Святослав Рыбас: «За фигурой Столыпина — века великой истории»

В начале 1990-х в России парадоксально переплелись идейно-политическая «реабилитация» выдающегося царского премьера и разгул самых дурных, антигосударственных стихий, которые с образом Столыпина не только не коррелировали, но являли собой полную противоположность всему тому, что он делал и за что боролся. Первое основательное и одновременно популярное биографическое издание об этой исторической личности вышло у нас именно тогда, «в лихие девяностые», из-под пера известного отечественного писателя Святослава Рыбаса. Недавно «СВОЙ» с ним побеседовал.

СВОЙ: Почему Вы взялись за книгу о Столыпине?
Рыбас: Начал над этим работать в конце 80-х, когда в нашем обществе образовался страшный идейный вакуум. Всех неравнодушных к судьбе страны людей тревожили вопросы: «Куда идем?», «Каковы ориентиры?», «Что главное?» А поскольку, как писал Шекспир, прошлое — черновик будущего, опыт российских реформ начала века никак нельзя было обойти. Первым делом я опубликовал очерк в «Литературной России». На него откликнулся из Парижа сын соратника Столыпина Кирилл Александрович Кривошеин. Он прислал свою книгу об отце, на многое раскрывшую мне глаза. 

Другие причины взяться за написание биографии были в следующем. Трагическая гибель премьер-министра в Киеве, его предсмертное крестное знамение, которым он осенил царскую ложу, предыдущие покушения — такое никого не оставит равнодушным. Чрезвычайно примечательны и семейные связи Столыпина. Он троюродный брат Михаила Лермонтова, сын героя Севастопольской обороны и Русско-турецкой войны за освобождение Болгарии, военного товарища Льва Толстого. Один из родственников Петра Аркадьевича был близким другом Михаила Сперанского, видного реформатора эпохи Александра I. За фигурой Столыпина — века великой, славной истории.

А появился он на авансцене в тот момент, когда в результате эксцессов первой русской революции держава находилась у пропасти. Оставим в стороне проблему финансирования революционных действий крупным отечественным капиталом, взглянем на ситуацию с позиции властей. За три года было совершено 26 628 террористических актов, погибли 669 человек, свыше 2000 получили ранения. Государственная дума, избранная весной 1906-го, оказалась малоспособной в плане конституционной деятельности. Да и царская администрация слабо представляла принципы парламентаризма, исходила из понимания многовековой сущности монархии: Россия как большая семья держится на патернализме самодержавной власти, на личности государя, неотделимой от заботы о народе. 

Избранная Дума эту связь фактически рвала. С самого начала она отказалась осудить терроризм. Законодательное предложение депутата Михаила Стаховича, направленное против политических убийств, не прошло. Лидеры кадетов говорили: нельзя осуждать террор, ибо партия рискует утратить моральный авторитет. Мы вправе спросить сегодня: «Они что там, с ума посходили?» Наверное, так вопрошали больше века назад очень многие. 

С другой стороны, вошедший тогда к нам иностранный капитал, рост промышленности, числа банков, активизация торговли породили новые, небывалые прежде обстоятельства. Академик Петр Струве раскрыл причины политической зависимости российского либерализма от западных банков: «один из устоев нашей конституции» — «внутренняя политическая и финансовая слабость России». Западные инвесторы требовали больших свобод. (Практически все российские банки контролировались европейскими финансистами.) 

Петр Аркадьевич, призванный из Саратова, буквально вломился в столичную элиту, опираясь исключительно на поддержку царя. 

СВОЙ: И тут же принялся за свои знаменитые реформы...
Рыбас: 9 ноября 1906 года произошло событие, которое можно считать рубежом в истории России: был обнародован указ императора, освободивший крестьян от власти общины. Впредь они могли покупать землю по льготной цене в многолетний кредит. До 95 процентов такого займа оплачивало государство, в Крестьянский банк передавались казенные и принадлежавшие царской семье земли. При этом участки не продавались ни помещикам, ни сельским обществам — только в собственность крестьян. Большинство покупателей числились середняками и бедняками. Теперь в личном отношении они стали совершенно свободны. Столыпинская реформа наделяла землей именно крестьян, желающих расширить свои хозяйства. 

