Предыдущая часть главы доступна по ссылке

6

Пролетариат России создавался «постфактум», социум подгоняли под теорию. Пролетарская революция без пролетариата — нонсенс; стало быть, пролетариат решили вывести в пробирке НЭПа. По гениальной авантюрной мысли Ленина, следовало создать аквариум капитализма и вывести в нем пролетария, который и возглавит общество, благо пролетарская революция уже совершилась. Вскоре аквариум был разбит Сталиным, но алхимический план сохранился. Советская империя должна была вступить в пору расцвета, имея полноценный пролетариат.

Рост рабочего класса, а точнее сказать, разорение деревни и урбанизация шли ошеломляющими темпами. За пятнадцать лет мирной жизни (до 1941 года) городское население увеличилось на 20 миллионов, а с 1950 по 1980 год еще на 70 миллионов; таких темпов западное общество не знает. Создавались новые города и поселки городского типа (параллельно ликвидировали крестьянство, с ним и сельское хозяйство), но города строили безликие, отражающие эфемерность обитателей. Если в новые города селится гегемон, хозяин общества, то почему города напоминают бараки? Городскую среду Европы создавали цеха вольных ремесленников Средневековья, а не подневольные крестьяне, согнанные на целину: серая мечта гегемона, как и убогая фантазия Малевича — полноценное бытие создать не могла. Тщеславный авангардист видел себя демиургом новых пространств, но ничего, кроме клеточного плана (воображал, что квадратики — это планы городов будущего), придумать был не в состоянии. Ни реальных пролетариев не было, ни господствующего класса гегемона не было, соответственно не могло возникнуть и пролетарского искусства.

Зато возник любопытный правящий класс, не описанный в «Капитале» и не нарисованный авангардистами.

Правители назывались представителями народа.

При том что понятие «народ» есть спекулятивная субстанция, понять, что собой представляют его представители, — непросто. Мишле пользовался понятием «народ» для того, чтобы отмежеваться от социалистических и классовых идей: его концепция общества исключала соображение о том, что «народ» неоднороден. Националист Шпенглер рассматривал «нацию», «народ» — как основание для внедрения общественной формации. Так, его работа «Пруссачество и социализм» трактует прусскую нацию как природных этатистов-социалистов, а британцев — как индивидуалистов-либералов. Со всей очевидностью такие концепции противоречат революционным изменениям в обществе. Утопии нет места там, где есть предопределенность.

Термином «народ» пользуются тогда, когда людей используют для построения пирамидальной общественной конструкции. «Народ» в такой конструкции есть обозначение управляемой массы, которую объявляют то пролетариатом, то демократическим электоратом, то носителем национального духа; в случае нужды население превращается опять в абстрактный народ. Какую роль отвести «народу» на этот раз — это находится в ведении идеологического отряда общества.

В населении России образовался жировой слой, который нельзя назвать ни рабочим классом, ни крестьянством, ни чиновничеством, ни классом политическим. Солженицын определял этот жировой слой как «образованщину», Милован Джилас использовал термин «новый класс», Восленский ввел понятие «номенклатура».

«Новый класс» (по Джиласу) – это своеобразный «комиссариат» при отсутствующем пролетариате, администрирование без конкретных целей. Так вместо отсутствующего художника сегодня предъявляют куратора искусства. Идеологическое администрирование стало карикатурой на задуманные Лениным Советы: комиссары создавали поле дискуссий вокруг пролетарской культуры и, хотя пролетариата как такового не существовало, затем дискуссии вокруг демократических идей при отсутствии демократии. Пресловутые беседы на русских кухнях о главном и ни о чем, чем славна так называемая советская «интеллигенция», являются побочным продуктом жизнедеятельности этой жировой прослойки. Русской интеллигенции уже не существует в природе, вместо нее кураторы, журналисты, политологи, колумнисты, ведущие программ, правозащитники, охранители, либералы, спикеры банков. Ничего не производящий отряд идеологов представляет народ.

То, что абстракция «народ» крайне выгодна для любых махинаций, известно давно; революционерам это стало понятно немедленно после захвата власти. Экспроприация собственности у империи в пользу так называемой «национальной, народной собственности» была первым трюком.

Схожий трюк был проделан во время Великой Французской революции с отчуждением имущества у духовенства и передачи такового в национальное пользование. Были введены денежные ассигнации на астрономическую сумму, которая соответствовала стоимости земель духовенства. Этими условными бумажками государство расплатилось с нацией за имущество духовенства, перевела имущество в государственную собственность, а сами ассигнации аннулировала. Сходный трюк с ваучерами, залоговыми аукционами и народным имуществом был проделан в постсоветской России. Кормление государственных чиновников под видом изъятия имущества в пользу абстрактного «народа» — лишь один из трюков: именем народной абстракции государство всегда совершает конкретное зло.

