Американский художник рассказал «Культуре» о своих русских корнях, уходе от абстрактной живописи и увлечении буддийской философией.

В столичной Askeri Gallery проходит выставка Creature of emotions, объединившая работы двух художников — американца Питера Опхайма и испано-американского автора Хуана Мигеля Паласиоса. В работах последнего представлена трансформация женских образов. На картинах Опхайма в свою очередь изображена необычная вселенная, наполненная диковинными персонажами — то ли зверями, то ли птицами, при этом наделенными человеческими чертами. Художник, приехавший на открытие выставки в Москву, рассказал «Культуре» о поиске собственного визуального языка и о философии, стоящей за этими образами.

— Для вас это не первый визит в Москву?

— Да, у меня уже четвертая выставка в Askeri Gallery. Каждый раз впечатления прекрасные: меня тепло встречают и сам город красивый, много исторических зданий. И еда, кстати, вкусная. Москва — мое любимое место: всегда приятно приезжать сюда и показывать свои работы.

— Как готовился нынешний проект?

— Я начал работать над картинами еще прошлой осенью. Все вещи писал специально для выставки. Старался выплеснуть на холст то, что я знаю о России, все свои впечатления. Самая западная точка, где мне приходилось бывать, — Санкт-Петербург. Самая восточная — Красноярск. Так что я поездил по вашей стране. Люблю русскую классику — Толстого, Достоевского, Чехова, Солженицына, Булгакова. Кстати, мой дедушка был русским, православным, и я в детстве часто посещал с ним православный храм Святой Марии в Миннеаполисе. Древние иконы, хор, церковные праздники — все это нашло отражение в моих работах. Причем не из каких-то рассудочных соображений, а интуитивно. Прежде чем взяться за картину, я создаю фигуру из глины — и в этом тоже полагаюсь на интуицию. Конечный результат для меня такой же сюрприз, как и для зрителей. Иногда отталкиваюсь от определенной идеи, но потом работа уводит меня совсем в другую сторону.

— Как вы даете персонажам имена?

— Обычно они нейтральные, хотя бывают и норвежские — как дань другим моим предкам. А порой выбираю имена, характерные для той страны, куда еду с выставкой. Это похоже на выбор имени для ребенка: ты перебираешь разные варианты и вдруг понимаешь — это оно!

— Вы придумываете сюжеты, истории для своих персонажей?

— На некоторых картинах изображены отдельные фигуры, на других между ними возникает какая-нибудь история. Иногда окружаю персонажей цветами, растениями, насекомыми: хочется показать, что мы связаны друг с другом, а также с миром. Можно провести такую аналогию: растущий в поле цветок — это нечто обособленное, со стеблем, листьями, лепестками. В то же время он связан с землей, под ним ползают насекомые, вокруг растет трава, наверху раскинулось небо, откуда на него льется дождь. Так что у цветка нет начала и конца. В этом смысле мы все тоже связаны: мы с вами находимся в одном пространстве, дышим одним воздухом, смотрим друг на друга, разговариваем. И хотя каждый из нас — индивидуальность, мы связаны друг с другом, и у нас тоже нет начала и конца. Когда ваш текст опубликуют, его смогут прочитать в любой точке земного шара, в том числе и через пару месяцев — то есть он будет жить во времени. Мне нравятся подобные идеи, и в последние годы я анализирую их в своих работах.

— Вы интересуетесь буддийской философией?

— В целом, да. Я воспитывался в христианской вере, это часть моей личной истории. Буддизм изучал в Азии — как и синтоизм, анимизм. Не считаю себя приверженцем какой-то определенной религии. Скорее, ощущаю себя студентом, исследователем мира, интересующимся разными культурами. Благодаря путешествиям я могу увидеть, как живут люди в разных уголках планеты. Развлечения как таковые я не люблю. Мне нравится читать — но это совсем другое: ты путешествуешь вместе с героями книги в удобном ритме, можешь делать паузы, обдумывать прочитанное. А во время поездок я гуляю, рисую, делаю наброски в музеях: могу сидеть в каирском храме или в японском лесу и рисовать дерево.

— Отличается реакция зрителей в разных странах?

— Конечно. У каждого места — своя культурная история, а также — традиции показа современного искусства. Например, у Египта богатая визуальная традиция, со многовековой историей, но готовы ли там увидеть мои работы? А вот в Японии публика охотно принимает мои вещи: им визуально близки подобные образы, а также понятен посыл, созвучный их культуре. В России, насколько я понял, богатый и сложный визуальный язык, при этом порой он темный, даже мрачный. Вселенная, которую я создаю в своих картинах, основана на иных принципах, тем не менее мои работы здесь принимают очень тепло.

