Анна АЛЕКСАНДРОВА

23.04.2025

Он считается одним из родоначальников русского пейзажа. Картины Алексея Саврасова, по сути, открыли для наших художников красоту родной природы. В числе его учеников был еще один великий пейзажист, Исаак Левитан, достойно продолжавший дело своего наставника. Судьбе было угодно, чтобы Саврасов, несмотря на славу первооткрывателя, окончил свою жизнь трагически, умер в одиночестве и нищете.

Будущий мастер родился в московской купеческой семье. Родители полагали, что он пойдет по стопам отца, станет заниматься торговым делом, однако у Алеши рано обнаружился талант к рисованию. Рисунки двенадцатилетнего подростка с удовольствием покупали торговцы на Никольской и у Ильинских ворот. Это были совсем еще любительские вещи (подражание романтическим пейзажам), а чтобы стать настоящим художником, следовало получить соответствующее образование. Так Саврасов попал в 1844 году в знаменитое Московское училище живописи, ваяния и зодчества (первые месяцы учебы оплатил деньгами, вырученными от продажи рисунков).

Учителем Алексея был пейзажист, представитель романтического академизма Карл Рабус. Тот часто ездил с учениками на этюды, много и вдумчиво общался с молодежью. Такой подход Саврасов будет успешно использовать, когда сам станет педагогом, а в начале творческого пути ему пришлось преодолеть немало трудностей, даже оставить учебу в 1846 году из-за смерти матери, чтобы помогать семье.

Через несколько лет он смог вернуться в училище. Педагоги высоко ценили его талант. В 1849-м при содействии Рабуса и материальной поддержке одного из известных в ту пору меценатов 19-летний живописец отравился на юг России писать картины и этюды. Привезенные им «виды с натуры» имели большой успех. Одну из работ — «Вид Харькова с Холодной горы» — купил московский обер-полицмейстер Иван Лужин.

В 1850 году Алексей, окончивший обучение, получил звание неклассного художника. Одной из самых ярких работ того периода стала картина «Вид на Кремль в ненастную погоду», ныне хранящаяся в Третьяковской галерее. В 1854-м Саврасов посетил резиденцию дочери императора Николая I, президента Императорской академии художеств великой княгини Марии Николаевны. Именно там были созданы полотна «Вид в окрестностях Ораниенбаума» и «Морской берег в окрестностях Ораниенбаума», за которые 24-летний (!) автор получил звание академика. Первую работу приобрел в свою коллекцию Павел Третьяков, которому Аполлинарий Горавский по данному поводу писал: «Забыл Вас я поздравить с приобретением Саврасовского пейзажа, из всех его произведений я лучше этой вещи не видал: к тому же приятно иметь такую вещь, за которую дано звание академика».

В 1857 году он начал преподавать в родном училище, возглавив после смерти Рабуса пейзажный класс. Воспитанников Алексей Кондратьевич учил работать на натуре, подмечать и раскрывать красоту русской природы. В 1862 году 32-летний академик отправился в заграничную поездку — в Лондон на Всемирную выставку. Это путешествие позволило познакомиться с работами зарубежных мастеров, в том числе английских пейзажистов. Однако ни разнообразие представленного искусства, ни очарование Франции и Швейцарии не смогли сбить нашего художника с толку. Он по-прежнему любил, казалось бы, лишенную ярких красок среднюю полосу России. Его работы того периода критик Фаина Мальцева оценивала так: «Он писал и маленькие, глухие деревушки, с занесенными снегом низкими избами, и ухабистые проселочные дороги, и истощенные крепостническим хозяйством поля, и тощие, кривые березки, заставляя видеть всю неприкрытую бедность народа. И в то же время, он никогда не давал почувствовать в них только подавленность и скорбь, только нищету и прозаическую обыденность. В их многогранно выраженном содержании, наряду с глубоко трогательными, часто печальными чертами, всегда присутствует и ярко выраженное жизнеутверждающее начало, которое Саврасов особенно остро чувствовал в каждом явлении природы».

