Александр МАТУСЕВИЧ

20.05.2019

В «Новой опере» обратились к ранней опере английского классика Бенджамина Бриттена «Поругание Лукреции».

Если верить авторитетному историку Титу Ливию, именно изнасилование матроны Лукреции сыном царя Тарквиния Гордого, также Тарквинием, стало последней каплей, переполнившей терпение свободолюбивых жителей Лация, — ​поднялось восстание, царя изгнали вместе с его этрусским окружением, а в Вечном городе на пять столетий утвердилось республиканское правление.

Композитор Бенджамин Бриттен предлагает посмотреть на историю римско-этрусского противостояния и на сюжет с Лукрецией с высоты пережитого Европой опыта христианской цивилизации. Оригинальный взгляд, а если вспомнить, что мировая премьера оперы случилась в Глайндборне сразу после войны (1946), тема жестокости, порой пещерно звериной, ничем не оправданной, тема насилия над личностью волновала композитора. Не случайно она красной нитью проходит во многих его произведениях.

Творчество Бриттена пришло в нашу страну давно, еще в советское время: композитор был другом СССР, приезжал сюда не раз, здесь ставились его оперы и исполнялись симфонические опусы. Немногим из современных западных композиторов так повезло. В последние годы его произведения вновь стали у нас востребованы. Правда, задерживаются они в репертуаре ненадолго. Причины тому как экономико-юридические (некоторые постановки являлись копродукциями и потому имели ограниченный прокат), так и эстетические, — ​по-прежнему этот музыкальный язык не для всех, а в большей степени для знатоков и гурманов.

Изложение в «Поругании», в отличие от больших полотен Бриттена типа «Питера Граймса», предельно строго и аскетично. Лишь во второй картине, где Лукреция, служанка Люция и кормилица Бьянка предаются мечтам, допускается роскошь светлого лиризма. Но и эта сцена словно беременна трагедией: нежную колыбельную подруги поют будущей жертве, сами того не зная, отправляя ее фактически на эшафот. В трех других картинах превалируют архаичные гармонии, стилизация под древнюю музыку и довольно мрачный колорит.

Постановочный тандем режиссера Екатерины Одеговой и сценографа Этели Иошпы сумел расслышать эту аскетичность и лапидарность и ничем ее не нарушить. Иошпа прямо говорит, что «сам материал меня так сильно сразил, что хотелось быть в нем практически незаметной». Оттого — ​тотально темная сцена, атмосфера сумрака и тумана лишь изредка нарушается игрой струящегося света Тимофея Ермолина. Мрачные геометрические фигуры — ​огромные кубы, олицетворяющие жесткий мужской мир этрусков, противопоставлены зыбкой водной ряби, мерцающей на заднике и говорящей о нежной женственности. Удивительны костюмы, в которых переплетены самые разные мотивы — ​эпохи и стили, брутальность и чистота, фарс и трагизм.

Это все — ​заслуга сценографа. Заслуга режиссера — ​в несуетности происходящего на сцене. Опера поставлена очень просто, почти концертно, именно о том, о чем писал Бриттен. Никакой параллельной истории, никакого поиска подспудных смыслов, черного кота в темной комнате, чем сейчас занимаются практически все режиссеры. Простота и очевидность завораживают и приковывают внимание к артистам на сцене и к музыке.

Даже наиболее проблемный фрагмент — ​само изнасилование — ​решено без натурализма, почти эстетично. Единственно, не вполне ясно читается финал: Лукреция сопротивляется Тарквинию, но в итоге сама оплетает руками и ногами его мощный обнаженный торс.

Ян Латам-Кёниг, воспитанный в детстве на музыке Бриттена, певший под управлением композитора, — ​идеальный медиум для идей композитора. Перселловско-генделевскую утонченность партитуры он делает воздушной и таинственной, одновременно осязаемой и неуловимой. Инструментальный ансамбль под его водительством звучит совершенно. Не меньшее впечатление от вокалистов: все свои, штатные, но прочувствовавшие эту музыку так глубоко, что нет ни малейшего намека на компромисс. Темное и сочное меццо Гаяне Бабаджанян абсолютно оправданно в титульной партии — ​ведь Бриттен писал ее для легендарного контральто Кэтлин Ферриер. Ее оттеняют искусное меццо Александры Саульской-Шулятьевой (Бьянка) и щебечущая колоратура Анастасии Белуковой (Люция). Три низких мужских голоса — ​Алексей Антонов (Коллатин), Борис Жуков (Юний) и Артем Гарнов (Тарквиний) — ​господствуют в этой опере, своими грубыми тембрами поддерживая темный колорит этой мрачной истории.

Фото на анонсе: Д. Кочетков/novayaopera.ru