— Как вы нашли свой визуальный язык? Вы же изначально занимались абстракцией.

— Да, я посвятил ей 20 лет, но однажды понял, что достиг некоего предела — хотя у меня была успешная карьера. Просто вдруг осознал — хватит. Чем заменить абстракцию, я не знал, но чувствовал, что хочу общаться со зрителями напрямую. А для этого нужно найти визуальный язык, который отражал бы именно меня. Люди столетиями, тысячелетиями занимались живописью, создали множество шедевров, и мне хотелось обрести свой стиль: чтобы зритель мог взглянуть на картину и сказать — это Питер Опхайм.

Поиск занял три года. Однажды я сидел перед своими абстрактными картинами и вдруг, глядя на них, начал рисовать. Мы часто видим в облаках разные фигуры, и здесь случилось то же самое. Я думал: о, вот собака, здесь голова, а там — рука. И решил: раз мое воображение рисует забавных персонажей, попробую сделать их из глины, а потом уже напишу картины. Мне хотелось, чтобы в живописи все образы были созданы мной: никаких отсылок к массовой культуре, телевизионным шоу, рекламе, религиозным символам и так далее. Только придуманное мной самим — но при этом написанное с натуры: мне неинтересно перерисовывать с фотографий. Так я начал делать скульптуры из мягкой глины: они служат эскизами — источниками вдохновения для картины. Потом я уничтожаю скульптуры и из этого материала создаю новые. Правда, иногда делаю скульптуры из другого типа глины и показываю их на выставках. В целом, с каждой скульптуры рисую только одну картину — уникальную, единственную в своем роде. Никогда не напишу такую же, даже если скульптура сохранится. Картину нельзя скопировать со стопроцентной точностью: цвет или мазок обязательно будет отличаться.

— Ваши работы иногда относят к наивному искусству. Что думаете по этому поводу?

— Категорически не согласен. Конечно, доля наивности в моих работах есть. И в целом я приветствую альтернативные точки зрения — но только до определенного уровня. Мои произведения — все-таки не наивное искусство. Я пытаюсь понять, что такое — быть человеком. Мир, который я создаю, — это приглашение к диалогу: возможность поговорить о нас самих, опираясь на позитивные эмоции — любовь, сострадание, доброту. Надеюсь, на первый план в моих работах выходит именно философский аспект.

— А как насчет мнения, что ваши работы воплощают в себе детские страхи?

— Это большая ошибка. Однажды кто-то написал, что мои работы отсылают к детским страхам, но это совсем не так. Я всегда иду вперед и никогда не стал бы оглядываться в прошлое, в том числе на собственное детство. Мои работы попросту не об этом. Я пытаюсь создать вселенную, которая отражает нашу жизнь в данный момент. Дети могут придумать образы, похожие на мои работы, и они хорошо воспринимают мое творчество — точно так же, как и взрослые. Недавно меня спросили о том, что нравится детям в моих работах. Точно не знаю, но, вероятно, их привлекает честность. Большая часть мультфильмов отвлекает зрителей от самих себя, вырывает из момента жизни — это такой тип развлечения. Мне же, наоборот, хочется, чтобы люди внутренне соединялись с самими собой.

— Как вы работаете с коллекционерами?

— Пару раз в жизни приходилось писать работы на заказ, но чаще всего коллекционеры выбирают готовые картины. Когда я делал работы на заказ, обязательно встречался с человеком — чтобы понять, почувствовать его индивидуальность. Так же поступаю, если кто-то из посетителей выставки просит подобрать готовую работу. Иногда коллекционеры делают выбор мгновенно. Много лет назад мою студию в Нью-Йорке посетил один коллекционер. Посмотрел картины и пообещал позвонить через неделю. Однако же перезвонил по дороге домой: сказал, что выбрал картину и хочет за ней вернуться.

— Что коллекционерам нравится в ваших работах?

— Мне не раз говорили, что мои произведения приносят радость, успокаивают. У меня дома тоже висят мои картины, и они напоминает о лучшей части меня — того, кем бы я хотел стать, служат своеобразным духовным проводником. Многие люди говорили, что видят свет и радость в моих работах, и я им за это очень благодарен.

Выставка работает до 16 мая.