Алексей ЗВЕРЕВ, Таллин

28.08.2014

«Культура» продолжает рассказывать о том, как сложилась жизнь ветеранов Советской армии в государствах, образованных на месте бывших союзных республик. Для Эстонии, как и для всей Прибалтики, это тема щекотливая. Далеко не все эстонцы воевали на стороне СССР. Многие предпочли надеть серую форму CC. Наш герой, Карл Юлиусович Раммус, не из этих. Разведчик 249-й Эстонской стрелковой дивизии, почти 70 лет назад он, сидя на броне первой самоходки, ворвался в Таллин, а два месяца спустя на полуострове Сырве лично водрузил алый стяг, символизирующий полное освобождение Эстонии.

Таллинский Ыйсмяэ — необычный «спальник». В советские времена здесь давали квартиры передовикам и прочим заслуженным деятелям Эстонской ССР. Но сегодня район знаменит не только интересными пенсионерами. Если верить экспертам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), жители Ыйсмяэ дышат самым чистым городским воздухом на планете.

Неудивительно, что, несмотря на жаркое лето, окна в квартире Карла Раммуса распахнуты настежь. Впрочем, сидеть в четырех стенах 90-летний ветеран не любит, предпочитает активный отдых, главным образом — рыбалку.

Вот и сегодня Карл Юлиусович намерен угостить гостей «трофеями», собственноручно выловленными в Чудском озере. Улыбаясь, поясняет, что августовский зной — не самое удачное время для щуки, но, видимо, той очень хотелось попасть на стол к московскому журналисту. Медленно и аккуратно режет свежий хлеб, стараясь не упустить ни крошки.

— Это у меня с блокады осталось. На передовой-то, можно сказать, только и отъелся по-настоящему. Но после Ленинграда еще долго таскал в кармане кусок хлеба... 

Карл Раммус по национальности эстонец, однако появился на свет в городе трех революций. Его родители перебрались туда еще во время «гражданки». Увы, избежать репрессий на новой родине не удалось. В 1937-м Юлиуса Раммуса арестовали, дали многолетний срок. Жена «врага народа» вместе с двумя детьми — Карлом и Геной — была выслана в Среднюю Азию. Старший пробыл там недолго. По просьбе матери сестра отца оформила опекунство, и он смог вернуться в Ленинград. В 1940-м юноша окончил курсы радистов и ФЗО, где получил специальность радиомонтера, затем устроился на Василеостровский радиоузел. 

Война застала 17-летнего Раммуса врасплох. Политикой он не увлекался. Так, слышал мельком, что немцы захватили Польшу, но никак не связывал это тридесятое обстоятельство с их намерениями двинуться дальше на восток — советская пресса начисто пресекала подобные слухи. 

— 22 июня 1941-го, чуть свет, мы с приятелем рванули купаться на Финский залив. Только успели раз окунуться, смотрим, в небе над нами — самолеты. И вспышки вокруг них какие-то. Подумали, что учения. О войне узнали, когда вернулись в город. Если честно, поначалу было ощущение, будто это какая-то игра. Ну, напали немцы. Думал, пара месяцев — и Красная Армия будет под Берлином: было чувство, что все закончится очень быстро нашей сокрушительной победой.

Но вместо легкой победы совсем скоро пришла блокада. Гражданский подвиг Ленинграда — главное священное событие Великой Отечественной. Именно они — женщины, старики, дети и подростки — отстояли свой город. Слушая блокадников, всегда поражаешься, что даже на грани полного физического и морального истощения о сдаче никто не помышлял. «Когда сегодня я слышу разговоры молодых, что, дескать, можно было впустить немца и тем самым спасти свои шкуры, — это ведь полный абсурд, идиотизм. Только человек недалекий и черствый мог бы так поставить вопрос», — возмущается ветеран. 

Его первая профессия оказалась в обороне довольно востребованной. Когда немцы начали обстреливать город из тяжелой артиллерии, обрывы радиотрансляционных линий приходилось восстанавливать по нескольку раз на дню. Это было жизненно важно, поскольку благодаря им работал метроном, извещавший население о бомбежках. 

— Голод приближался постепенно. Сначала ввели карточки, но когда немцы разбомбили Бадаевские склады, нормы по ним резко снизились. Я имел рабочий паек — 250 граммов. А какой это был хлеб? Если его сжать в кулаке, он в таком положении и застывал. Не знаю, на что это было больше похоже: на губку или глину. Какое-то время нам на работе еще давали жиденькую похлебку. В январе 42-го я уже не мог работать, едва дотягивал до булочной. В подъезде каждый день появлялись новые трупы — соседи, которые собирались выйти на улицу, но не могли сделать и нескольких шагов. Спасли меня в ту зиму, наверное, сигареты, которые входили в паек. Я их обменивал на столярный клей. Из него получалось варево, которого едва хватало, чтобы не умереть. Удивительное, скажу вам, существо человек. Ожидание чудесного избавления даже в самые сложные моменты не дает нам опустить руки. Я знал, что дома есть буфет,  а в нем уже давным-давно шаром покати. Но я раз сто его облазил в надежде найти хотя бы крошку...

