22.03.2021
— Я училась в Художественном училище имени Мухиной, сейчас оно называется Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия имени А.Л. Штиглица. Моя специальность — художник по интерьерам. До этого окончила архитектурно-строительный техникум и пять лет работала в должности сначала техника, потом старшего техника-архитектора. В 1991-м, через 4 дня после защиты диплома, у меня родилась дочь. СССР еще существовал, у нас было обязательное распределение, мне достался Псковский завод телефонных станций. От распределения я отказалась в связи со своим семейным положением.
Мой муж, Зайцев Леонид, тоже выпускник «Мухи», и у него за плечами было среднее художественное училище и красный диплом. Еще во время учебы, в начале перестройки, стало возможным выходить на улицы и рисовать портреты, продавать картины. Этим мы и занимались. Расписывали матрешки и торговали ими, изучали художественные промыслы, выискивая самое лучшее, много копировали.
Потом я целиком ушла в живопись. Нужно было сидеть дома с детьми, я с ними гуляла, они играли на улице, а я их зарисовывала — что еще мне было делать? Так началась моя карьера художника и известность. Долгие годы я больше всего старалась картины рисовать, сдавала их в галереи — и мне не надо было встречаться с заказчиками. Я могла поехать с детьми в Крым, на море. Возможности были: галереи работали, картины продавались.
Когда разваливался Советский Союз и железный занавес упал, интерес к русским художникам был высок. У нас появилось много туристов, все они уезжали нагруженные живописью. Выставки наших картин открывались и за границей: в 1993-м мой муж, Леонид Зайцев, провел в Канаде выставку «Севернее 60-й параллели».
Через шесть лет у нас начали появляться заказчики на частные интерьеры. Муж стал ими заниматься, сейчас я тоже подключилась к проектированию интерьеров, поиску мебели, комплектации, разработке и воплощению настенных росписей — мы беремся за все подряд. Я освоила компьютерные программы, которые позволяют мне создавать плакаты, буклеты, этикетки и графический дизайн для интернета. Какая работа есть, такую мы и выполняем.
— Картины стали хуже продаваться? Если это так, то с чем связано?
— В последние годы все заполонили китайские туристы, а у них определенные вкусы. Многие из них покупают так называемую «зеленку». Это пейзажи — лето, лес, березки, написанные на холсте зеленой краской. Коммерческая живопись испортила многих художников.
А до этого с Запада к нам перестали приезжать из-за того, что укрепился рубль и выросли цены. Им стало дорого. Сейчас рубль снова упал, но туристы не едут из-за пандемии. В этом году иностранных туристов нет вообще, да и наши соотечественники по домам сидят.
Мы стали больше заниматься выставочными делами, участвовать в фестивалях. Я участвовала в международных проектах, вместе со скульптором Светланой Мельниченко и другими авторами. В Италию мы возили свои работы по приглашению Франко Проспери, итальянского скульптора и общественного деятеля. Но ничего не продавали — нам оплачивали проживание и питание, дорога за свой счет. Гонораров мы не получали.
Я продолжаю сотрудничать с галереями, особенно с галереей «На торгу» Елены Жировой в Великом Новгороде. Она удержала ее на плаву только потому, что вместе с Николаем Локотьковым, преподавателем графики из Старой Руссы, придумала большой образовательный проект «Эстамп — это здорово!» и получила президентский грант. Благодаря ему они получают зарплату. У нее проходят мастер-классы по графике, они возродили Средневековую Новгородскую печатню. А картинная галерея — альтруистическое, едва ли не благотворительное дело: она продает картины, делая небольшую наценку. Елена настоящий деятель культуры. Благодаря ей художники еще могут хоть что-то продать.
— Итак, галереи сейчас в кризисе.
— Некоторые из них, — те, что перешли на новый формат, — работают успешно. Такой галерейщицей, на мой взгляд, у нас, в Петербурге, является Елена Абрамова. Она сотрудничает с дизайнерами интерьера, и те подбирают для своих заказчиков картины так же, как и мебель. Она может дать свои вещи для фотосъемки. Кто-нибудь влюбится в эту картину, скульптуру, инсталляцию или арт-объект — и купит их.
Елена старается подписывать с художниками, как это принято на Западе, эксклюзивный контракт на каких-то условиях. Определенных художников можно купить только у нее. А мы, старые художники, просто сдаем свои работы всюду подряд, и снижаем цену на свои картины.
Я сотрудничаю с куратором Татьяной Тянговой, с ее творческим объединением «Четыре стихии». Иногда нашему объединению выделяют помещения. Сейчас торговые центры стоят полупустыми, некоторые помещения можно превратить в выставочные залы, проводить там вернисажи, тусовки. Татьяна организует события: приглашает художника, тот делает выставку. Ее сопровождает живая музыка. Публика на такие мероприятия приходит.