Алексей Кондратьевич часто ездил к волжским берегам. Именно там возник замысел картины «Бурлаки на Волге», представленной на суд зрителей в 1871-м, за два года до предъявления публике шедевра Ильи Репина. Коллеги в то время не были знакомы, сюжет пришел им в головы обоим, независимо друг от друга. Чуть раньше, в середине 1860-х, к той же теме обращался Василий Верещагин, однако ограничился многофигурным этюдом и не стал писать большую картину.

В том же 1871 году Саврасов явил миру свое главное творение «Грачи прилетели». Сначала полотно было показано в Москве, потом — в Петербурге, на I Передвижной выставке. Увидевший эту работу Иван Крамской Федору Васильеву писал: «Мы открыли выставку 28 ноября, и она имеет успех, по крайней мере Петербург говорит весь об этом. Пейзаж Саврасова «Грачи прилетели» есть лучший, и он действительно прекрасный, хотя тут же и Боголюбов, и барон Клодт, и И.И. Шишкин. Но все это деревья, вода и даже воздух, а душа есть только в «Грачах». Картину поспешил приобрести Павел Третьяков. Известный педагог, художник Павел Чистяков писал меценату: «Кажется, Вам принадлежат «Грачи». Картина эта производит, по всеобщему отзыву, полное впечатление чистого художественного произведения, что совершенно справедливо, и я рад, что наша публика идет вперед».

Не скупился на комплименты и строгий критик Владимир Стасов. Тот утверждал: «Грачи прилетели» — наверное, лучшая и оригинальнейшая картина Саврасова». Александр Бенуа мастерство автора оценивал следующим образом: «Грачи прилетели» — чудесная картина, такая же поэтичная, в одно и то же время тоскливая и радостная, истинно весенняя, как вступление к «Снегурочке» Римского! Еще зима. Мрачный, сизый горизонт, далекая снежная равнина, старинная церковь, жалкие домики, голые деревья, зябнущие в холодной сырости, почти мертвые от долгого тяжелого сна... И вот чувствуется, как по этой сырой и холодной, мертвой, бесконечной мгле проносится первое легкое и мягкое дуновение теплоты, жизни… Теперь нас до пресыщения закормили всевозможными веснами. На каждой выставке появляется их несколько десятков… Но в 1871 году картина Саврасова была прелестной новинкой, целым откровением, настолько неожиданным, странным, что тогда, несмотря на успех, не нашлось ей ни одного подражателя. Может быть, потому и сам Саврасов ничего уже больше не сделал подобного, что картина была выше своего времени и его личного таланта, что и для него создание ее было неожиданностью, плодом какой-то игры вдохновения!»

Созданию шедевра предшествовала трагедия в семье художника — смерть новорожденной дочери. Чтобы восстановить душевное равновесие, он отправился на Волгу. Ранняя весна, талый снег, старая церковь в селе Молвитине (в шестидесяти верстах от Костромы), ощущение зарождения новой жизни — все это вдохновило на создание этюдов к будущей картине. Особая цветовая гамма с преобладанием холодного жемчужно-серо-голубого колорита, соседствующего с теплыми коричневыми тонами, подчеркивает вечный круговорот умирания и возрождения природы. Саврасов выплеснул на холст свои горькие думы и в то же время отразил здесь больше надежды, любви и света, чем скорби. Полотно имело колоссальный успех, художник даже написал повторение для императрицы Марии Александровны: царской семье очень хотелось иметь эту картину в своей коллекции.

Талант Саврасова высоко ценили и его ученики. Некоторые из них оставили яркие воспоминания об учителе. Вот как отзывался о нем Константин Коровин, чей старший брат Сергей тоже был воспитанником великого пейзажиста: «В мастерской Саврасова, куда я вскоре поступил, я увидел наконец его самого, Алексея Кондратьевича. Он был высокого роста и походил на крестьянина. Карие глаза смотрели добро и приветливо.

— Да, — говорил он, — идите туда, в природу, ну вот в дубовую рощу у Останкина. Только любя природу, учась у нее, можно найти себя, свое. Манер живописи много, дело не в манере, а в умении видеть красоту. На днях набрел я на ели в снегу. Какие формы, какое изящество рисунка! Художник должен учиться чувствовать. Главное — чувство».

