В интервью «Культуре» известный продюсер, актер и режиссер, недавно отпраздновавший юбилей, рассказал о неожиданном повороте творческой судьбы, увлечениях, не связанных с искусством, и многом другом.

— Глядя на вас, как-то не хочется делать акцент на 50-летии. Как себя ощущаете?

— Спасибо. Ну, если совсем серьезно, то абсолютно нет никакой рефлексии по этому поводу. Я философски отношусь к вопросу возраста. Пока физически можешь делать то, что хочешь — живешь себе, как и прежде. Решил для себя, что единственный смысл этого рубежа в том, что с меня теперь «взятки гладки», можно всё мне прощать и принимать таким, какой есть, потому что я уже вздорный старикашка (смеется). Новым человеком в утро юбилея точно не проснулся, а поскольку именно тогда болел «ковидом», то прошло все вообще довольно странно. А так цифра 50 мне нравится.

— У вас огромное количество проектов. Как удается все контролировать и что наиболее актуально на данный момент?

— Может быть, всего действительно много, потому что я никогда в жизни не строил четких планов и не намечал стратегических целей. Единственный мой принцип — делать то, что интересно. Началось все в 90-е, когда многие занимались неожиданными для себя вещами. Получив актерское образование и, по сути, на тот момент его не применив, я использовал свои организаторские способности, пытался что-то продюсировать. Потом совершенно на ровном месте вдруг стал режиссером того, что теперь называю «одноразовыми перформансами». Долгое время это было моей основной работой, которая пока существует параллельно с возвращением в актерскую профессию. Даже в пандемический год нам удалось сделать открытие и закрытие «Кинотавра» и «Международного московского кинофестиваля».

А главным для меня является проект «Край света», как сахалинский, так и калининградский. Здесь мне проще всего ответить на вопрос, зачем это нужно. Профессия актера, по сути, такая эгоистическая вещь. Ты не видишь очевидных результатов работы, кроме аплодисментов в зале. Это больше для себя, родного. А вот «Край света» как раз сделан для людей, чтобы что-то в их жизни изменить в лучшую сторону. Наша задача заключается в том, чтобы выстроить такую систему, при которой люди могли бы и получать образование, и создавать собственную модель киноиндустрии на той территории, где родились и живут. Мне кажется, это очень важно, потому что позволяет сохранить индивидуальную интонацию человека в привязке к той жизни, которую он очень хорошо знает, а не копировать то, что уже есть. Русская культура, на мой взгляд, должна развиваться именно за счет регионов.

— Правда, что именно роль в спектакле «Обыкновенная история» стала драйвером вашего возвращения в актерскую профессию?

— Да, совершенно верно. Довольно давно, во второй половине 90-х я относительно спокойно простился с мыслью об актерстве. Единственным, что меня связывало с этим искусством, была работа ведущим, в частности, я участвовал в различных проектах «Квартета И», плюс были какие-то несущественные роли в кино и сериалах. Может, их наберется штук 5 за весь тот период. И вдруг, спустя практически 20 лет, в 2014 году поступило неожиданное приглашение от Кирилла Серебренникова, с которым мы даже не были хорошо знакомы. Сначала я к этому отнесся как к системной ошибке, сбою, думал отказаться. Позже, когда уже начали репетировать, мне постоянно казалось, что сейчас появится Валдис Пельш и объявит, что это все программа «Розыгрыш».

Мне повезло вернуться как-то легко и органично. Ведь я же перестал думать о том, чтобы быть артистом, ибо это не сочеталось с моим принципом делать то, что нравится. Ты можешь всю жизнь быть актером и редко когда заниматься тем, что тебе действительно интересно. А тут я попал в единственно возможный для себя на тот момент театр, к единственно возможному для меня в то время режиссеру. Это был настоящий вызов, challenge, как сейчас говорят мои дети. Я понимал, что если получится, то появятся основания для того, чтобы и дальше думать об этом.

— Одновременная занятость в нескольких работах не обедняет каждую конкретную роль? Какие из них особенно дороги?

