Максим Никулин: «Под фанеру» по канатам не пройдешь и в клетку с тиграми не залезешь»

Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

14.10.2015

Московскому цирку Никулина на Цветном бульваре исполняется 135 лет. «Культура» поговорила с Максимом Никулиным, сыном знаменитого артиста, гендиректором и худруком труппы.

культура: Как получилось, что Цирк на Цветном бульваре — некогда первый государственный в стране — в 90-е стал частным?
Никулин: Такое решение было принято еще при моем отце. Нам казалось, в автономном режиме будем чувствовать себя спокойнее и свободнее. Хотя мы отдавали себе отчет, что проще не станет. Зато всю политику — творческую и финансовую — формируем сами, без согласований, без рамок, которые есть у государственных структур. Там ведь некоторые вещи до абсурда доходят — те же тендерные закупки.

культура: Вы пришли в цирк после убийства заместителя Вашего отца. Не страшно было? 
Никулин: То преступление до сих пор не раскрыто и вряд ли когда-нибудь будет. В любом случае, как вы догадываетесь, убивают из-за денег. А что до страха — нет, не страшно. Может, я просто не очень понимал ситуацию, в которой оказался. К тому же ни в каких процессах до того не участвовал, начал здесь работу с чистого листа. Образно говоря, меня можно было и убить, но это ни для кого ничего не изменило бы.

культура: А с отцом спорили по рабочим моментам?
Никулин: Конечно. Какие-то вещи приходилось доказывать. Иногда получалось, иногда нет. Папа был человек чудовищной доброты и мягкости, но до определенного предела. Он обладал внутренним стержнем — не согнуть, не сломать, коли что-то решил. Хотя странно, если бы этого не было у человека, прошедшего две войны... В основном спорили о вещах, с которыми отец раньше не сталкивался — например, о деловых отношениях. Мне проще, я моложе, из другого времени. Объяснял ему — да, верить людям следует, но не безоглядно, надо и себя обезопасить. На дворе ведь стояли 90-е, жуликов было полно. Многие из них связывались с цирком, организовывали гастроли. Случалось, артисты по пять-шесть лет сидели за границей, не могли выехать — их кидали и они оставались без денег, с животными... Нас, слава Богу, эта чаша миновала.

культура: Вы как-то сказали, что Ваш отец был очень хорошим артистом и великим человеком.
Никулин: Я с осторожностью отношусь к эпитетам «великий», «гениальный» применительно к профессии. Ну, как сравнить величину дарования артистов Никулина и Леонова? Один гениальный, второй чуть меньше? А вот если скажу «великий человек», то никого не обижу. Человечность ведь нельзя оценивать по каким-то критериям. Это то, что вы чувствуете. Когда называю отца «великим», прежде всего имею в виду его отношение к другим — к детям, ко мне, к маме, родственникам, однополчанам, совершенно незнакомым людям. Всем нам приходится как-то подстраиваться под ситуации, тщательнее подбирать слова или раскрепощенно себя вести — в зависимости от того, с кем беседуем. А у отца таких моделей не было. Он говорил одним и тем же языком с артистами, министрами, президентом, шофером... Даже был такой случай. У него в кабинете снимали выпуск «Спокойной ночи, малыши!». Передача отмечала юбилей, и вот Хрюша со Степашей пришли в цирк. Когда закончились съемки, режиссер сказал отцу: «Смотрю на Вас и удивляюсь — Вы с ними, как с людьми, разговариваете!»

культура: Вы росли цирковым ребенком, но артистом стать не захотели. Оттого, что видели закулисье, знали, какой это каторжный труд?
Никулин: Просто не было внутреннего посыла. А изнутри цирк мне до сих пор интересен, иначе бы здесь не работал. Помню, в детстве мы с двоюродным братом регулярно сюда приходили, выбирали реквизит, рылись в гардеробе, пытались гримироваться... Но тяги к публичности у меня не было.

культура: Тем не менее Вы снялись в «Бриллиантовой руке» — в роли «идущего» по воде мальчика.
Никулин: Моей заслуги в том нет. Просто болтался под ногами на съемочной площадке. Нужен был типажный ребенок, тощий, белобрысый — каким был я. Уже на третьем дубле понял, насколько тяжело артистам хлеб достается — меня все время пинали под зад и сбрасывали в воду. Потом случайно пригласили сняться в эпизоде в фильме «Точка, точка, запятая». Там нравилось, потому что на время съемок давали освобождение от школы. 

