10.01.2019
Российская «Родина» является калькой с американской Homeland, которая, в свою очередь, воспроизводит израильский сериал «Военнопленные». Адаптации иноземных сериалов пока что удавались нашим кинематографистам лишь на комедийном материале. Что касается драмы на военном материале, где исследуются темы верности и предательства, категории «наши» и «враги», мировоззренческие проблемы неизбежны. Два офицера российской армии, Алексей Брагин (Владимир Машков) и Юрий Хамзин (Евгений Зеленский), попав в плен к боевикам еще в 1993-м, принимают сторону противника, превращаясь в террористов, призванных действовать против России и на ее же территории. Разница между закадычными в прошлом друзьями, впрочем, есть. Хамзин — террорист классический: что прикажут, то и сделает. А Брагин нацелен на мстительное уничтожение одного-единственного негодяя, российского бизнесмена и политика Олега Басова (Андрей Мерзликин), который олицетворяет, по убеждению мстителя, всю продажную политическую сволочь. Брагин ощущает себя своего рода чистильщиком. Есть, впрочем, и личная причина: именно Басов, метящий в российские президенты, стал, пускай по ошибке, инициатором гибели Мусы — сына террориста номер один Бен Джалида, к которому Брагин был приставлен учителем и которого за время плена и разлуки с собственной семьей полюбил, как родного.
Этот расклад актуализирует давно обсуждаемые реальные отечественные коллизии: записные антисоветчики прямо говорят о том, что во имя свержения бесчеловечной «империи зла» не зазорно было тайно или явно присоединяться к любым противникам и на любых условиях. Едва начинаются детальные разборки, антисоветчики принимаются юлить, декларируя, допустим, собственную верность идеалам тысячелетней Руси и в особенности православным ценностям, которые Советы, дескать, ни в грош не ставили. Перефразировав поэта, идеологию антисоветчиков можно выразить словами: «Совок? Убивать. На пепельницы черепа». В этом смысле сюжет русскоязычной «Родины» однозначный тест: этот сериал остроумно вскрывает чердаки и подвалы «бессознательного» тех, кто выучился изобретательно оправдывать предательство как таковое еще на материале противостояния советской «империи зла».
Конечно, можно переложить всю вину за гнетущую атмосферу сериала на американцев. Дескать, моральное разложение и поощрение предательства заложены в том материале, который у нас просто калькируется. Но это совершенно неверно. Чтобы понять это, не нужно смотреть исходник, достаточно иметь общее представление о методах работы, признаем, ответственных американских киношников. У них настолько много беззаветных, а при этом умно и достоверно прописанных офицеров-героев, проявивших себя как на внутренних, так и на внешних фронтах, что прототипы Брагина с Хамзиным воспринимаются в американском контексте как девиации, как отклонения от нормы. Но когда подобного героико-романтического контекста нет, ибо «советское» сначала осмеяно, потом плотно замазано черным, а нового хорошего с гулькин нос, тогда заимствованные уродцы выглядят особенно оскорбительно. Единственный выход: заказывать и делать свое. Методично исследовать собственную страну, а не калькировать чужую «Родину» со своими взглядами на мир. Рано или поздно, кстати, тоже придет время сюжетов со сложноустроенными собственными предателями, и многие призадумаются, а кое-кто, обеспечивая безопасное будущее стране, примет надлежащие меры.
Удивительный синхронизм: сразу после просмотра «Родины» натыкаюсь на американскую кинокартину «Взрыв из прошлого» (1998) с Бренданом Фрейзером и Кристофером Уокеном в ролях соответственно сына и отца, просидевших с 1962-го до конца 90-х в подземном бункере, а теперь обнаруживших на поверхности не пустыню после ядерной зимы, а вполне сносную цивилизацию, избежавшую горячей войны и победившую в «холодной». В какой-то момент герой Уокена спрашивает у Фрейзера: «И что, Политбюро однажды так и сказало: «Мы сдаемся?!», а Фрейзер утвердительно кивает головой. «Они, наверное, еще и денег у нас просят?!» — торжествующе продолжает Уокен, Фрейзер снова утвердительно кивает. Было время, действительно, добровольно отказавшись от всех своих достоинств, просили денег, а теперь сами платим за перелицовку их сюжетов, которыми своих же людей травмируем. И попробуйте доказать, что между зубодробительным финалом «Взрыва…» и сюжетом предательства из «Родины» связь случайная.