— Конечно, идеальная ситуация, когда ты снимаешься в одном проекте и больше нигде. Но сама индустрия производства устроена у нас пока не очень friendly для артиста. Если ты до начала съемочного процесса хотя бы пару раз встречался с режиссером для репетиций и каких-то разборов — это хорошо. А возможность «поискать» персонажа, к примеру, месяц, погрузиться в него не предполагает сам производственный цикл. Что касается загруженности, то с конца июня до середины декабря был задействован в семи разных сериалах. В театре у меня на данный момент три спектакля. Кроме «Обыкновенной истории», это «Маленькие трагедии» Кирилла Семеновича и «В Бореньке чего-то нет» в театре «Квартет И». Все они по-своему замечательные, и я их люблю. В кино для меня особняком стоит фильм «Юморист». И до, и после него у меня пока не было картины, где ты играешь главную роль.

— Мне кажется, что в «Юмористе» многие черты главного героя совпадают с вашими собственными. Это так?

— Ха. Я очень часто слышу, что играю самого себя. Тут штука такая. Есть два типа артистов. Одни умеют полностью перевоплощаться и становиться совершенно другими людьми в разных фильмах. Таких игроков высшей лиги немного. Евгений Евстигнеев или Ролан Быков! Я так не умею и себя к таким актерам точно не отношу. Из коллег по цеху, которые могут становиться другими и ты не замечаешь, как это сделано, назову Тимофея Трибунцева. Фильмографии другого типа артистов, как Олег Даль или Олег Янковский, это, скорее, истории одного и того же человека в разных обстоятельствах. Персонажи, естественно, разные, но как бы человеческая природа одна. По моей системе координат, из современных артистов такому типу соответствует замечательный Костя Хабенский.

Главное ведь, что и в нашей жизни, сделай мы какой-то другой выбор в определенный момент, сами стали бы иными людьми. Визуально теми же, но внутренне чувствующими и думающими иначе. У моих персонажей в «Обыкновенной истории» и «Юмористе» наверняка есть что-то общее. Но, с моей точки зрения – это абсолютно разные люди. Или роль в фильме «Доктор Лиза», это уже человек с третьей историей, а персонаж из «Верности» Нигина Сайфуллаевой при некоторой схожести все же иной человек. Как мне кажется. Но все это, конечно, «я в предлагаемых обстоятельствах».

— Вашими учителями были мэтры отечественного кинематографа. Что вам дало общение с ними?

— Сам факт пребывания в пространстве, организованном мастером, конечно, дает многое. Можно научиться не только тому, как «надо», но и тому, как «не надо», что тоже является частью процесса. Если говорить исключительно о положительном и вспоминать, где я пытался научиться делать как «надо», то здесь большую роль сыграл Альберт Леонидович Филозов. Для меня очень важно качество личности, а это человек с большой буквы. У Сергея Александровича Соловьева я проучился недолго, но успел оказаться в создаваемой им свободной среде, где самые странные чудачества ценятся едва ли не больше, чем продуманный художественный акт. В этом озорстве жить очень интересно. Лучшие его фильмы отчасти та же самая мастерская. Мне очень нравятся «Сто дней после детства», «Чужая белая и рябой», а вот к «Ассе» всегда было прохладное отношение, несмотря на то, что это вроде как манифест поколения. Для меня это было как красивое, прозрачное, холодное стекло, я ни с кем там не совпадал. Конечно, мы все героизировали мальчика Бананана с «коммуникейшн тьюб», слушали песни Гребенщикова, но Сергей Александрович видел все немного по-другому. Когда, по прошествии времени, я «Ассу» пересмотрел, то вдруг понял, кто в нем главный герой. Конечно, это Крымов в исполнении Станислава Говорухина. И картина про то, что от нас не уйдёт никогда. Про жизнеустройство крепкого, умного, сильного, жестокого, циничного, остроумного не то цеховика, не то спецслужбиста. Ведь до сих пор эти же люди и являются хозяевами жизни. Кстати, Говорухин оставил после себя куда больше, чем здравствующий Сергей Бугаев, за которым я бы сейчас точно не пошел.

