26.08.2014

— Берите, девчата, кефирчик, берите. Здешний, крымский. Украинская-то молочка от нас ушла…

У тетушки за прилавком центрального коктебельского рынка лицо кислое — в точности как продукция на витрине.

— Ну и прекрасно, что ушла! — пытаюсь подпружинить патриотический тонус. — В России молока — залейся.

— Мы к украинскому привыкшие… Жалко…

Если путешествовать по Крыму частным образом, подметишь зигзаги и тонкости, недоступные официальному глазу. Поселок городского типа Коктебель — это вам, конечно, не Севастополь. Та человеческая порода неповторима. Тут люди проще, бытование у них прозаическое, склад души и образ мыслей сугубо земные. Жалуются — «нет сезона».

— Разве нет? На набережной не протолкнуться.

— Украинцев гораздо больше приезжало. А ваши-то — ну, наши, в смысле — поедут? Как думаете?..

Пока затрудняюсь ответить.

Пробная коктебельская декада лично для меня прояснила одно: захочется ли нам отдыхать в Крыму, зависит от того, готовы ли мы в Крыму работать. Каждый по-своему.

Пусть Коктебель не Севастополь, однако место не из последних. Край синих холмов был особо упомянут на ялтинской встрече президента Путина с деятелями культуры. Пройдя по дому-музею Чехова, глава государства уточнил: «В Крыму есть и еще один уникальный дом — художника и поэта Максимилиана Александровича Волошина. Знаменитый Коктебель стал духовным, творческим центром не только Серебряного века, но и культуры советского периода».

Таврида осваивалась различными племенами, однако создателями атмосферы и стиля, «имиджмейкерами» выступили: где-то — русская аристократия, где-то — русская интеллигенция. Коктебель, начиная с первопроходца, врача-офтальмолога Эдуарда Юнге, и затем больше столетия — вплоть до развала СССР, был интеллигентской Меккой. Зощенко и Булгаков, Грин и Паустовский, Петров-Водкин и Лентулов, Обухова и Уланова, Нейгауз и Козловский… А главное — поэты, поэты: Цветаева, Гумилев, Асеев, Берггольц, Алигер, Наровчатов, Маршак, Антокольский, Тарковский, Твардовский, Светлов, Михалков, Старшинов, Слуцкий, Асадов, Тушнова, Друнина, Дудин, Гофф… et cetera.

Сегодня интеллигенция попадает в Коктебель с короткими гастрольными вояжами (на недавнем джазовом фесте, проводившемся Национальным фондом поддержки правообладателей и фирмой «Мелодия», пела даже Хибла Герзмава), но отдыхать сюда не ездит. Пустынно на тропе, ползущей по склону Кучук-Енишара к высшей точке, могиле Волошина. Две-три фигурки за день там, где раньше пыхтели вереницы паломников — еще и камешки поэту несли.

В доме-музее — несколько случайных по виду визитеров. Заглянула сюда инкогнито — экскурсовода не нужно, с детства все помнится. Спрашиваю у смотрительницы: «Как у вас с посетителями? За минувший год сколько тысяч прошло?» Недоуменный взгляд из-под очков: «Я вам что, кассир?»

Поэзия нынешнего Коктебеля сводится к виршам доморощенных рифмоплетов, нацарапанным на дощатых сооружениях. «Я проснулся — нет вина, / да к тому ж в чужой постели. / Значит, точно с бодуна, / значит, точно в Коктебеле». Само сооружение при этом может оказаться и сортиром, и закусочной — местечковой поэзии соответствует первобытная архитектура. Сортиров, надо отметить, значительно меньше, нежели едален: «дикари», раскинувшиеся палаточными лагерями по-над Тихой бухтой, используют заросли у подножия холмов как импровизированные уборные…

Понятно, что стенания по поводу «загубленного Коктебеля» не утихали с начала ХХ века, усиливаясь всякий раз, когда в сухую полынную бархатистость вторгались очередные достижения цивилизации либо, напротив, войны и разрушения. Тем не менее утверждаю: сегодня центр поселка являет собой абсолют пошлости. Некогда песчаные пляжи, засыпанные остроконечным щебнем. Застроенная по обеим сторонам набережная. Движешься, словно в туннеле, между двумя рядами злачных заведений: харчевни, дискотеки, ночные клубы с соревнованиями по командному стриптизу… Громыхает убогий музон, тошнотворно тянет прогорклым жиром, не иссякают очереди к винным бочкам — как не исчерпываются и сами источники.

