Михаил ТЮРЕНКОВ

01.09.2012

Ровно 90 лет назад, 31 августа 1922 года, в газете «Правда» было опубликовано сообщение о высылке за границу «наиболее активных контрреволюционных элементов из среды профессуры, врачей, агрономов, литераторов».

Впоследствии на нескольких поездах, а также на пароходах «Обербургомистр Хакен» и «Пруссия» родину покинули несколько десятков ученых и писателей, а также члены их семей. О смысле и уроках этой акции советского правительства, вошедшей в историю под названием «Философский пароход», «Культура» побеседовала с заместителем декана философского факультета МГУ Алексеем КОЗЫРЕВЫМ.

культура: Почему объявление о высылке из Советской России ряда деятелей науки и культуры появилось в период НЭПа?

Козырев: Первые пять послереволюционных лет были достаточно пестрыми в творческом отношении и довольно продуктивными. Люди, лишившись устойчивого положения и материального достатка, стали относительно свободными в творческой самореализации. Вспомним «Вольную академию духовной культуры» Николая Бердяева, созданную в Москве именно в эти годы, Дом ученых в Петрограде, где читал лекции Лев Карсавин. Как грибы после дождя возникали книгоиздательства и журналы. Бердяев, не имевший законченного высшего образования, получил возможность стать профессором Московского университета.

То, что произошло в 1922 году, было связано с несколькими факторами: с одной стороны, новой власти было необходимо укрепляться, сталинская национальная политика постепенно стала замещать ленинскую, право наций на определение сменялось центростремительными тенденциями, что завершилось созданием новой империи — СССР. Постепенная смена курса подразумевала и смену дискурса — идеи мировой революции Льва Троцкого уходили в архив, а потому появилась необходимость в установлении единой государственной идеологии — опять-таки в приспособленном для нужд революции марксизме. И первым символическим актом установления этой идеологии стала высылка нескольких десятков ученых и писателей, которые опасности для советской власти не представляли.

культура: А на чем основывался выбор имен? Ведь высланы были далеко не все мыслители Серебряного века.

Козырев: Во-первых, за чертой этого списка оказались молодые философы — такие как Алексей Лосев и Василий Зубов. Во-вторых, не были высланы мыслители, которые в той или иной степени пошли на сотрудничество с советской властью, или в которых власть была заинтересована. К таковым можно отнести, например, Густава Шпета и священника Павла Флоренского. Последний начал реализовывать себя как ученый-физик и электротехник, и его фундаментальный труд «Диэлектрики и их техническое применение» вышел в Москве в 1924 году.

Конечно же, при составлении списка высылаемых учитывалась их позиция, хотя явным противником большевиков среди них был только Иван Ильин. Значительная же часть высланных — и Бердяев, и Семен Франк, и высланный следом из Крыма священник Сергий Булгаков — в молодости были убежденными марксистами, а некоторые из них — идейными творцами революции 1905 года, инициаторами создания кадетской партии.

культура: То есть, получается, значительная часть высланных сами заложили ту мину, на которую в итоге наступили?

Козырев: Это неизбежный закон любой революции. Она всегда бумерангом возвращается к тем, кто ее породил. И культуртрегеры Серебряного века были ее отцами. Речь, конечно же, идет не об Октябрьской революции, а о Феврале 1917 года. Остракизм, высылка из страны были далеко не худшим исходом. Большинство оказавшихся в эмиграции смогли найти возможности к существованию и даже продолжили преподавать, творить и публиковаться. Участь многих оставшихся в Советской России была куда трагичнее: Шпет и Флоренский были расстреляны в конце 1937 года.

культура: Но осознали ли мыслители-эмигранты свою ошибку? Было ли с их стороны некое покаяние?

Козырев: В эмиграции произошло воцерковление русской философии: оказавшись на чужбине, практически все мыслители обратились к христианскому миросозерцанию. Более того, если тот же Бердяев в 1905 году утверждал, что самый яркий мыслитель-консерватор XIX века Константин Леонтьев «сатанизировал христианство», то в 1926 году в Берлине вышла бердяевская книга «Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли», полностью комплиментарная к леонтьевским консервативным идеям. Или Петр Струве, который в 1898 году написал Манифест РСДРП, затем стал одним из кадетских лидеров, а в эмиграции превратился в убежденного православного монархиста. То есть вполне правомерно говорить о религиозно-консервативном повороте русской мысли.

культура: Можно ли воспринять события 90-летней давности как некое предупреждение сегодняшней либеральной интеллигенции, которая так любит заигрывать с революцией?

Козырев: Я бы все-таки развел понятия «революция» и «либерализм». При определенных условиях право на революцию у народа может возникнуть, и, кстати, эта революция вполне может быть и консервативной. Но каждый интеллигент должен осознавать свою ответственность за последствия того пожара, который он разжигает. И особенность первой волны русской эмиграции была именно в том, что эти люди обладали очень высоким уровнем философской честности и были готовы нести крест последствий революции. Сегодняшняя общественная элита реализует себя в реалиях постмодерна, непрекращающегося карнавала, а потому у нее мало серьезного: ни сложившихся убеждений, ни уж тем более той меры ответственности, которая была у людей, отправленных на чужбину на философских пароходах.