— Вы дружите со многими музыкантами и вообще увлекаетесь музыкой. Кто из особо любимых артистов, на ваш взгляд, не теряет актуальности с течением времени?

— Безусловно, группа «Аукцыон» и другие проекты Леонида Федорова. Radiohead и все, что делает Том Йорк вне коллектива. Наверное, именно эти два артиста уже от меня никуда не денутся. А уже за ними идут такие фигуры, как Ник Кейв и Том Уэйтс. Назову еще Высоцкого. Если мы говорим о музыке, где присутствует текст, то я ее для себя делю на три условных разряда. Есть поэзия под гитару, как у Окуджавы и Галича. Бардовская песня, как самый распространенный тип, в моем понимании ближе к частушкам. Слова здесь всегда важнее музыки, даже если они не являются высокой поэзией. По мне, так и почти весь русский рок тоже бардовская песня с частыми музыкальными заимствованиями, как в случае кальки Гарика Сукачева с того же Уэйтса. А есть очень небольшой сегмент музыкантов, у которых текст и голос работают на музыку и становятся ее частью. И в этом, как мне кажется, нет равных «Аукцыону», в том числе из-за типа их поэзии, увлечения обэриутами, дружбы с Анри Волохонским и Алексеем Хвостенко. Думаю, что в своих лучших высказываниях к поэтам относятся и Борис Гребенщиков с Юрием Шевчуком.

— Давайте поговорим еще об одном вашем увлечении — футболе. Английский прозаик Ник Хорнби в книге «Футбольная горячка» пишет, что любимый клуб всегда будет только один. Как так получилось, что вы сначала были болельщиком «Динамо», а теперь фанат «Локомотива»?

— Началось все в 1996 году, когда мы с друзьями из «Квартета И» стали делать футбольный турнир среди московских театров. Назывался он «Кубок Центрального дома актера», тогда еще была жива мама этого дома Маргарита Александровна Эскина. Каждый год этот кубок разыгрывался, после чего мы устраивали капустники, награждения, и так продолжалось много лет. В процессе я познакомился с Валерием Бариновым, замечательным актером, одноклассником Юрия Семина и болельщиком «Локомотива». Шел 2002-й год, заканчивалась гегемония «Спартака», «Локомотив» набирал ход, построил первую в городе современную арену. Сам-то я вырос рядом со стадионом «Динамо», знал, как на него пролезть и, естественно, «топил» за команду. А тут Баринов познакомил меня с тогдашним президентом «Локо» Валерием Филатовым и возникла идея сотрудничества.

Мне был 31 год, я никогда не занимался маркетингом и рекламой, но понимание того, что нужно делать, чтобы на новый стадион ходило не 2-3 тысячи человек, а гораздо больше, сложилось. Мы начали работать над внутренним устройством клуба, в том числе и в области психологии. Выяснили, что есть две основные группы фанатов. Первая связана с «генетическим болением», когда ты поддерживаешь команду, условно говоря, потому что за нее болел твой отец или ребята во дворе. А вторая состоит из людей, симпатизирующим тем, кто успешен в данный момент. Вот это и был сегмент, за который надо было биться плюс выращивать своих. А с «Динамо» меня персонально ничего не связывало, я ни с кем из футболистов или работников клуба не дружил. Да, это был родной стадион, на котором играл любимый футболист Игорь Добровольский. Вот и всё. Кроме этого, я всегда был несчастлив от того, что команда с такой историей ничего вообще не выигрывает уже долгое время. Возможно «проклятие Динамо» не такая уж и сказка. А тут вдруг «Локомотив» с заразительным и живым Юрием Павловичем, интересными игроками, да еще и моей работой в структуре клуба. Всё это позволило мне легче и понятнее идентифицировать себя с «Локо».