В начале девяностых у нас с мужем была своя галерея, и мы развозили рекламные листовки на велосипедах. Раздавали эти бумажки иностранным туристам в их автобусах. А сейчас реклама таргетированная, через интернет и роботов. Но мы неповоротливые динозавры и пока в нее не внедрились.
— В 90-е картины хорошо покупали иностранцы, а что же наша публика?
— Да, есть фанатики, коллекционеры живописи. Они покупают картины себе в убыток, буквально голодая. Есть и те, кто построил дома, хочет украсить их картинами и нуждается в художественном образовании. Для таких работают «Голубая гостиная», галерея в Союзе художников и галерея Елены Тюниной. Там читают лекции известные искусствоведы, проводятся арт-туры, проходят выставки современных художников.
Есть также «Борей» и известная «Пушкинская, 10» — галереи экспериментального, нонконформистского искусства. Сейчас завершается моя выставка в «Арт-Музее», это переделанный из завода арт-кластер, где одновременно проходит девять разных выставок. Художники там должны арендовать зал для выставки.
— А какой достаток у вашей аудитории?
— Я художник стиля наив, мои цены не очень высокие. Не заоблачные. Еще я выпускаю открытки, календари. Продаю авторское право для использования своих работ на разных коробках — только проверяю, чтобы качество было нормальным. Поэтому свое искусство я считаю народным, мои картины могут позволить себе многие. А те, кто не может, покупают принт на холсте. Он стоит от пятисот до полутора тысяч рублей за небольшую работу размером с печатный лист.
Мои картины часто покупают в подарок. Иногда покупатели — знаменитые люди. Первое лицо государства у меня купил картину. Та находилась в Новгороде, в галерее Елены Жировой, мне предоставили автомобиль и послали за этой картиной с водителем и сопровождающим. Мы привезли картину которую выбрали, ее запаковали, художница Яна Сигиневич сшила чехол, и вечером она была вручена — надеюсь, что благополучно, я при этом не присутствовала — господину Шредеру.
В то же время открытка у меня стоит от 50 рублей. Некоторые люди их покупают, а потом ставят в рамочки и вешают на стены.
— Что сейчас покупают на нашем арт-рынке — авангардизм, современное искусство, наив, реализм?
— В нашем Союзе художников в основном заправляют реалисты. Академическая живопись очень востребована, причем не только у нас, но и в Китае. Классическую живопись будут покупать всегда. Она успокаивает, ее можно коллекционировать, с годами классика возрастает в цене. Она то дешевле, то дороже, но, в конечном счете, все равно дорожает. Для этого, разумеется, нужно, чтобы она была качественной. В ее выборе должен участвовать искусствовед. Покупают ее, как правило, для интерьера. Люди могут прийти в галерею, сказать «мне нужно девять картин, реализм!» и купить их.
Но теперь в интерьерах появилась новая тенденция. Классическая живопись часто бывает окантована в тяжелую золотую раму, но сейчас модно смешение стилей: взять классическую раму и поместить в нее авангардную живопись. Либо наоборот. Либо вовсе без рамы и покрасить край картины. Либо в очень современный интерьер повесить классическую картину, — тогда это будет необычно и интересно. Эта тенденция появилась несколько лет назад, когда в интерьеры вошла эклектика. Сейчас очень востребованный стиль в интерьере — новое ар-нуво или ар-деко, еще его называют неоклассикой. Это нарядные, броские предметы мебели и интерьера, с полированными или блестящими металлическими деталями, по мотивам итальянского барокко, но с укрупненными пропорциями. Тут часто встречается безвкусица, но есть и очень крутые вещи.
Существует сугубо интерьерный, утилитарный подход к живописи. Коллекционер просит дизайнера оформить интерьер под его коллекцию, чтобы она заиграла. Многие мои друзья искусствоведы с этим спорят, говоря, что произведение искусства ценно само по себе. А простые люди просто вешают картины на стену, если те им по душе, — так поступаю я, мои друзья и некоторые мои заказчики.
Я выпускница училища имени Мухиной, а в «Мухе» принят авангардизм. По сравнению с академией Мухинское и Строгановское высшие училища — художественно-промышленные. Наши работы утилитарны: это не станковая скульптура и не станковая живопись. Я представляю свои работы в интерьере и не занимаюсь искусством ради искусства. Я делаю «картинки для веселья»: если у меня хорошее настроение, почему бы не поделиться им с другими?
Сейчас мы видим новых мастеров, которые стараются просто напугать публику. И мы с мужем задаемся вопросом: «Что происходит?» Советуемся с нашими искусствоведами. И приходим к выводу, что инфошум, который производится интернетом, настолько силен, что на публику можно воздействовать только через страх. Тот, кто может напугать, будет услышан.
