дворянства. 

Отец оставил семью, когда мальчику было всего лишь три месяца. Его воспитанием занималась мать. От родителя Алексей унаследовал страсть к музыке и театру. Окончил музыкальную школу по классу скрипки. Этому увлечению в дальнейшем посвятил несколько работ, самая известная из них — «Музыка как предмет логики» (1927): музыкальная стихия здесь рассматривается с точки зрения математики, психологии и пространственной диалектики. 

Любовь к античности была заложена в нем с детства, а его любимым преподавателем в  гимназии стал учитель древнегреческого и латинского языков Иосиф Микш. В 1911-м Лосев поступил в Московский университет сразу на два отделения — филологическое и философское. О степени подготовки, уровне требований к студентам говорит, к примеру, такой факт: сдавая экзамен по классическим языкам, будущий философ переводил Софокла с древнегреческого на латынь, затем — на архаический язык Гомера. 

Окончание университета пришлось на 1915-й, а начало трудовой деятельности — на годы  революционной смуты, Гражданской войны, повсеместного голода и борьбы с классовыми врагами, к которым новая власть его причислила. Не только происхождение и образование, но и религиозные взгляды стали причиной гонений. Обвенчавшись с Валентиной Соколовой (в Сергиевом Посаде, у о. Павла Флоренского), Лосев вместе с супругой начал интенсивную интеллектуальную и духовную жизнь. В их квартире действовал кружок, в котором обсуждались философские и богословские проблемы. 

В те времена — перед революцией и сразу после нее — в России было на слуху имяславское движение. К нему примыкали многие интеллектуалы, включая о. Павла Флоренского. Размышляли об имени Бога — о том, является оно просто словом, состоящим, как и все прочие, из обыкновенных букв, или же представляет собой мощнейший проводник божественных энергий. Некоторые монахи, практиковавшие Иисусову молитву (непрестанное повторение «Господи Иисусе Христе, помилуй меня, грешного»), утверждали, что она приобщает человека к Богу, что Его Имя в некотором смысле — Сам Бог. В монашеской республике на горе Афон по этому поводу даже возникла смута, из-за чего часть иноков выслали в Россию. Среди них оказался и архимандрит Давид (Мухранов), ставший много позднее духовным отцом супругов Лосевых. Те приняли монашество с именами Андроника и Афанасии, продолжая жить и трудиться вместе...

Алексей Федорович успел до своего ареста опубликовать восемь книг (по терминологии Сергея Хоружего, «первое восьмикнижие»), где раскрыл собственную религиозно-философскую систему. С 1927-го по 1930-й вышли: «Античный космос и современная наука», уже упомянутая «Музыка как предмет логики», «Философия имени», «Диалектика художественной формы», «Очерки античного символизма и мифологии», «Диалектика числа у Плотина», «Диалектика художественной формы», «Критика платонизма у Аристотеля» и... роковая «Диалектика мифа» — с откровенными антисоветскими выпадами и «вредными» религиозными размышлениями. Последняя как раз и послужила причиной ареста. Как видно из названий, мыслителя больше всего занимали темы имяславия, эстетики, античной философии, мифотворчества, пронизывающего жизнь людей, в какую бы эпоху они ни жили. 

По Лосеву, свои мифы и даже идолы есть у всех. В том числе — у материалистов-атеистов, которые, в отличие от античных авторов, этого не осознают. Более того, энергично отрицают. 

В основе их учения лежит не логика и не знание, но некое сверхчувственное откровение. Они утверждают, что нет ничего, кроме материи, но при этом верят в чудеса: «Ведь это же подлинное чудо — появление вещей из материи» (курсив А. Лосева). 

Само по себе строительство социализма не что иное, как миф: «Иной раз вы с пафосом долбите: «Социализм возможен в одной стране. Социализм возможен в одной стране…» Не чувствуете ли вы в это время, что кто-то или что-то на очень высокой ноте пищит у вас в душе: «Н-е-е-е-е…», или «Н-и-и-и-и-и…», или просто «И-и-и-и-и-и...» И это, конечно, действуют в душе иноприродные ей существа». Таким образом, любой догмат, социальный ли, научный или религиозный, требует внерациональных аргументов: «Кто во что влюблен, тот и превозносит объективность соответствующего предмета своей любви».

С искрометным юмором и прекрасной эрудицией показывая разнообразные сферы жизни — от поэзии, философии, богословия до бытовых анекдотов, философ дает понять: человек в социальном и личном существовании живет мифами, которые приспосабливает под идеологию и даже религию. Такая книга не могла пройти незамеченной со стороны властей. В страстную пятницу, 18 апреля 1930-го, Лосева и его супругу арестовали. Мыслителя, которому исполнилось 37 лет, приговорили к десяти годам исправительно-трудовых лагерей. Работая сначала на лесоповале, потом — при крайне плохом свете — в конторе, он почти совсем ослеп и получил работу сторожа, поскольку больше ничего не мог делать, находясь в заключении. Пережил внутренний кризис, связанный с верой, борьбу с отчаянием и отвращением к окружающей действительности. Благодаря заступничеству Екатерины Пешковой, первой жены Максима Горького, ему и Валентине Михайловне разрешили — с восстановлением гражданских прав — вернуться в столицу. 