— Недавно узнал о том, что вы очень любите поэзию. Раскроете тему?

— В некотором смысле я живу на старых дрожжах, потому что сейчас очень мало читаю. Но, безусловно, я увлечен литературой и в большей степени поэзией. Почему? Смотрите, сначала был звук. Потом он стал словом. А первостепенным искусством для меня является музыка, потому что она формирует образы, не давая человеку конкретных подсказок, ничего не навязывая. За счёт сочетания звуков возникают твои собственные ассоциации, мысли, внутренние картины. Ритмически организованные, эти звуки ближе к первобытному искусству или шаманизму. В этом смысле поэзия для меня ближе к музыке, чем проза. Хотя, есть такие писатели, как Николай Васильевич Гоголь. Не случайно «Мёртвые души» называются поэмой, потому что там есть какое-то особое ощущение всего нашего российского, не расставлены ударения и много вопросов, заставляющих искать собственные ответы. Этот текст живой и в нём есть что-то ещё, кроме самого текста, понимаете. Таким же важным писателем является для меня Саша Соколов. Но в поэзии ты сталкиваешься с подобным гораздо чаще, чем в прозе. Когда в выбранном автором мелодическом и ритмическом рисунке мне, как читателю, открываются какие-то дополнительные смыслы слов и строф. Кстати, интересно было бы послушать, как читали свои стихи Хармс или Хлебников.

— Есть такой замечательный подкаст «Я бы выпил», в котором герои оказываются за воображаемым столом с кем-то из великих художников, литераторов, композиторов. С кем вы преломили бы хлеб и задушевно побеседовали?

— Боюсь, что список будет очень большим. «Я бы выпил» с теми авторами, которых для себя ещё не декодировал. Было бы очень интересно пообщаться с Пастернаком. Я умом понимаю, что это выдающийся, гигантский поэт, но никак не могу к нему «подключиться». Также, обязательно с Платоновым и с Мандельштамом. Думаю, что за Маяковским было бы любопытно, скорее, понаблюдать, а вот именно поговорить с теми, кого я пока не до конца понимаю. Так что его я бы включил во вторую десятку, как и Булгакова.

— На выбор вашего жизненного пути повлияла среда, в которой вы росли и воспитывались?

— У меня никогда не было ощущения какого-то определённого призвания. Единственное, кем я мог бы ещё стать, сложись всё в детстве немного иначе, так это футболистом. Потому что именно футболу я уделял большую часть своего внимания, любви и времени в юности. Жил в придуманном мире, в котором были игры, команда, воображаемые друзья, выезды, гостиницы. Возможно, я не лучший пример для подражания, поскольку никогда не шёл наперекор обстоятельствам и плыл по течению. Единственное, что у меня хорошо получалось это без страха и сожаления выскакивать из такого течения, если оно мне не нравилось и перепрыгивать в другую речку. Кажется, что я мог бы применить себя практически в любой сфере человеческой деятельности.

Меня прекрасно воспитывали и родители, и дед с бабушкой, что особенно хорошо понимаешь по прошествии времени. Мы, кстати, с мамой друг друга и по сей день воспитываем. Это неостановимый процесс. Но я никогда не ощущал такого, что меня чему-то учат. Если сделал какую-то гадость, то на это могли указать, но никогда никуда не подталкивали. Однажды я написал для журнала, который издавали друзья, нечто вроде литературного произведения о волновавших на тот момент проблемах. Дал прочитать деду. В ответ получил совместное письмо от него и бабушки. Из него следовало, что они весьма обеспокоены тем, куда двигается внук. До сих пор его храню.

— А вы сами в роли отца тоже, скорее, демократ?

- Ну, точно не диктатор. Я вообще не уверен в том, что могу чему-то научить. Подкидываю какие-то вещи, которые сам люблю. Мне кажется, что основная функция родителей помочь детям физически вырасти, создать условия для формирования, но не вмешиваться в сам процесс. Может быть, ошибаюсь. С дочкой Варюшей мы общаемся значительно меньше, чем с младшим сыном Ваней, поскольку не живём вместе. И в данном случае я, скорее, отец-наблюдатель.