Первое впечатление — будто питие в Коктебеле начинается утром, с зазываний рыночных торговок: «А вот свое, домашнее, пять литров дешевле!», и заканчивается в темноте, на хмельно гудящей набережной. Но это иллюзии. У пьянства в Коктебеле нет пауз и перерывов. Курортник, прибывший вести здоровый образ жизни, выходит в семь утра на пляж — и сталкивается с «синяками», жадно сосущими портвейн из горлА. То ли ранний опохмел, то ли затянувшаяся вечеринка. Можно, конечно, делать вид, будто не замечаешь, медитировать, глядя вдаль — на знаменитый карадагский профиль, но скажите честно: вас манит такой отдых?

В Коктебеле почему-то не действуют законы Российской Федерации об ограничении торговли спиртным, запрете распития в общественных местах. Сертификата на оборудование (а равно и лицензии на производство алкоголя) у бахусов в юбках тоже, сто пудов, нет.

Но и это не предел безобразий. На маленькой площади вокруг памятника коктебельскому десанту — надувные аттракционы, качели, батут, визг, грохот. Ступени постамента используются для отдыха и привала.

Вы слышали когда-нибудь о коктебельском десанте? Под новый, 1942-й, год на оккупированный немцами берег высадились из штормящего моря почти три десятка бойцов, призванных посеять в рядах противника панику и оттянуть на себя внимание — вместе с огнем.

Спустя много лет после войны вдова Волошина Мария Степановна («Марусенька») запишет в дневнике: «Шум моря мне напоминает десант 41–42 годов и этих бедных мальчиков, которые тут метались и некуда им было деться. Они все были обречены — и все, все погибли. Я, вероятно, и больна-то оттого, что все это во мне еще живет…» Точный пофамильный состав десанта не известен, что породило в свое время страстный выкрик Михаила Зенкевича: «… На бой непобедимые / идут с морского дна… / Товарищи, родимые, / скажите имена!..»

А вы, граждане, под высеченными из гранита лицами — да чебуреки трескать?!

Коктебель освинячился, Коктебель оскотинился. В случае с этим уголком Крыма (подозреваю, не только с ним) украинизация равнялась плебеизации. В основе распада — полное равнодушие властей к уникальной ауре, накопленному престижу, в хорошем смысле слова — снобизму. Не исключено, мстили гению места за фразу: «Я заехал в Киев случайно, чтобы родиться. Но в себе украинской культуры я не ношу». Так Максимилиан Александрович — по паспорту Кириенко-Волошин — отреагировал на предложенный ему титул «национального украинского поэта»… Хотя, вероятнее всего, не слышали самостийные власти ни о каком Волошине, не читали его сроду. Закапывали жемчужину Коктебеля (да и полуострова в целом) в навозную кучу — ибо понятия не имели, что с ней делать. Превращали землю, пропитанную историей и культурой, в тупое гетто «Жри сегодня, пей сейчас».

Охотники на такой продукт находятся, к сожалению, и среди россиян. Вернуть Коктебелю былое достоинство необходимо еще и потому (даже в первую очередь потому), что начнут меняться приезжающие сюда люди. Выбить из мозгов пошлейшую философию сиюминутности — кому это по плечу? Только интеллигенции.