Мы слушали, раскрыв рты. Слова Саврасова были, как музыка. В них раскрывались не одни красоты природы, но таинственная даль чего-то еще более желанного, радостного, неведомого, как райское счастье. Мы чувствовали это, хоть объяснить не умели! Были смутно возвышенны наши мечты о прекрасном».

Сам Саврасов особо выделял Левитана, который перешел к нему от другого наставника, Василия Перова. Благодаря Алексею Кондратьевичу талантливый ученик остановил свой выбор на пейзаже. Мастер, прививавший ему любовь к природе, говорил: «Лови всегда весну, не просыпай солнечных восходов, раннего утра. Природа никогда не бывает более разнообразной и богатой. Пиши ее так, чтобы жаворонков не видно было на картине, а пение жаворонков было слышно».

В последние десятилетия в творчестве великого художника и педагога наметился кризис, который усугубляло злоупотребление спиртным. К мольберту он подходил все реже.

«В Училище говорили, что Саврасов болен, — вспоминал Константин Коровин. — Когда мы собрались в мастерской, приехав из разных мест, то стали показывать друг другу свои летние работы, этюды. Неожиданно, к радости нашей, в мастерскую вошел Саврасов, но мы все были удивлены: он очень изменился, в лице было что-то тревожное и горькое. Он похудел и поседел, и нас поразила странность его костюма. Одет он был крайне бедно: на ногах его были видны серые шерстяные чулки и опорки вроде каких-то грязных туфель: черная блуза повязана ремнем, на шее выглядывала синяя рубашка, на спине был плед, шея повязана красным бантом. Шляпа с большими полями, грязная и рваная.

— Ну что, — сказал он, как-то странно улыбаясь, — давно я не был у вас. Да, да... давно. Болен я и вообще».

В 1881 году его уволили из училища. Саврасов бедствовал, многие от него отвернулись. Фаина Мальцева в своем исследовании процитировала отправленное Третьякову письмо художника: «Многоуважаемый Павел Михайлович! Вам многое известно из моей жизни, и я, может быть, в последний раз утруждаю этим письмом Вас: для передвижной выставки у меня приготовлено семь картин: Восход солнца, Ночь в светлое Христово воскресение в Кремле, Лесной пожар, Незабудки, Березовый лес после урагана, Весенний выгон. Первые лучи весны, и их немного остается окончить. Я не имею средств устроить мастерскую в Москве и живу в деревне в холодной избе. Не можете ли Вы мне помочь в этом, мне для этого достаточно будет 200 рублей. Павел Михайлович, Вы неоднократно делали мне одолжения, не откажите мне в моем последнем желании, я пишу письмо, находясь в самом крайнем денежном положении».

Искусствовед привела также выдержки из письма композитора Александра Размадзе, адресованного тому же меценату: «Старик Алексей Кондратьевич Саврасов в настоящее время доживает свой печальный век в такой бедности, в таком бедственном положении, на которое невозможно смотреть равнодушно. Последние годы он работал по мере сил и мог еще хоть кое-как перебиваться, но вот уже около года, как он ослаб настолько, что работать почти не может; теперешняя жизнь его похожа на медленное умирание. Он получает от Общества ежемесячное пособие в 25 рублей, но можно ли существовать на эти деньги вчетвером, имея двух малолетних детей. Конечно, если обратиться к прошлому, то нельзя не признать, что в теперешнем своем бедственном положении художник виноват сам, что причиной всему послужила его несчастная слабость; но с другой стороны, какой же горькой бедою пришлось ему искупать свою вину».

Умер мастер в больнице для бедных на Хитровке. Его любимый ученик Левитан опубликовал тогда в газете некролог: «Не стало одного из самых глубоких русских пейзажистов... С Саврасова появилась лирика в живописи пейзажа и безграничная любовь к своей родной земле... и эта его несомненная заслуга никогда не будет забыта в области русского художества».