Наконец, в судьбу юноши вмешалось долгожданное чудо. До начала войны в коммунальной квартире с Карлом проживал начальник тыла Балтийского флота генерал-майор Митрофан Москаленко. Во время блокады он иногда навещал своих соседей, а их становилось все меньше... В марте 42-го, поразившись виду ослабшего юноши, Москаленко охапкой втолкнул его в автомобиль и лично отвез на Ладогу, к знаменитой переправе, прозванной Дорогой жизни. Раммус выбрался на Большую землю, но, пробираясь эшелонами к матери в Среднюю Азию, подхватил сыпной тиф. И снова будущий воин-освободитель выкарабкался благодаря чуду. Выходили его ленинградские врачи, эвакуированные во Фрунзе. «Они мне сказали так: «Ты выздоровел только потому, что пережил голод. Был бы ты сытым, тиф бы тебя убил».

Оправившись, юноша успел потаскать камни на строительстве Чуйского канала. Впрочем, мыслями Карл уже был на передовой: ему исполнилось 18, и он с нетерпением ждал повестки. «В военкомате удивились: худой, конечно, ты, парень, но ничего, в армии откормят». Раммуса отправили на Урал, в район Камышлова, где формировались подразделения для эстонских дивизий. На фронте он оказался через полгода, причем сразу на том самом направлении, которое лежало на пути к родине его предков.  

— Мое боевое крещение состоялось в январе 1943 года при штурме города-крепости Великие Луки. Эта операция Красной Армии осталась в тени победы под Сталинградом, однако бои здесь шли не менее тяжелые. Немцы были окружены, но не сломлены. Они не сомневались, что дождутся помощи, у них была артиллерия, минометы, автоматы. Среди них было много снайперов. Наш батальон, около шестисот эстонских ребят, вооруженных трехлинейками, получил задание выбить немцев из железнодорожного депо. Чтобы добраться до него, надо было преодолеть широкое поле, застроенное укреплениями. Поскольку поле простреливалось, мы преодолевали его ночами: несли большие потери, но, понемногу захватывая вражеские окопы и блиндажи, двигались дальше. Закопаться, хотя бы временно, возможности не было: земля каменная, холода стояли страшные. Прятались в воронках от снарядов: прыгали прямо на трупы наших товарищей, сидели на них, кушали, спали. Подобрались к депо через несколько дней. Начали здания захватывать. Перестреливаемся, бывало, с немцами и орем на них благим матом. «Сдавайтесь, суки, вы окружены!» В какой-то момент сами, кстати, попали в окружение. Залегли в кирпичных развалинах, заняли круговую оборону. Помню, здесь я впервые увидел, как сам убил немца. Как-то он весь был слишком на виду. Прицел, выстрел, смятение. Я был полон ненависти к ним за мой Ленинград, но все равно ощущение не из приятных — человек ведь...  

Бои в Великих Луках продолжались две недели. За это время ефрейтор Раммус выпил, наверное, цистерну наркомовских «ста грамм», надышался железнодорожной гарью на всю оставшуюся жизнь, положил бессчетно немцев и заслужил свою первую награду — медаль «За боевые заслуги». Когда закончилась операция, из «пополнения Раммуса» в строю оставалось 125 бойцов. Подобная картина наблюдалась и в других частях 249-й Эстонской стрелковой дивизии. После этого командование неохотно бросало ее в пекло, берегли ребят для освобождения Прибалтики... 

В 1944-м Карл Раммус был переведен в дивизионную 328-ю отдельную разведывательную роту. «Нас перебросили в Ленинградскую область, потом начались бои за Нарву». А в первый день Таллинской операции, 17 сентября, рота Раммуса форсировала реку Эмайыги и захватила плацдарм для наступления главных сил. Надо сказать, против эстонских красноармейцев здесь бились уже не только фрицы, но и бойцы 20-й гренадерской (эстонской) дивизии СС. «И в нашей роте хватало тех, чьи братья сражались на стороне фашистов. Некоторым даже пришлось брать в плен родственников». 

Особенно Раммусу запомнилось освобождение Таллина. Наши постепенно сжимали эстонскую столицу в кольце, но существовала вероятность, что враг успеет заминировать и подорвать Старый город, фабрики, порт. Поэтому Таллин решили взять на ура: вечером 21 сентября была сформирована подвижная моторизованная группа, которая за 12 часов, пройдя с боями более ста километров, наутро вступила в город. На броне первой самоходки вместе с товарищем находился Карл Раммус. 

— Основная группа шла в пятистах метрах позади. Мы же, две «тридцатьчетверки» и наша самоходка, первыми ворвались в город. Если честно, ожидали, что будет как в Великих Луках. Но противник жался к порту, спешно грузился на корабли. За ними устремились танки и мотопехота основной группы. Ими было захвачено множество трофеев да еще 15 морских судов, забитых советскими военнопленными. Мы же, не встречая особого сопротивления, продвинулись до Ратушной площади. Таллинцы подходили к нам неспешно, немного опасаясь, спрашивали: «Есть ли среди вас эстонцы?» Узнав, что мы эстонцы и есть, бросались обнимать, целовать, кидали цветы. Девушки открывали окна, зазывали пить вино... 

