Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

13.11.2024

Проект к юбилею одного из крупнейших представителей отечественного неофициального искусства.

Столетие со дня рождения художника Юло Соостера (1924–1970) в России отмечают на удивление тихо. Единственная выставка, приуроченная к круглой дате, открылась в столичной галерее «Веллум». Ее подготовила основатель галереи Любовь Агафонова. Можно списать повальное молчание на труднодоступность работ Соостера: после его внезапной и слишком ранней смерти — художник прожил всего 46 лет — многие вещи были переданы вдовой в его родную Эстонию, в музеи Тарту и Таллина. В свете этого факта еще больше внимания заслуживает проект Агафоновой, сумевшей собрать не только графику, но и живопись: на выставке можно увидеть работы из собрания «Веллума», а также из частных коллекций.

Кто же такой Юло Соостер и почему его имя оказалось в тени более успешных современников — например, друживших с ним Ильи Кабакова и Виктора Пивоварова? Обладатель тонкой интеллигентной внешности Соостер был, как ни парадоксально, крестьянином: он родился в эстонской деревне Юхтри на острове Хийумаа, где у его семьи был хутор с двухэтажным домом и фруктовым садом. Окончил Государственный художественный институт в Тарту, мечтал поехать на стажировку за границу, но был арестован вместе с четырьмя другими художниками: их обвинили в том, что они собирались угнать самолет и улететь в Париж. Так Соостер оказался в Карлаге, где и познакомился с Лидией Серх, своей будущей женой. После освобождения они пытались обосноваться в Эстонии, но потом все-таки уехали в Москву, к родителям Лидии. Жили бедно, заказов не было, и тем не менее квартира Соостеров на улице Красина стала одним из центров неофициальной художественной жизни. Завсегдатаями их знаменитых вторников были многие: от Кабакова с Пивоваровым до Владимира Янкилевского, Эрика Булатова и Сергея Алимова. Кабаков, кстати, много сделал для того, чтобы имя Соостера звучало за рубежом, помогал с выставками, когда художника уже не было в живых. Впрочем, Соостер и сам при жизни выставлялся на Западе — в Польше, Чехословакии, Италии, Испании: правда, скрывал этот факт от семьи. Ему, прошедшему через сталинские лагеря, и так приходилось постоянно бороться — за мастерскую, материалы, за возможность показывать свои работы — да и просто творить. К тому же он был участником печально знаменитой выставки в Манеже в 1962 году и, что еще хуже, одним из тех, на кого обрушил свой гнев Никита Хрущев. Вдова художника в мемуарах («Я с улицы Красина») вспоминала: «Когда Юло умер, художник Борис Жутовский пришел к Н.С. Хрущеву и сказал: «Умер художник, которого вы когда-то ругали, Юло Соостер». Хрущев ответил, что он ничего тогда не понимал, что ему сказали, что надо пойти на выставку и сказать, он так и сделал. Потом очень сожалел. А для Юло все это было ужасно, до последних дней не мог понять, что от него хотят, что происходит. Он вообще не понимал, что в искусстве можно делать так, как тебе приказывают».

Многие отмечали «нездешность» Соостера: его работы были слишком «западными», авангардными, причем наследовавшими, прежде всего, зарубежной, сюрреалистической традиции. Его живопись — порой строящаяся на сочетании холодного голубого и теплой охры — полна символов, из которых складывалась его собственная вселенная: рыба, яйцо, можжевельник. Эти три составляющих были частью его мифологической системы. Вдова художника в мемуарах приводила слова мужа: «Яйцо — это символ жизни. Яйцо — это рождение!» Он писал громадные яйца. Яйца над землей, пасхальные яйца в цветах, яйца черные, серии яиц. В таллиннском музее есть самое красивое белое яйцо. Внутри яйца — птица».

— Любая мифология, особенно в холодном московском пространстве, притягивает какое-то название, ярлык: формалист, концептуалист… Прежде всего он художник! Его лаконичные образы, конечно, мифологичны: тот же можжевельник кажется артефактом некой фантастической культуры. Все это было немного наивно, в русле духовных исканий шестидесятников, о которых я рассказываю в серии проектов Ars Sacra Nova. В атеистическом государстве считалось хорошим тоном в пику пропаганде верить в Христа. Или крутить тарелочки на спиритических сеансах — как перед революцией. В моде были гороскопы, из той же серии — популярность творчества Рериха, — рассказала журналистам Любовь Агафонова.

И все же Соостер, разделивший судьбу с эпохой — ведь он не был единственным, кто прошел через лагеря и страдал потом от невостребованности, — сохранял свою инаковость.

— Как и Кабаков, он зарабатывал книжной графикой. Оформлял фантастику, делал иллюстрации к журналам «Наука и жизнь», «Техника молодежи», «Химия и жизнь» — мы помним эти образы с детства. Был художником-постановщиком мультфильма Андрея Хржановского «Стеклянная гармоника» по сценарию Геннадия Шпаликова, причем музыку написал Альфред Шнитке… И все же Соостер выделялся на общем фоне художников-нонконформистов: он был отчетливо европейским. Возможно, тот же можжевельник, изображенный вверх ногами и напоминающий перевернутый конус, он подсмотрел в польских и чешских журналах. Это стало своеобразной аллюзией на работы де Кирико, — поделилась Любовь Агафонова.

На выставке можно увидеть фотографии Соостера, а также его автопортрет, нарисованный фломастерами — не теми ли, что прислала из Швеции его тетя Марта: царский подарок на фоне нищей художественной Москвы? Есть и графика с тончайшей штриховкой, в том числе иллюстрации к книге композитора Дмитрия Кабалевского «Про трех китов и про многое другое», посвященной музыке. И, конечно, живопись — рыба, можжевельник, яйцо. Наверное, нужно было обладать невероятным упорством, чтобы вопреки обстоятельствам — неустроенному быту, скудным заказам — продолжать писать вещи, вызывавшие недоумение у художественного начальства. А еще определенно нужно быть не от мира сего. Судя по воспоминаниям Лидии Соостер, доля истины в этом есть: «…люди его не всегда понимали, да и я, по правде сказать, тоже. Например, входим мы как-то раз с Юло в метро и идем вдоль перрона. Вдруг он говорит: «Я сейчас спал и был в космосе. Боже, как красиво! Вокруг синие-синие цветы, синие можжевельники, синие мысли и синие картины». «Когда же ты спал?» — спрашиваю я. «А вот сейчас, стоял, спал и видел».

Выставка работает до 1 декабря

Фотографии предоставлены пресс-службой галереи "Веллум".