— А как пугают публику?
— Какими-то страшилками, чем уродливее, тем востребованнее. Средневековая ярмарка уродов, что далеко ходить... Время от времени наступает некое средневековье, возможно, оно на горизонте.
Пугающие звуки, неожиданные эффекты, спецэффекты в кино, 3D-моделирование... Способы самые разные, главное, как следует напугать. Мне как-то неохота в этом участвовать, возможно, я окажусь на обочине востребованности. Ну и бог с ним, у меня есть пенсия, мастерская от Союза художников и возможность работать. В свое время, благодаря родителям и своей работе, мы обзавелись крышей над головой. Мы с мужем люди скромные, и запросы у нас небольшие.
— Западных туристов стало меньше, китайские покупают коммерческую живопись, галереи переживают не лучшие времена. Куда художнику податься?
— Можно работать над созданием интерьеров или заниматься дизайном сайтов и приложений, но самое перспективное сейчас это создавать масштабные проекты или, хотя бы, в них участвовать. Художник должен объединяться с кураторами, искусствоведами, музыкантами. Создавать своеобразный синтез искусств, дополнять своими произведениями какие-то зрелища, и искать новые средства выражения в творчестве, как, например, театрально-художественная лаборатория «Вокруг да около».
Я участвовала вместе с группой «Четыре стихии» в ландшафтных фестивалях Русского музея «Императорские сады России». Мы расписывали арт-объекты, дизайнеры придумывали формы, краснодеревщик строил по нашим эскизам, куратор Татьяна Тянгова все это объединяла. Куратор сейчас должен быть фандрайзером, уметь находить деньги, чтобы хоть что-то заплатить художнику.
Еще у нас был проект «От рождения к искусству». Целый год мы проводили выставки в роддоме. Роддом замкнутое пространство, находиться там непросто. Проходя по коридору на роды и обратно, женщины видели нашу выставку, да и работники роддома с интересом отнеслись к этому проекту.
— Где же тут прибыль?
— Руководство роддома смогло выделить на это небольшие деньги. Они пошли на зарплату куратору, известный искусствовед Мария Фомина каждый месяц писала статью о новом авторе, были выпущены буклеты и листовки. А художникам давали выставить свои картины. Потом был создан календарь, мы предоставили для него авторское право и участникам заплатили за это небольшую денежку. Совсем невеликую, прожить на это невозможно, — можно один день поесть. Это просто добрая воля художника и куратора.
— В чем материальный смысл этих проектов, если они приносят так немного денег?
— Если куратор ведет 15 проектов, то на них уже можно жить. А если это известный куратор, у которого богатые спонсоры, жить можно хорошо.
— Тогда что-то достанется и художнику?
— Художник тоже должен быть менеджером. Он должен уметь договариваться. У нас, к примеру, есть очень хороший скульптор Федор Крушельницкий. Для того, чтобы делать скульптуры, нужны деньги, — на бронзу, отливку, перевозки. Он свои скульптуры предоставляет кафе, там их могут увидеть. В кафе дают его контакты, так находятся заказчики.
Он может выставляться в галереях, делать свои выставки. Но когда художник делает большую выставку, у него, бывает, продается две работы. Считается, что десять процентов продаж это успех выставки. На деньги от двух проданных работ художник может оплатить аренду зала, сделать фуршет и что-то у него еще останется. К тому же на выставках всегда бывают новые интересные и полезные встречи…
Художник должен дисциплинировать себя, не повторяться. А рынок требует бесконечного повторения: все востребованные на нем художники — «рабы лампы». В один прекрасный год я так решила для себя эту проблему. Сказала себе, что какое-то время не буду работать над живописью, и нанялась продавцом в галерею картин «Гамбит», которая находилась в большом торговом центре. Рядом было очень живописное кафе, и я делала зарисовки, результатом стали 70 графических работ.
Я постила их в инстаграме, интерес ко мне не ослабевал. А люди узнали себя и выкупили у меня часть работ. Это интересно и дает стимул к дальнейшему творчеству — все равно, как детектив пишешь. Сейчас я целый год занималась графикой и тоже постила ее в инстаграм. Теперь выходит календарь с этими работами, моим заказчиком является один небольшой банк.
Можете покупать, можете не покупать мои работы, у меня есть небольшой независимый доход. Я пенсионерка. Я зарабатываю, если что-то случится, не останусь совсем уж без копья. Конечно, было бы здорово, если бы наши художники получали от государства стипендию, как, например, в Голландии. Там живет моя бывшая однокурсница, и она имеет возможность творчески развиваться, не зависеть от того, что диктует рынок…
Но спасибо и за то, что Союз художников прикрепил нас к хорошей поликлинике, и мы можем поехать в те пансионаты, которые у него еще остались.