Я думаю, для Крыма был бы полезен общероссийский худсовет. Составленный из авторитетных, масштабных, уважаемых в стране деятелей культуры. Базис есть: и море, и пейзажи, и фрукты натуральные — куда там французским, и отели строятся (в том же Коктебеле появилось несколько приличных гостиниц; отдыхающие, зависая у буйка, судачат: эта принадлежит мэру города N., соседняя — начальнику базы) … Но — не отелями едиными, как справедливо заметил президент. Чиновники на местах будут решать хозяйственные задачи, а вот заново брендировать Крым, придать ему изящество, шарм, вариативность — задача для людей с тонким вкусом, увесистым культурным багажом и смелым взглядом. Как говорил Волошин: «Социальный заказ принимаю, но требую, чтобы он был умен и талантлив. Заказчик тоже должен быть талантлив».

Рекомендации талантливого заказчика — то бишь крымского худсовета — могли бы послужить для местных администраций руководством к действию. И появятся тогда в Коктебеле студии — литературные, художественные, театральные, начнутся мастер-классы, творческие вечера, кинопремьеры, музыка зазвучит хорошая — не два раза в год, а на протяжении сезона ежедневно. Дети, даст Бог, отвлекутся от сладкой ваты на фотографию, дизайн, лепку, поэтические конкурсы. Будут слушать про заснувшие вулканы и древние цивилизации… Расчистится набережная — потому что в Крыму деньги следует зарабатывать на красоте, а не вопреки ей.

Мы часто говорим о социальной ответственности бизнеса и практически никогда — об аналогичной ответственности интеллигенции. А с нас-то, пожалуй, спрос больше. Тем паче — для себя работаем. Сами преобразим Коктебель, поможем ликвидировать плебейское наследие — сами будем приезжать, рифмы на пляже складывать, к Золотым воротам плавать. Какими они начерчены на полях первой главы «Евгения Онегина», такими и сегодня вздымаются из моря. Почувствуй себя Пушкиным.

К Коктебелю напрямую относится еще одна цитата президента. Та, что активно повторялась после его встречи с депутатами: «Крым может… окончательно излечить рану, нанесенную нашему народу в результате драматического раскола ХХ века, восстановить связь времен, эпох, единство исторического пути России».

Максимилиан Волошин, по утверждению близких, уговаривал остаться в советской России и Алексея Толстого, и даже Горького. Для самого Волошина парижские мансарды завершились до революции. Чем труднее становилась жизнь, тем крепче припаивался Макс к России. Точкой спая стал Коктебель.

«Киммерийский сатир», бывший в действительности человеком одиноким и болезненно-целомудренным, делил дом со странниками всех мастей, покорно голодал, смиренно болел, не накопил лишнего рубля, жаден был только до книг. Главное же — сохранил живую душу, когда вокруг свирепствовало людоедство (не только в переносном, но и в прямом смысле). Лютовали и белые, и красные, а он, не владевший иным оружием, кроме пера и акварельной кисточки, метался по Крыму, спасая от расстрелов и красных, и белых. Мы вряд ли узнаем, правда ли Волошин умел силой мысли либо прикосновением руки вызывать и гасить пожары, однако в огне русской междуусобицы «Масенька» был безупречен. «А я стою один меж них / в ревущем пламени и дыме. / И всеми силами своими / молюсь за тех и за других»…

Жгучее солнце Коктебеля всегда примиряло левых и правых, идейных и двусмысленных, коммунистов и диссидентов. Сюда привозил свои фиги в кармане Мандельштам, доводя Андрея Белого до белого же каления — обедали, впрочем, за одним столом. Любовью к Коктебелю соединялись никак иначе не соединимые: скажем, Мариэтта Шагинян и Солженицын, в 1960-е посетивший Марию Волошину во время своего автомобильного турне по Крыму. Надо ли говорить, сколь важен Коктебель сегодня? Не тот, который имеется в наличии, но тот, каким мы могли бы его сделать.

… А кефирчик крымский, кстати, хорош. Для интеллигентного курортника бонус немаловажный.