— С вашей супругой актрисой Викторией Толстогановой часто обсуждаете нюансы профессии?

— Безусловно, мы общаемся на актерские темы. Иногда спорим, но базово наши вкусы совпадают. Есть опыт совместных съемок в драме Оксаны Карас «Выше неба», но не могу сказать, что стопроцентно доволен результатом. Не думаю, что Виктория была сильно рада моему возвращению в профессию, ведь она начинала выстраивать отношения вовсе не с актером. А это накладывает определённый отпечаток. К тебе становится больше внимания со всех сторон, хотя на меня люди на улицах не кидаются, чему несказанно рад. Потому что такая жизнь это мучение. Знаю, что такое пройтись с Федором Бондарчуком по набережной Сочи на «Кинотавре».

Виктория вообще сильная личность. В ней сочетаются два природных стремления. С одной стороны ей хочется быть женщиной со своими слабостями, а, с другой, она обладает просто невероятной энергией. И актриса настоящая, а я такой…жулик. Постараюсь объяснить. Общаясь, например, с Никитой Сергеевичем Михалковым, я для себя понял, что его главная и настоящая профессия – актёр. А кинорежиссёра он, скорее, играет. И делал это выдающимся образом. Но это, в первую очередь, актёр, играющий режиссера. А я некто, играющий в актёра.

— Мне кажется, поговорка «не имей сто рублей, а имей сто друзей» именно про вас. Как умудряетесь окружать себя таким количеством хороших и разных людей?

— Что такое настоящая дружба? Я бы предпочел не узнавать, настоящий мне друг человек, с которым находишься рядом в определенный момент времени или нет. Ведь это все проявляется в ситуациях, связанных с какими-то крайностями. Я просто очень люблю общаться с самыми разными людьми. Мне интересно обмениваться энергиями. Конечно, в силу образа жизни, я знаком с очень многими и мне это приятно. Возможно, в общении с друзьями, раскрываюсь даже больше, чем в семье.

- Чего, на ваш взгляд, нельзя прощать людям ни при каких обстоятельствах?

— Человеку можно простить все. Собственно, прощение и есть высшее проявление силы и мудрости. Всегда же имеется счастливая возможность просто исключить кого-то из своей жизни, в случае, например, предательства. Причем ты можешь понимать его природу, но не хочешь, чтобы это тебя касалось, потому что тебе больно. Если ты способен понять, как и почему что-то с человеком происходит, наверное, сможешь научиться прощать. Беда в том, что сейчас мы живем в странной морали, когда считается нормальным то, что еще даже лет 10 назад таковым не было. И наоборот. Например, совершенно нет стремления обрести дар прощения. Не до этого человеку. Поэтому постоянно происходят трагедии, все находятся в перманентном конфликте и уверены в собственной правоте. А ведь еще Александр Галич написал: «Не бойся сумы, не бойся тюрьмы, не бойся рая и ада. А бойся единственно только того, кто скажет, я знаю, как надо. Не верь, он не знает, как надо».

— Какой фильм, сериал или спектакль со своим участием ожидаете с особым трепетом?

— Пожалуй, сериала, рабочее название которого «Быть комиком» режиссера Натальи Мещаниновой. Продюсером выступает Борис Хлебников, а его сын играет одну из ролей. Они позвали меня на пробы ещё в марте, накануне пандемии. На следующий день после утверждения, я сломал ногу. Все схватились за голову, я начал кусать локти, потому что понимал какое это упущение — я очень хотел поработать с Наташей. Но, через несколько дней вся страна «сломала ногу», многие процессы остановились и, я не без злорадства потирал руки, понимая, что появилось время восстановиться до возобновления съёмок (улыбается). Так оно и вышло, в августе мы проект «отстреляли». Мне кажется, там очень интересный и сценарий, и роль. Режиссер вроде бы тоже довольна. Посмотрим, что получится.