Делая ставку на сильных хозяев, правительство не предполагало насильственного разрушения общины. Начался процесс ее адаптации к рыночной экономике — через развитие кооперативного движения. К 1914 году в стране существовали десятки тысяч кооперативов. В них люди приобретали опыт самостоятельного ведения бизнеса, самоуправления, диалога с властями. 

Хотя имелась у этой медали и обратная сторона. Высвободившиеся в результате реформ миллионные массы крестьян не были заняты в промышленности, поскольку та не могла принять их в таких количествах. Избавленные от опеки общины, они становились базой будущего социального протеста. При этом внутренняя экономическая политика выжимала из селян все соки.

Хлебная торговля от крестьянского двора до морского порта оказалась перенасыщена посредниками и ростовщическим капиталом. Это не только тормозило развитие аграрного сектора, но и лишало производителя необходимой и достаточной части продукта, удушало деревню. Скупка выращенного на корню, ценовые сговоры перекупщиков, выплата мизерных авансов под будущий урожай — основные формы легального паразитирования спекулянтов. Если, скажем, в министерстве земледелия США имелось специальное бюро для сбора информации о хлебной торговле, то в России в важнейшем экспортном секторе царила анархия. Ежегодно на вывозе зерна за рубеж посредники, среди которых доминирующую роль играл иностранный капитал, зарабатывали до 50 млн золотых рублей.

СВОЙ: На какую из политических сил Столыпин мог опереться?
Рыбас: На ту, что действовала бы в интересах всей России, а не ради узкопартийных целей и задач. Программа премьера предполагала не только земельную реформу, а целую законодательную «революцию»: законы о свободе вероисповеданий, неприкосновенности личности и гражданском равноправии, об улучшении крестьянского землевладения и быта рабочих, о государственном страховании, об усовершенствовании земского самоуправления, местного суда, средней и высшей школы, массового начального образования, введении подоходного налога, объединении полиции и жандармерии, новой территориальной организации по примеру американских штатов или германских земель. Кроме того, намечалась отмена ограничений для евреев. Столыпин лучше других осознавал главную проблему — необходимость укрепить государство и успокоить общество.

СВОЙ: Но в какой-то момент взаимоотношения премьера с близкими к царю людьми, прежде всего с «финансовым блоком», стали резко ухудшаться. В чем главная причина?
Рыбас: Укрепляя аграрный сектор, Столыпин бросил вызов финансовому миру, потребовал, чтобы Крестьянский поземельный банк перешел в подчинение МВД и выпустил облигационный заем на колоссальную сумму — в 500 млн рублей.

Кирилл Кривошеин повествует о борьбе реформаторов с министром финансов Владимиром Коковцовым за создание настоящего инвестиционного банка для помощи сельскому хозяйству, остро нуждавшемуся в деньгах. Получив землю, крестьяне напоминали армию солдат без патронов; государству следовало сделать решающий шаг для их поддержки, обуздать хищничество экономически сильных. Однако чисто «бухгалтерский» подход Коковцова, считавшего, что главным для министерства является не экономическое развитие, а накопление золотого запаса, вел политику Столыпина в тупик.

Наш золотой резерв славился как самый большой в Европе, но что толку, если Государственный банк эмитировал недостаточное количество денег. «Россия была одной из редких стран, где сумма кредитных билетов в обращении была ниже суммы золотого запаса» (А.В. Кривошеин: его значение в истории России ХХ века. Париж. 1973).

«Громадную инертную массу», несмотря на острую нужду народного хозяйства в инвестициях, не использовали для разрешения острейшего противоречия между бурно развивавшейся промышленностью и примитивным земледелием. Если бы замысел Столыпина — Кривошеина оказался реализован, премьер стал бы экономическим диктатором, жизнь государства пошла бы в новом направлении. Однако преодолеть сопротивление финансовой элиты не получилось.