Лосев являлся известной в академических кругах фигурой как у нас, так и за рубежом, уже к концу 20-х. Было невозможно его совершенно игнорировать, запретить ему всякую научную деятельность. Философу позволили заниматься лишь античной филологией, мифологией и эстетикой. Кураторы полагали, что занятия древними языками и невинной теорией прекрасного не могут принести вреда советской идеологии. 

О Лосеве знал Сталин, который, по слухам, не возражал против существования «одного идеалиста в стране» (двух-трех, мол, было бы слишком много, а один пусть живет). Тем не менее его труды не печатали, 23 года Алексей Федорович писал «в стол». Увы, многие рукописи пропали: и в момент ареста, и во время немецких бомбежек Москвы. 

В 1963 году выходит первый том «Истории античной эстетики» — главной, самой известной работы Лосева в восьми книгах («второе восьмикнижие»), над которой мыслитель работал до конца дней. Последние тома опубликованными увидеть не довелось… 

Отдавая дань античной эстетике, он ухитрялся, часто в завуалированной форме, размышлять и над философской проблематикой 1920-х: о смыслах имен, символов, знаков, важности античной философии, о музыке, мистике, судьбе отдельного человека и целой цивилизации. 

Ничто не происходит по воле слепого случая. Древние греки связывали такое положение вещей с неумолимой судьбой, христиане — с Промыслом Бога. Античность и древние языки, которыми Лосев был вынужден заниматься после освобождения из лагеря, также не могли быть, с его точки зрения, случайностью. Это была область, не затронутая советской идеологией, сфера чистой мысли, которую так ценил философ, территория наибольшей, предельно возможной в то время свободы. 

После лагерей и тюрем он никогда не проявлял своего истинного отношения ни к власти, ни к богословию, ни к вере. Стал осторожнее, мудрее и находил в этом не признак трусости, а особое смирение — перед Промыслом, пути и цели которого человеку в силу ограниченности его ума неведомы. Он ушел во внутренний глубочайший затвор, безмолвие, изучая лишь историю греческой культуры. Там для него сконцентрировалась вся судьба европейской и русской цивилизаций, утвержденных на основах христианского богословия, унаследовавшего основные категории и сам способ мышления от античности. 

Древнегреческая культура, по Лосеву, невероятно выразительна, чрезвычайно скульптурна, поэтому он смог ее описать с точки зрения эстетики. Советскую цензуру усыплял не только цитатами из Маркса и Энгельса и ссылками на «исторические формации», но и нейтральными названиями (вкупе с содержанием) книг, которые могли быть интересны в условиях бдительного надзора только узким специалистам. Под давлением цензоров иногда по многу раз переписывал страницы своих рукописей, чтобы их допустили к печати.

Как ученый видел античность? Как детство человечества. Именно поэтому в ней так много глубины, наивности, притягательности, изощренной фантазии — верной спутницы философии. Древние греки по характеру духовного развития были детьми, с непосредственным и в то же время гениальным взглядом на мир. 

Античность как тип культуры началась мифом и расцвела в тончайшем орнаменте рассудочных и космогонических построений. Завершилась тоже мифом — в неоплатонизме, когда философские категории превратились в бесчисленных богов, а сами неоплатоники стали, скорее, магами и теургами, нежели мыслителями, ищущими свободы в стихии разумного. Сократ был первым античным мыслителем, обратившимся к проблеме личности, человека, хотя эта тема тогда не была осмыслена и существенно не повлияла на культуру. Античная личность всегда была растворена в космосе или в социуме. Тем не менее впервые в истории человечества эта важнейшая проблема была поставлена.

На смену Абсолюту, безличному Космосу, неумолимой Судьбе в христианстве вышли на первый план Бог и человек, а в центре истории оказалась драма их взаимоотношений. Ценя античность за великую силу мысли и дерзание философского поиска, Лосев в конце жизни подчеркивал ее ограниченность, которую смогла преодолеть христианская эпоха. Та подняла на небывалую высоту понятие личности, спасающейся в вечности. 

Последним его текстом стало приветственное слово на праздник святых Кирилла и Мефодия, к 1000-летия Крещения Руси. Он написал: «Меня, как и всех, всегда учили: факты, факты, факты… Но жизнь меня научила другому… волей-неволей часто приходилось не только иметь дело с фактами, но еще более того, с теми общностями, без которых нельзя было понять и самих фактов. И вот та реальная общность, те священные предметы, которые возникли у меня на путях моих обобщений: родина, родная гимназия… единство филологии и философии; Кирилл и Мефодий как идеалы и образцы этого единения, и, наконец, церковь в здании моей гимназии… посвященная Кириллу и Мефодию, где каждый год 24 мая торжественно праздновалась память этих славянских просветителей». 

Скончался философ именно 24 мая 1988-го, на девяносто пятом году жизни, через несколько дней после написания финального приветствия граду и миру, проявляя даже в смерти свою гениальную интуицию, подтверждая мысль о неслучайности, глубоком смысле каждой человеческой судьбы.