культура: Говорят, Гайдай совсем не соответствовал образу комедиографа.
Никулин: На моей памяти многие знаменитые люди вели себя совсем не так, как мы представляем. Например, мой любимый писатель Фазиль Искандер. Я несколько раз встречался с ним в разных компаниях. Когда к нему обращались, он смущался, запинался, подбирал слова... А ведь проза сногсшибательная! Что до Гайдая — Леонид Иович был, скорее, мрачным человеком. Погруженным в себя. На юмор реагировал своеобразно. Когда ему рассказывали анекдот — этим отец в основном грешил — он никогда не смеялся. Молчал, а потом говорил: «Да, смешно». Из его уст это был комплимент. Считай — расхохотался.

культура: А Ваш отец, получается, не слишком отличался от экранного образа — наивного и простодушного человека.
Никулин: Понимаете, образа никакого не было. Он вообще не играл, не бутафорил. В этом-то и успех его ролей. Отец, как я понимаю, обладал высшим даром — перекладывал свое отношение к жизни на ту ситуацию, в которую попадает его герой: как бы он, Никулин, повел себя в тех же условиях... И в манеже то же самое. Там читались его наивность, неспортивность, обаяние. У него была гиперискренность, гиперчестность. Поэтому люди так тянулись к нему. Не потому, что замечательный артист и клоун — а человек.

культура: Раньше билеты в цирк покупались во многом ради Никулина и Шуйдина, Карандаша, Олега Попова. Эпоха великих клоунов прошла?
Никулин: Слава Богу, возвращаются времена, когда ходили на личностей. Клоунов сегодня мало, но когда у нас работает, например, Володя Дерябкин, идут именно на него. То и дело слышу: «У вас Деряба выступает, надо пойти». По несколько раз смотрят одну и ту же программу Гии Эрадзе. Покупают билеты ради Корниловых — дрессировщиков слонов, Василия Тимченко с морскими львами. Имена надо создавать, один человек, пусть он семи пядей во лбу, сам себя «сделать» не может. Ему нужно помогать, вкладываться в него. Прежде этим занимались на государственном уровне. Был специальный отдел — Всесоюзное бюро пропаганды советского циркового искусства. Заклеивали города афишами, снимали телепередачи, художественные фильмы — «Полосатый рейс», «Укротительница тигров», документальные картины — «Парад-алле», «Солнце в авоське» про Попова, «Юрий Никулин» про отца... Вся страна знала цирковых артистов — они были действительно народные. Сегодня у государства нет интереса к цирку. Обидно, когда видишь, как встречают спортсменов с медалями, и вспоминаешь, как равнодушны к цирковым.

культура: Тем временем ваши артисты регулярно получают золото в Монте-Карло.
Никулин: Мы ежегодно получаем награды, и не только из Монте-Карло. Сейчас ребята завоевали медали во Франции. Пару недель назад — в Китае. Вот китайский цирк, кстати, живет при поддержке государства. Но там другая история, я бы такого не хотел. У них совершенно иная культура. Их артистов и наших сравнивать нельзя. Я всегда говорю, что мы с китайцами произошли от разных видов обезьян. Они делают то, что европейцы физически не могут повторить. В Китае другая система подготовки. К тому же к артистам там относятся как к реквизиту: поломался — ничего страшного, у нас очередь стоит. Я был у них в детских цирковых школах — это такой Шаолинь, Средние века. Там детей дрессируют: не получается — значит, вечером риса не будет... Все это с криками, ударами бамбуковыми палками. Их заставляют, ломают. А наших и заставлять не нужно — они сами все сделают.

культура: Вы где-то сказали, что у цирковых артистов «мутация на генетическом уровне»...
Никулин: Я это придумал, чтобы как-то объяснить для себя этот феномен. Что заставляет человека несколько раз за день рисковать жизнью? Не понимаю. В них есть нечто, чего нет в других. Такие люди икс. Тут случай — один на миллион — позитивной мутации. В цирке нельзя работать, не будучи цирковым.

культура: Цирк — как секта?
Никулин: Скорее, клуб. Не масонская ложа — нет тайных знаков, клятв, закона молчания. Сюда очень просто войти. А выйти сложно, отсюда в основном выносят. Кто попадает — застревает навсегда. Но если человек не цирковой, то это место его отторгает. На моей памяти такое бывало: люди хотели или считали, что могут работать в цирке, а 13-метровый круг их не пускал. Я не мистик, но это реальные вещи.

культура: У Вас, кажется, особое отношение к числу 13?
Никулин: У цирковых это вообще счастливое число. Диаметр манежа — 13 метров. Адрес у нас — Цветной бульвар, 13. И троллейбус сюда идет 13-й...

