03.11.2014

4 ноября иногда называют «Днем национального единства» вместо официального «День народного единства». Эта оговорка представляется мне не случайной и, в сущности, выражающей саму идею этого праздника.

Многократно в нашей истории народ показывал себя решающей силой — дубина народного гнева исколошматила отступающую армию Наполеона, народной борьбой и ничем иным была Великая Отечественная война. Однако эти усилия и на поле брани и в созидательном труде неизменно направлялись сильной, хорошо организованной и целеустремленной властью. И только в 1612 году, с необычайной ясностью, русские люди выступили как единая нация. Главное свойство нации, то, чем она отличается от «населения» — выдающаяся способность к самоорганизации и самоструктурированию, способность гражданского тела народа восстановить, если понадобится, свою политическую голову. Именно эти свойства русский народ и проявил в годы Смутного времени, когда после развала страны создал два ополчения, смог изгнать иноземных захватчиков, укрепить монархию, основав новую русскую династию, воссоздать внутренний порядок.

И советские и современные историки часто утверждали, что никакой «нации» в России не было и быть не могло. Лишь на краткий миг послевоенного периода историкам разрешили и даже повелели писать о «русском национальном государстве», стоящем вровень с передовыми странами Европы — Англией и Францией. Но вскорости, еще до смерти Сталина, это сменилось привычной шарманкой: «многонациональная крепостническая империя на несформированном экономическом базисе феодализма, служившая тюрьмой народов и имевшая прогрессивное значение только при защите от внешних врагов». Вскоре либеральные публицисты прибавили к этому риторику о «стране рабов», в которой «царский деспотизм и опричнина подавили все живые силы».

О лживости подобного мифа и уровне политического развития русской нации говорит такой факт: уже позднее в том же XVII веке в тяжелейшую смуту вкатились Англия и Франция. Британская смута увенчалась цареубийством и диктатурой, другая — французская фронда — растянулась на полтора десятилетия. Обе страны устояли лишь в результате хитроумных интриг за спиной народа. Проблемы Франции так и вовсе разруливал итальянец Мазарини.

Русскому народу все надежды на иностранцев принесли только горе. И тогда он взялся за дело сам. Сперва явилось ополчение Прокофия Ляпунова. Но оно было раздираемо внутренними противоречиями, в нем не хватало единого духа. «Осаждали воины русские свой город и неустанно сражались с врагами, но не могли его взять, пока не отверзлась дверь милосердия и щедрот Господних». Слишком много еще было среди ополченцев тех, кто сражался за власть и славу, а не за родную землю. Слишком много было раздоров, закончившихся трагическим убийством Ляпунова.

И тогда из самых недр земли русской явился новый герой — Кузьма Минин. Мы часто забываем, что он был не только выдающимся практиком и организатором, но и вдохновенным пророком-визионером. Он берет на себя дело ополчения, подчиняясь голосу явившегося ему преподобного Сергия Радонежского — великого учителя, призывавшего русских людей подражать Святой Троице в единстве жизни, любви и действия. Преподобный Сергий не только учил, но и приказывал — когда нижегородский князь посмел оспаривать верховенство московского, преподобный явился в Нижний Новгород, и его повелением закрылись все церкви, пока мятежный властитель не покаялся.

Во всем, что делает Минин, чувствуется это вдохновение единства в сочетании с практической суровостью, даже жестокостью. Он решительно требует от каждого вклада на общее дело освобождения. Он создает боеспособное, хорошо снабженное войско — задача, которая доселе казалась по плечу лишь Государеву разряду. В этом войске царит строгая дисциплина, а для руководства призывается военачальник, сочетающий несомненный военный опыт, очевидную всем честность и заботу о благе России — князь Дмитрий Михайлович Пожарский.

В тех грамотах, которые рассылали Минин и Пожарский по русским городам, содержался главный призыв: «Стоять вместе против общих врагов и против воров, что новую кровь в государстве всчинают». Это означало, что противостоять супостатам нация может, лишь когда обеспечила внутреннюю солидарность, когда и в военном, и в организационном отношении может выступать как целое, когда, наконец, обузданы внутренние смутьяны, зачинатели новых распрей и «новой крови».

И вот — высшая точка проявленного национального единства — Земский собор 1613 года, который описан в «Хронографе» в таких словах: «От предела российской земли и до ее окраин народ православный, малые люди и великие, богатые и нищие, старые и юные обогатились богатым разумом, от всем дающего жизнь и светом добромысленного согласия все озарились. Хотя и из разных мест были люди, но в один голос говорили, и хотя несогласны были удаленностью житья, но собрались на единый совет как равные». Можно ли найти лучший образ единой нации?

Долгие годы новой русской смуты я выслушивал риторические вопросы: «Где же наши новые ополченцы? Где новые Минин и Пожарский? Когда они уже поведут нас освобождать Кремль?» И в этих вопрошаниях отчетливо звучало, что главное — это повоевать Кремль, а уж зачем, ради чего, будет ли от этого польза Родине, как-то отходило на задний план.

Но вот исполнился для русской нации и русской земли час восстановления. И мы вновь увидели ополченцев, скрестивших оружие с тем же самым врагом, что в XVII веке терзал Москву. Корни украинского сепаратизма — ведь именно в стремлении Речи Посполитой расколоть единый народ, затем при помощи западной ветви русских — украинцев и белорусов — попытаться подчинить восточную — великороссов. Современный украинский проект — лишь наследник того проекта уничтожения Руси.

Сегодня, наверное, у каждого из нас есть среди ополченцев если не товарищ, то хотя бы знакомый знакомых. К сожалению, все больше и тех, чьи друзья пали в этой героической борьбе. Почти каждый, кроме разве что нашей «посполитой» либеральной интеллигенции, принимал участие в акциях помощи Донбассу, — снаряжением ли, теплыми вещами, деньгами, поддержкой беженцев. Среди вождей и замечательных деятелей нового ополчения я вижу тех, кто по духу своему удивительно сходен с Мининым — взвешенные организаторы и талантливые снабженцы, и тех, кто воинским мужеством и искренней отвагой наследуют князю Пожарскому.

Исполнились сроки — и явились герои, не меньшие героев былых времен, явилось ополчение своим духом не меньшее, нежели былые ополчения. И обнаружился национальный исторический дух России, все тот же и по силе, и по красоте подлинного человеческого облика. И сразу стало понятно, где подлинный дух древних, а где в последние годы были жалкие попытки его имитации криками куликов на Болоте.

Мы снова единая нация, а значит, и терзавшая нас так долго смута рассеется, как морок.