Когда абстракция используется именно в этих целях (в других целях абстракция никогда не использовалась), роль так называемого авангарда, произносящего абстрактные призывы и пользующегося абстрактными заклинательными методами, возрастает неимоверно. Абстрактное искусство в начале века цветет пышным цветом одновременно (и благодаря) всевозможным спекуляциям в отношении понятий «демократия» и «народ».

«Авангардисты», вслед за Лениным, уверились в том, что «нового человека» — «пролетария» можно создать, вырастить, воспитать. Соткалось из воздуха убеждение, что из крестьянина, матроса и солдата можно создать гегемона-пролетария, если показывать невежественному человеку не Рафаэля с Леонардо, но квадратики и полоски и читать ему не Толстого с Пушкиным, а нелепые сочетания звуков «дыр-бул-щир». Почему эта галиматья пробудит нечто хорошее в неграмотном человеке, неясно; однако верилось, что такое воспитание (вообще говоря, абсолютно бездарное) нужно. Возможно, тайное желание состояло в том, чтобы пробудить в невежественном человеке первичные, животные инстинкты, возбудить его сигнальную систему. Как бы то ни было, эта система воспитания себя не оправдала, — класс «пролетариат», двигатель истории, не возник.

Повторяя тот же принцип алхимического выращивания социальной страты, спустя семьдесят лет в России решили вырастить отсутствующую городскую буржуазию (коей не было, как не было и пролетариата). Когда социалистическую империю уничтожили, чтобы вернуться к капитализму, то столкнулись с той же проблемой, что Ленин и Филонов: пролетарской революции не хватало пролетариата, а капиталистической контрреволюции не хватало буржуазии. Точь-в-точь по тому же принципу, по какому пролетария воспитывали квадратиками, решили вырастить из невежественного фарцовщика — буржуа, путем приобщения его к искусству. Ирония истории состояла в том, что снова, во второй раз, решили прибегнуть не к помощи классического искусства и системного образования, но к помощи так называемого авангарда, правда, в этот раз уже «второй волны» или, как выражался Булгаков, «второй свежести». Тот, первый авангард, был революционным — затеянным ради того, чтобы создать пролетариат. Второй авангард был контрреволюционным и призван был создать «обеспеченный средний класс». Сызнова в воспитательных целях стали показывать неграмотным людям полоски и квадраты и читать нелепые строчки, ожидая, что таким образом появится просвещенная буржуазия.

И снова не преуспели.

Ни авантюра по образованию пролетариата из российского населения, ни авантюра по образованию буржуазии из него же — успехом не увенчались. Культура России пребывала в своем первозданном статусе, и абстрактные квадратики влиять на культурную генетику были не в силах. Аморфное состояние столь удобно для нужд начальства, что начальство постоянно напоминает населению о том, что люди — это прежде всего абстрактный «народ», а вовсе не «пролетариат» и «буржуазия». И представители народа (то есть власть, которая, по легенде, выбрана народом) формуют пластичную субстанцию толпы так, как выгодно.

Примечательна роль комиссариата, образованщины, жировой прослойки такого общества. Им поручено время от времени проводить своего рода курсы по преобразованию населения — то в пролетариат, то в буржуазию; но при этом они должны не слишком стараться. Комиссары справляются отлично: внедряют в население абстрактные сведения о некоем «современном» культурном процессе. Говорят о «современности» и «актуальности» те, кто не имеет образования, и говорят тем, кто не имеет никакого образования; затея обречена изначально.

Когда-нибудь, через сотни лет исследователи спросят: почему для обучения «новому» сознанию использовали упрощенные, примитивные схемы (квадраты, пятна, полоски), а не сложные, духовно богатые примеры. Разве, желая развить разум человека, ему надо давать примитивные дикарские изделия, отбрасывая развитие на тысячелетия назад, а не приучать его к интеллектуальному богатству? Это очень простой вопрос. Если решено поднять уровень культуры невежественной толпы, то что полезнее сделать: дать людям за образец дикарские значки или дать им интеллектуально сложные образы? Почему эпоха Возрождения, желая поднять культурный уровень, предельно усложнила информацию, внедряемую в зрителя, — а культура современная, якобы желая того же, — информацию предельно упростила?

Точный ответ на этот вопрос прозвучит оскорбительно для нашей эпохи.

Печальнее всего то, что примитивная знаковая система (ее ошибочно именуют «авангардом», хотя по сути это арьергард культуры), внедренная для повышения культурного уровня населения, — всегда населением отторгается. Знаковая система элементов есть не что иное, как язычество, — но чужое язычество заимствовано быть не может. Чужая беспредметность остается на аморфной поверхности толпы, ненужная и неуважаемая. Ее легко отторгнуть в момент национального бешенства. Этим всегда пользуются, готовясь к войне.

Но Филонов же не такой! Филонов был гуманистом, самозабвенно служившим людям. Для него народ — не абстракция, абстрактные термины он страстно хотел наделить конкретным смыслом.

Продолжение по ссылке.

На фотографии фрагмент картины Павла Филонова "Крестьянская семья" (1914).