культура: Цирковые — люди суеверные?
Никулин: До какой-то степени. Но, наверное, не более, чем остальные. К примеру, нельзя сидеть на барьере спиной к манежу, считать не заработанные деньги, грызть семечки за кулисами... А так ничего особенного. Может, кто-то в черных кошек верит, но это личное дело каждого, цирк тут ни при чем.

культура: А травмы часто бывают?
Никулин: К счастью, нет. Потому что цирковые вырастают с чувством ответственности и осознанием — есть черта, через которую переходить нельзя. Конечно, люди они безбашенные, но точно знают, вернее, ощущают, чего делать не надо. Никому не придет в голову просто рисковать. Например, у полетчиков закон — если перед прыжком мелькает мысль: «Зачем я это делаю?», надо уходить, иначе травмы не избежать. Есть жанры, где страховка вообще не предусмотрена. Там — только партнеры и четкое понимание того, что ты делаешь. Но, к сожалению, травмы случаются. Несколько лет назад у нас ребята упали, Юля и Саша Волковы, сильно поломались. Но через год уже вернулись в цирк. Я этого не понимаю. Когда их везли в «Склиф», Юля без сознания была, а Саша пришел в себя и первое, что спросил: «Когда работать смогу?» Врач посмотрел на него и говорит: «Ты лучше спроси, когда ходить сможешь и сможешь ли вообще». А они выздоровели и полезли обратно...

культура: Сегодня такой выбор разного рода развлечений. Цирк в этой ситуации задвинут на обочину?
Никулин: Я бы не сказал. Если каждый вечер сюда приходят две тысячи человек, значит кому-то это надо. Все уже так устали от фотошопа, спецэффектов. А цирк, наверное, самое настоящее из искусств, самое честное. Здесь никакого обмана — «под фанеру» по канатам не пройдешь и в клетку с тиграми не залезешь. Люди по-прежнему рискуют жизнью, сжигают себя на глазах у публики. Все по-честному, без дураков.

культура: А насколько русский цирк конкурентоспособен в мире?
Никулин: На сто процентов.

культура: То есть приезжают наши, и все ахают?
Никулин: К сожалению, не приезжают. Это одно из направлений, в котором я работаю. Задача — вернуть миру русский цирк. Пускай чересчур амбициозная, но этим нужно заниматься. Пока мы ездим с гастролями только в Японию. Там нас знают, любят. В принципе, у них есть и свое цирковое искусство, но оно мало на что претендует. Я как-то спросил своего японского партнера: «Есть ли в Японии цирк?» Он честно сказал: «Есть, но я не хочу, чтобы ты его видел». 

Понимаете, в любом серьезном цирковом проекте мирового уровня очень много российских артистов. Без нас никуда. В Cirque du Soleil вообще сто с лишним процентов наших... Технологии, которые они используют, тоже придуманы в России и вывезены отсюда. Вот только сам цирк у нас «невыездной». Три года назад я на свои деньги организовал гастроли во Франции. Там все восхищались, радовались, что русский цирк вернулся. Но для продолжения нужны средства. Надо несколько лет вкладываться, чтобы проект стал регулярным, прижился. Там ведь свои проблемы. Например, мы столкнулись с саботажем.

культура: Со стороны местных?
Никулин: Конечно. Когда советский цирк перестал выезжать, все вздохнули с облегчением — отпал очень серьезный конкурент. Теперь там все поделено. Чтобы занять место, нужно влезать, толкаться локтями. Им наше появление невыгодно. Поэтому случались разные вещи. Например, нам выделяют территорию под шапито. Приезжаем, а площадку за ночь заняли цыгане... И так поступают не только с русскими. Лет семь назад один итальянец решил привезти во Францию свой цирк. Ему предоставили место. Приходит туда утром и видит — стоят три катафалка. Спрашивает: «Что происходит?» Ему отвечают: «А это на вашу фамилию заказали». Он все понял, собрал вещи и уехал в Италию. Мне французские журналисты на пресс-конференции напомнили этот эпизод. Говорю им: «Да хоть десять катафалков. Я же из России, меня этим не запугаешь. Сам кому хочешь пришлю катафалк». В самом деле — мы через 90-е прошли, а они нас этой шпаной страшат. Русских пугать бессмысленно (смеется). А если серьезно, ищем деньги для организации гастролей. Это нужно не только для русского цирка, но и для улучшения имиджа России. Цирком проще доказать, что мы не агрессоры. Ведь, кроме добра, там ничего нет.