Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

28.05.2014

90 лет назад в свет вышла «Муха-Цокотуха» — сказка Корнея Чуковского, давно причисленная к высокой детской классике.

Не знаю, как у вас, а у меня знакомство с изящной словесностью начиналось именно с «Мухи», которую я упорно именовала «ЦоТокухой». Память о тех временах хранят семейные предания да магнитофонные пленки, на которых ваша покорная слуга не без помощи подсказок взрослых декламирует Чуковского (с ярко выраженным грузинским акцентом). Нынешнее поколение, несмотря на все нанотехнологии, недалеко ушло. Судя по количеству переизданий — книжек «с глазами», панорамок, раскрасок и прочего — мир насекомых Корнея Ивановича до сих пор пользуется бешеной популярностью. А уж спектакли по нетленному произведению Чуковского не смог бы сосчитать ни один театральный критик.

Но жизнь «Цокотухи» не всегда была столь безоблачной. Книга, впервые изданная в 1924 году под названием «Мухина свадьба», сразу же стала подвергаться нападкам. В чем только ни обвиняли автора. Сначала выяснилось, что писатель «сочувствует кулацким элементам». Конкретно — таким образом: «А жуки рогатые, /Мужики богатые, / Шапочками машут, / С бабочками пляшут». То есть веселятся у Чуковского кулаки без всякого стеснения, а он им потакает. Да и сама именинница при ближайшем рассмотрении оказалась мухой легкого поведения — на иллюстрациях художника Владимира Конашевича уж очень близко она подходила к жениху, да еще при этом и улыбалась ему. Все это, по мнению цензоров, могло вызвать у маленьких граждан эротические ассоциации. «Быстрова [помощница заведующего ленинградским Главлитом] стала утверждать, что рисунки неприличны: комарик стоит слишком близко к мухе, и они флиртуют. Как будто найдется ребенок, который до такой степени развратен, что близость мухи к комару вызовет у него фривольные мысли!» — возмущался в дневнике Чуковский.

Справедливости ради надо сказать — иллюстрации Конашевича поначалу не нравились и самому писателю. «Третьего дня пошел я в литографию Шумахера (Васильевский остров, Тучков пер.) и вижу, что рисунки Конашевича к «Мухе-Цокотухе» так же тупы, как и рисунки к «Муркиной книге», — ужасался писатель на страницах дневника. Даже начал искать другого художника. Конашевич тем временем считал «Муху» одной из самых удачных своих книг... В общем, взгляды на искусство оказались диаметрально противоположными. Кто мог подумать, что в лице Конашевича Чуковский встретит верного соавтора. Но критиковать все равно не перестанет. «Его [Корнея Ивановича] письма ко мне распадаются на две почти равные группы: в одних он меня ругательски ругает, в других безмерно хвалит», — будет впоследствии вспоминать любимый художник Чуковского.

Что до «Мухи», то чиновники придирались и к названию сказки. «Возражают против слова свадьба. Это возражение серьезное, — ерничал автор «Цокотухи» в письме к руководителю Главлита. — Но уверяю Вас, что Муха венчалась в Загсе. Ведь и при гражданском браке бывает свадьба». Послание действия не возымело — пришлось сказку переименовывать. В итоге с 1927 года она носит привычное нам название.

Нападки на том не кончились. «В Гублите мне говорили, что муха есть переодетая принцесса, а комар — переодетый принц! — кипятился Чуковский в письме. — Надеюсь, это было сказано в шутку, т.к. никаких оснований для подобного подозрения нет. Этак можно сказать, что «Крокодил» — переодетый Чемберлен, а «Мойдодыр» — переодетый Милюков». Доставалось Чуковскому и за отсутствие коллективной борьбы в «Мухе», и за индивидуализм комарика, и за именины — буржуазные пережитки, и за «купеческий быт» героини — самовары, варенье и прочие нехорошие излишества...

