Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

20.06.2022

В Гостином дворе к 85-летию художника представили знаковые работы.

Дмитрий Плавинский — самый загадочный представитель нон-конформистов. Многие художники его поколения с головой окунулись в абстракцию, а он остался верен фигуративному искусству. Живший в стране победившего атеизма, отрезанный от многих западных шедевров, Плавинский ушел в духовное затворничество. Причем его убежищем стала мировая культура, которую советский гражданин мог получать лишь в четко отмеренной дозировке. Плавинского это не смущало: то, что нельзя было найти в библиотеках, он брал откуда-то из головы — благодаря своей неукротимой фантазии. Родившийся в страшном 1937 году и большую часть жизни просидевший за железным занавесом, художник стремительно перемещался между разными странами и континентами — конечно, в своем воображении — и называл себя цыганом: эдаким вечным странником. Подспорьем ему служили проверенные временем техники. Например, вслед за Дюрером Плавинский обратился к офорту — и подобно виртуозному немцу достиг невероятных высот.

— Он покупал антикварные книги. В библиотеке нельзя было взять Евангелие или индийские Веды, поэтому он многое придумывал сам: как и другие люди той эпохи, лишенные религиозной грамотности. Книжность, литературность приходила к нему из египетских греческих мифов, из поездок в Среднюю Азию и Ферапонтово. Он собирал старые прялки с изображенными на них мистическими символами. И его визуальный язык был совершенно ни на что не похож, — рассказала журналистам на открытии выставки «Двойные отражения» искусствовед, основатель галереи «Веллум» Любовь Агафонова.

Свою философско-визуальную систему Дмитрий Плавинский называл структурным символизмом. Изображая причудливые миры, он — несмотря на хаотичность сотен деталей — выявлял четкую структуру. А уж про многозначность символов и говорить нечего. Многие — например сова, символ вечности, — кочевали из работы в работу. Другой пример — черепаха. На выставке в «Веллуме» можно увидеть картину 1957 года из личной коллекции Любови Агафоновой: черепаха с огромным фактурным панцирем. При создании этой вещи художник использовал гипс и песок. Как известно, люди древности гадали на панцирях черепах. Верили, что это неповоротливое животное держит на себе весь мир. Неудивительно, что глубоко символичный образ стал для Плавинского одним из важнейших:

— У него много изображений черепах — он постоянно к ним возвращался. Его интересовала вечность. Может быть, потому что ее так мало было в советском государстве. Может быть, потому что было душно в атеизме, — рассказала гостям Любовь Агафонова.

У Плавинского были особые отношения со временем. Как отметила его супруга Мария Плавинская в фильме-интервью, снятом галереей «Веллум», художник соединял вчера и сегодня, микромир и макромир. В итоге получилась рентгенограмма единого времени: вечности в мгновении. На выставке есть работа «Нью-Йорк в зеркале телескопа Хаббл» (2002): отсылка к десятилетию (с 1991-го по 2004-й), проведенному художником в США. Это гигантский коллаж, где уличные демонстрации соседствуют с домашними снимками, — и из новостного дайджеста, из мельтешения повседневности рождается нечто вневременное. Правда, чтобы это увидеть, требуется оптика художника — его волшебный взгляд, по силе аналогичный камере Хаббла.

При этом Плавинский ценил то, что называл возвратным временем — память и культуру. И как тут не вспомнить французского философа Поля Рикера, посвятившего проблеме темпоральности двухтомник «Время и рассказ». Согласно его теории, переживание человека — это один тип восприятия времени. То, как время изложено в книге или рассказе — второй. А третий — снова опыт человека, но уже обогащенный книжным временем. И опять удивительная перекличка с Плавинским, чьи картины наполнены опытом книжного времени, огромным и многовековым. Ведь художник, как отметила на открытии выставки Любовь Агафонова, — человек уже уходящей книжной культуры, и его творчество будет жить, пока останется зритель, выросший с книгой в руках.

Конечно, можно попытаться отгадать отсылки к чужим шедеврам в работах Плавинского. Они присутствуют, хотя и не всегда явно. Например, картина «Генезис» (1998) с изображением женского лона напоминает знаменитое эротическое полотно Гюстава Курбе «Происхождение мира» (1866). Работа француза для XIX века казалась слишком вызывающей, поэтому долгое время хранилась вдали от любопытной публики. Дмитрий Плавинский, впрочем, не эпатирует, а играет. Любовь Агафонова рассказала гостям выставки:

— Здесь изображена и звезда Давида, и крест, и сияющий символ Розенкрейцеров: такая развесистая клюква. Художник насыпал всего — и сделал это так классно, играючи и театрально. И потом — как мастерски: использовал и песок, и папье-маше. Мы не знаем, был ли он настоящим визионером. Некоторые искусствоведы всерьез говорят о том, что великий Плавинский предвидел будущее. Но на самом деле, мне кажется, он над нами подтрунивал и немножко издевался.

Так ли это, уже не выяснишь: мастер ушел из жизни в 2012 году. И его последняя работа «Путь в бесконечность» (2012), включенная в экспозицию, — сложная, апокалиптичная, с центральным персонажем — совой — и брейгелевскими химерами, — не дает ответа на вопрос. И что же остается зрителю? Разглядывать, гадать, играть.

Выставка работает до 15 июля.