Впрочем, на деле центральный конфликт «Родины» иной. В полном соответствии с американским культом семейных ценностей главный герой держится за мысли о семье. Даже приняв новую веру, молится на семью и живет единственно ею. Родные дети далеко, значит, признаем за своего Мусу, сына террориста номер один, а после отправимся взрывать во имя этого паренька политическую элиту своей прежней страны — здесь же очевидный гротеск, создатели исходника доводят идею «безусловный приоритет семьи» до грани абсурда. Приведение дьявольского замысла Брагина тоже ведь срывает дочка, но родная. Иначе говоря, вначале главный герой в ослеплении принимает за кровиночку некоего чужого подростка, а в решающий момент, словно вернувшись в реальность, отказывается от мести под воздействием слов родной дочери: «Папа, ты мне нужен! Папа, я люблю тебя!» Такого рода гротеск украсил бы балансирующие на грани черного юмора и цинизма американские мультсериалы. Но у нас нет подобного контекста.
Уже в конце первой серии выясняется, что Брагин под давлением захвативших его боевиков забил некогда насмерть своего лучшего друга и боевого товарища. На глазах у этих самых боевиков и под их единодушное улюлюканье. Сначала забил, после похоронил. «Меня сломали», — проговаривается Брагин, вернувшись. «Меня не сломали», — опровергает он себя в другой раз и будто бы подтверждает уже эту позицию тем, что мстит адресно — подлецу Басову, а заодно всем другим продажным политиканам. В нашей культуре нет такой традиции — выводить русского офицера с территории, где доминируют долг и честь, на территорию, где можно хитрить, юлить и предавать. У нас до сих пор и, скорее, навсегда в золотом фонде весьма пафосный фильм Бориса Васильева и Владимира Рогового «Офицеры». Всякий раз заново присматриваешься, намереваясь экспериментально пафос оспорить, но в итоге солидаризируешься, и оспорить не получается.
Наши социокультурные коды вмонтированы в наши бессознательные глубины. И когда персонаж Владимира Машкова на карачках ползет к фруктовому столу победно возвышающегося над ним Бен Джалида, а потом под ласковые речи жестокого врага жадно, по-свински пожирает виноград с яблочками, выглядит это особенно омерзительно. Предательство Родины Советской типологически сходно с предательством постсоветской страны.
Американцы-то делали свое кино про себя, исходя из собственного целеполагания. Им на весь остальной мир в общем и целом наплевать. Homeland работает в пространстве их культуры совершенно иначе, нежели доблестно скалькированная «Родина» в пространстве нашей.
В изменившемся контексте с исходником происходят и вовсе совершенно невероятные превращения. Вот, кажется, насколько ужасен метящий в президенты негодяй Басов. И Мерзликин подает его соответственно, и контраст с мужественным, сосредоточенным Машковым до поры в пользу последнего. Как вдруг, будучи эвакуирован в Мавзолей вместе со всей своей избирательной командой, этот суетливый человечек нервно бросает в сторону мумии: «Ильич не подведет». Российским киношникам, наверняка антисоветчикам, представляется, что таким образом они Басова морально уничтожили, добили. Но почему-то сразу рисуется следующая оппозиция: многократно простреленный Ильич, продолжавший в полупарализованном виде бороться за целостность вновь создаваемой Советской империи, против Брагина, который настолько влюблен в саму идею кровного родства и продолжения славного себя в потомках, что готов сейчас взорвать заодно с Басовым останки вождя мирового пролетариата — бездетного, идейного, аскетичного. Что произошло?! Произошло резкое перекодирование материала. Откуда-то всплывает строка поэта «ворюга мне милей, чем кровопийца», и Басов в секунду становится нравственно выше Брагина.
К сожалению, тонкие смыслы, контрабандно перекочевавшие в российскую адаптацию вместе с основной линией, трудно улавливаются массовым зрителем, не готовым к резкой смене социокультурных норм, однако по инерции доверяющим посланию центральных каналов. В праздничные дни, когда бдительность зачастую притуплена, а внимание размыто, внедрение всего эффективнее. Но, впрочем, трезветь не поздно никогда.