Тем временем «Цокотуха» расходилась астрономическими тиражами и в перерыве между непродолжительными запретами издавалась снова и снова. Пока в 1928 году вдова вождя мирового пролетариата не опубликовала в «Правде» разгромную рецензию на «Крокодила» Чуковского, обозвав сказку «буржуазной мутью». К тому же разгорелась «противосказочная» кампания — жанр заклеймили как буржуазный пережиток, отвлекающий детей от реальности. Чуковскому даже пришлось сочинить покаянное письмо, где он отрекался от своих прежних творений и обещал сосредоточиться на книге «Веселая Колхозия»: «Я писал плохие сказки. Я признаю, что мои сказки не годятся для строительства социалистического строя. Я сообразил, что всякий, кто уклоняется на данный момент от участия в коллективной работе по созданию новейшего быта, есть или правонарушитель, или труп. Поэтому теперь я не могу писать ни о каких «крокодилах», — сообщал Чуковский на страницах «Литературной газеты».

Правда, никакую «Колхозию» он не сочинит, зато со сказками простится надолго. Только 14 лет спустя, в разгар войны, напишет «Одолеем Бармалея» — произведение, которое самому Чуковскому категорически не нравилось. Спустя еще несколько лет появятся «Приключения Бибигона», но их напечатают не полностью. И все, больше никаких сказок. «В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но эти изуверы убедили меня, что мои сказки действительно никому не нужны — и я не написал ни одной строчки», — будет вспоминать в 1930-е писатель.

«После своей подлости я чувствовал себя неспособным писать что-либо для детей», — скажет он впоследствии о своем отречении. Наказанием за него Чуковский будет считать смерть младшей дочери Мурочки от туберкулеза — она заболела почти сразу же после покаянного письма отца. Чуковскому довелось пережить и сына Николая — тот умер спустя почти 30 лет после Мурочки.

Ну, а «Муха» подвергалась нападкам даже в благополучные для писателя 1950-е, когда сказки Чуковского вновь стали издаваться — уже миллионными тиражами. Некий Колпаков, кандидат исторических наук, опубликовал в «Литературной газете» возмущенный отклик на «Цокотуху». «До каких пор К. Чуковский будет вводить в заблуждение советских детей? Муха — самое отвратительное насекомое на земле. Она садится на экскременты, на всякую падаль, а затем на лицо человека, на пищу, вызывая ряд инфекционных заболеваний», — подробно описывал читатель жизнь героини Чуковского. Но самое большое возмущение у него вызвала свадьба именинницы. «Это противоестественно, чтобы комар мог жениться на мухе. Вошь не может жениться на клопе и комар на мухе. Это все несусветная чушь и обман. [...] Бесполезную книжечку К. Чуковского о мухе можно смело сжечь — история от этого ничего не потеряет», — подытожил кандидат исторических наук.

Чуковский ответил на выпад ироничной статьей, которую подписал «К. Чуковский, доктор филологических наук». Писатель посоветовал Колпакову уничтожить целый корпус народных сказок, в которых встречаются «противоестественные браки» — как то союз лягушки с Иван Царевичем и прочее. «А эта знаменитая народная песня: «Сосватали совушку / За белого гуся». Почему Колпаков пощадил и ее?» — вопрошал писатель, приведя еще десяток примеров из фольклора и показав себя его хорошим знатоком. Прообразом же «Цокотухи» он назвал украинскую народную балладу о мухе-чепурухе: «Ой, що там за шум учинився, / То комар на Мусi [мухе] оженився».

В общем, «Муха» получилась с народными корнями. Кстати, и ритм стиха перекликается с русской детской поговоркой. Сравните начало «Цокотухи» со строчками: «ВОдя, ВОдя, водяник, вОдя — красный воротник, вОдя водочку пьет, за ребятками идет». Хотя Чуковский об этой поговорке нигде не упоминает, он — сын крестьянки из Полтавской губернии, к тому же знаток фольклора — вполне мог ее знать. И она могла всплыть в голове писателя, когда в «душный день в раскаленном, как печь, Петрограде», 29 августа 1923 года, он испытал одно  из счастливейших мгновений в жизни — с ходу, «словно под чью-то диктовку», написал «веселую поэму о мухиной свадьбе, причем чувствовал себя на этой свадьбе женихом».