После Таллинской операции пришло время сбросить немцев с островов, сковывающих действия Балтфлота и превращенных немцами в настоящие непотопляемые линкоры. Чтобы подготовить условия для наступления, Раммус в составе разведгруппы неоднократно ходил в немецкий тыл. «Не ходил, конечно, проливы мы пересекали на рыбацких лодках, потом у берега шли или ползли по дну». Высаживались, срисовывали огневые точки и места дислокации вражеских сил, перерезали линии радиопередачи, охотились за «языками». Интересно, что порой к разведчикам прибивались местные, которым претила перспектива эвакуации в Германию. «Так и таскали за собой баб да ребятишек. Отпустить-то их нельзя было: вдруг немцу про нас расскажут». 

— Помню, перед высадкой советского десанта на острове Муху приходит приказ: «Прячьтесь, начинаем артподготовку «Катюшами». А прятаться некуда — остров небольшой. Скопление немцев было на берегу, туда и ударили наши артиллеристы. А мы рванули в центр острова и захватили комендатуру. 

Спустя несколько недель Раммус отличился в боях за освобождение Сааремаа — самого крупного острова Моонзундского архипелага. Немецкий гарнизон здесь был существенно усилен за счет дивизии вермахта, переброшенной из Риги. Бои были жестокими: немецкое командование понимало, что потеря полуострова Сырве в южной части Сааремаа серьезно затруднит жизнеобеспечение остатков группы армий «Север», запертых в «Курляндском котле». Полуостров был превращен в сплошную линию обороны с траншеями, дзотами, минными полями и противотанковыми рвами. Стремясь поддержать гаснущий боевой дух, немцы прозвали его «Ирбенский щит» по имени пролива между Балтикой и Рижским заливом. Однако напыщенная лексика не помогла. 23 ноября 1944 года последние очаги сопротивления были подавлены, а сержант Карл Раммус водрузил на берегу красное знамя, символизирующее окончательное освобождение Эстонии. 

...Супруга ветерана, Анна Григорьевна, выносит пироги: лимонный, с грибами и мясом, с килькой по-эстонски. Карл Юлиусович комментирует свои фронтовые фотографии. «Я был словно заговоренный, столько битв, и ни одной царапины: перед товарищами даже было неудобно». Вспоминает, как вступил в партию. «Это было в разведроте, однажды, накануне похода в немецкий тыл. Выходит, и про меня сказано: «Погибать, так коммунистом!»

Война закончилась для него где-то в Латвии. Сталин считал архиважным делом сохранение национальных прибалтийских кадров, прошедших на нашей стороне сквозь огонь Великой Отечественной. Им дали освободить малую родину, но от европейского похода оградили. Эстонских руководителей действительно не хватало, о чем говорит хотя бы тот факт, что Раммус, будучи сыном репрессированного, после демобилизации получил работу в ЦК комсомола республики. Его отец, как выяснилось, умер в заключении еще в год начала войны. В 1956-м он был реабилитирован посмертно. Мать же во время «оттепели» не только восстановили в партии, но вернули в Ленинград и дали квартиру. 

Чиновная карьера у воина-освободителя не задалась. Пал, так сказать, жертвой больших интриг. Уже в конце 40-х в Эстонии столкнулись интересы партсекретарей Александра Кельберга и Йоханнеса Кэбина. Последний своего конкурента слопал, а ряды его бывших однополчан в местной элите существенно почистил. Так своей должности лишился и Карл Юлиусович, не пожелавший возводить поклеп на экс-командира своей разведроты. 

Следующие сорок лет наш герой посвятил хозяйственной работе. Был в том числе начальником «Эстметаллостансбыта» и «Эстоколхозстроя». Да и пенсия, надо сказать, не лишила Раммуса рабочего настроя.

— Занимаюсь организацией встреч ветеранов Великой Отечественной. Власти делают вид, что нас уже не существует. Поэтому 70-летие освобождения Таллина будем, как и прошлые годовщины, проводить своими силами. 

Карл Юлиусович хмурит брови, но через мгновение вновь выглядит бодрым и радушным. Он до сих пор не жалуется на зрение, на рыбалку ездит за рулем и не перестает удивляться собственному долголетию, вспоминая, в чем держалась душа тогда, ранней весной 42-го, на берегу Ладоги. Уже в дверях обращается с просьбой: прислать ссылку на статью или хотя бы зачитать ее по скайпу («А вы знаете, что это мы, эстонцы, придумали скайп?»). 90-летний Раммус — продвинутый  интернет-пользователь: каждое утро начинает с просмотра новостей. 

— Страничку в «Фейсбуке» я пока не открыл, но к моменту выхода статьи в «Культуре» обязательно это сделаю. Жизнь не стоит на месте, и мы должны ей соответствовать. Худшее, что ты можешь сделать, — остановиться.