О влиятельности банкиров и банков вряд ли стоит много говорить. Василий Шульгин считал, что премьера убили в ответ на вмешательство в финансовые вопросы. Поэтому позиция Петра Аркадьевича была не столь прочной, как могло показаться. Да, он усмирил революцию, держа «в одной руке пулемет, а в другой — плуг» (выражение Шульгина), но чем дальше революционная смута уходила в прошлое, тем чаще слышалось антистолыпинское роптание в окружении царя. 

СВОЙ: Каковы фактические итоги преобразований Столыпина?
Рыбас: После его гибели реформы стали медленно сворачивать, наступал последний акт национальной трагедии. Не случайно на смерть героя, принципиального противника войны, громким «некрологом» отозвалась Петербургская биржа: там сразу началась игра на понижение, российские акции покачнулись. 

Результаты же реформ выглядели так. В 1914 году крепкие хозяева, в основном бывшие члены крестьянских общин, производили половину товарного хлеба. Вклады и их остатки в коммерческих банках с 1908-го по 1914-й выросли больше чем втрое. К 1916 году одни только крестьяне вложили 2 млрд золотых рублей. С 1904-го по 1913-й прирост промышленного производства составил 88 процентов. С 1906-го по 1913-й расходы на образование увеличились в 10 раз. Начальное образование стало доступным и обязательным, в средней школе вводилась профессиональная подготовка. Рост экономики был настолько впечатляющим, что присланный французскими банкирами эксперт Эдмон Тэри в своем отчете «Россия в 1914 г. Экономический обзор» отметил: «Именно сельскохозяйственные успехи России позволили этой великой стране преодолеть финансовые трудности, вызванные войной 1904 года и политическими событиями 1905 года, и именно они позволят России в будущем пойти на необходимые жертвы, чтобы освоить гигантские территории и защитить свои границы...» 

И главный вывод француза: если Россия будет развиваться такими же темпами, как между 1900-м и 1912-м, то к середине XX века станет доминировать в Европе в политическом, экономическом и финансовом отношении.

Трудно сказать, в какой степени верной была эта оценка эксперта. Милитаристская гонка, куда втягивали империю, уже требовала не столько юнкерского аграрного капитализма, сколько решительной военно-промышленной политики.

Об исторических взаимосвязях мы упомянули выше. Так вот, в январе 1914 года Александру Кривошеину удалось ввести стратегическое планирование в иное русло. Объявленный с его подачи «Новый курс» министра финансов Петра Барка увеличивал капиталовложения в народное хозяйство. При этом осуждалась прежняя система, «которая наполняет государственное казначейство ценою разорения, духовного и хозяйственного, всего народа». Стратегия радикально менялась: финансовая система империи должна была работать «на началах производительных сил». Более того, принимались пятилетние (!) планы земельных улучшений, расширения на 50 процентов сети железных дорог, включая Турксиб и Южно-Сибирскую магистраль, решения о строительстве электростанций на Днепре и Волхове. Все это было осуществлено уже в СССР. А в тот момент до начала Первой мировой войны оставалось восемь месяцев.

СВОЙ: Насколько разумна версия об антистолыпинском заговоре, устроенном высшими кругами перед убийством премьера? 
Рыбас: Такового не было. Заговор верхов произошел в 1916 году и завершился Февральской революцией. 

СВОЙ: Увечье руки Петра Аркадьевича — следствие поединка с убийцей его старшего брата? Отмечены ли схожие дуэли?
Рыбас: Да, в тот раз он действительно стрелялся, был ранен в руку. Других случаев подобных сатисфакций с его участием как будто не зафиксировано. Хотя всем известно, как он без раздумий прислал вызов кадету Родичеву за брошенное обвинение в «столыпинских галстуках». Тот отказался стреляться и принес извинения.

СВОЙ: Каким, на Ваш взгляд, был Столыпин-человек?
Рыбас: Умным, бесстрашным, бескорыстным, патриотичным, образованным, миролюбивым. Человеком долга. Во всех смыслах — русским. Вольно или невольно возникает в умах современников вопрос: есть ли сегодня в России такие личности и нужны ли они вообще? Мой ответ: есть и позарез нужны.

Фото на анонсе: Памятник П. Столыпину рядом с домом Правительства в Москве. Фото: Виталий Белоусов/РИА Новости