Андрей САМОХИН

30.12.2022

Материал опубликован в декабрьском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

Создававшийся как «земшарное царство социализма» СССР стал на десятилетия красной империей, во многом наследовав дореволюционной России. С энергией молодости, дружным порывом масс, устремленностью людей в будущее это невиданное государство вобрало в себя уйму противоречий — как наследственных, так и вновь проявившихся. Сама организация единого централизованного государства 100 лет назад стала для большевиков делом, можно сказать, вынужденным. Не собирались они изначально строить социалистическую державу, целью была мировая революция.

Свалившаяся им прямо в руки власть над страной размером в одну шестую суши Земли и то, что они смогли удержать бразды правления в безнадежной, казалось бы, ситуации, в какой-то момент произвело у вождей известную перемену ума. Острота внутрипартийных споров о госстроительстве нарастала по мере того, как становилось все более очевидно: мировая революция откладывается на неопределенный срок (как минимум), а значит, придется строить государство, и чем больше, мощнее и сплоченнее оно будет, тем лучше.

Только вот целеполагания у вождей обнаружились разные. Кому-то огромная, могучая страна требовалась лишь как центр сбора и организации мировых революционных сил — этакое необходимое и сугубо временное средство. Кто-то, пусть сперва и не вполне осознанно, ощутил личную ответственность за продолжение исторического бытия России, причем с новой мессианской идеей, то есть обозначил сильное советское государство как цель, с вытекавшим отсюда сбором (собором) земель и особым, советским патриотизмом.

Две эти принципиально разные мировоззренческие линии (причем на базе одной и той же марксистской фразеологии) схлестнулись на исходе Гражданской войны при образовании Союза.

Споров и разномыслия в стане большевиков в этом вопросе поначалу не было. Концепту белого движения «Россия единая и неделимая» была противопоставлена доктрина о «праве всех наций на самоопределение», что привлекло националистов имперских окраин.

Но одно — лозунги, другое — реальное управление. Вопрос о самостоятельности республик («вплоть до государственного отделения») Ленин и компания решали, в каждом случае исходя из целесообразности, из того, пойдет ли это на пользу делу революции. Конституция РСФСР 1918 года, несмотря на термин «федеративная», провозгласила фактически унитарное государство, в котором все народы признавали над собой революционную власть в Москве. Полномочия национальных органов были, скорее, символическими, а «компактно проживающим» этническим сообществам предоставлялись областные автономии.

В конце 1918 — начале 1919 года появились первые автономные республики внутри РСФСР. Процесс начинался созданием Трудовой коммуны области немцев Поволжья и Башкирской АССР. К концу же 1922-го было создано уже девятнадцать автономий и две трудовые национальные коммуны — немецкая и карельская. При этом Наркомнац категорически запретил образование казачьей республики.

Вопрос с Украиной и Белоруссией, а также Грузией, Арменией, Азербайджаном, Абхазией, Аджарией, Южной Осетией (купно составившими химерную Закавказскую СФСР), с Дальневосточной Республикой, бывшими Хивинским ханством и Бухарским эмиратом — был для Кремля совершенно особый.

Украинские и грузинские (в меньшей степени — белорусские) товарищи лозунг о самоопределении восприняли с излишней серьезностью. Управляли республиками по-прежнему входившие в состав единой РКП(б) большевики, а декретом ВЦИК от 1 июня 1919 года было закреплено объединение «для борьбы с мировым империализмом» советских социалистических республик России, Украины, Латвии, Литвы и Белоруссии. Документ предусматривал не только единые вооруженные силы и денежное обращение, но и объединение важнейших отраслей экономики, институций судебной власти. В Закавказье из Центральной России поступала продовольственная и другая помощь, однако тамошние коммунисты-националисты, кажется, были не прочь создать у себя независимые от РСФСР государственные образования.

От московского ВЦИК исходили абсолютно противоречивые друг другу сигналы: заявленное стремление к централизации дополнялось заигрыванием с антирусскими силами национальных окраин. К примеру, пантюркистам и «революционным горцам», как недавним союзникам против деникинцев, передавались большие, когда-то заселенные и освоенные русскими, территории. Нарком по делам национальностей Иосиф Сталин пытался противодействовать этим центробежным процессам. Скажем, попытку учредить в 1920 году особую «мусульманскую компартию» он решительно пресек.

В январе 1920-го Антанта сняла экономическую блокаду с РСФСР, что позволило последней заключить торговые соглашения с Англией, Италией, Норвегией. УССР при этом подписала отдельные контракты с Австрией, Чехословакией и некоторыми другими странами. Но западные бизнесмены и политики желали вести серьезные дела не с несколькими квазигосударствами, а с одним ответственным партнером. В январе 1922-го итальянское правительство от имени организаторов Генуэзской конференции пригласило к участию в ней лишь РСФСР как правопреемницу России. Для красной Москвы наступал момент истины — было необходимо единое советское государство.

22 февраля 1922-го в кабинете председателя ВЦИК Михаила Калинина представители восьми республик — Азербайджанской, Армянской, Белорусской, Украинской, Грузинской, а также Бухарской, Хорезмской и Дальневосточной — подписали протокол, уполномочивший РСФСР представлять и защищать их совместные интересы в Генуе.

Эта прелюдия к созданию СССР заметно отличалась от апофеоза по составу участников.

Несколько ранее, в январе того же года, Сталин внес в Политбюро предложение начать подготовку к объединению земель и народов в единое государство. Важно отметить, что первоначальный, согласованный с Лениным проект предполагал наделение республик правами автономий, и никто против этого не возражал — кроме председателя СНК Украины Христиана Раковского. Тот выступал за федерацию со слабым центром — по сути конфедерацию.

Летом 1922-го была создана специальная комиссия (с участием представителей республик) под председательством Валериана Куйбышева, которая поручила Сталину разработать проект Союза на основах автономизации.

В сентябре генсек представил второй и третий варианты проекта, в которых черным по белому было написано: «В основу объединения положить принцип добровольности и равноправия республик с сохранением за каждой из них права свободного выхода из союза». То есть, вопреки распространенной легенде, Сталин не предлагал лишить кого-либо возможности сецессии — свободы выхода из союзного государства, просто по его плану (с которым были согласны практически все из руководства партии!) «большие» республики входили в состав РСФСР наряду с автономными.

В третьей редакции высшая власть Советской России становилась для всех «субъектов федерации» общей, а их независимость превращалась в номинальную. Более или менее самостоятельными в республиках оставались наркоматы юстиции, просвещения, внутренних дел, земледелия, рабоче-крестьянской инспекции, народного здравия и социального обеспечения. При этом полномочия ГПУ распространялись на все территории.

Спустя годы, перед принятием конституции 1936-го, давая интервью корреспонденту «Правды», ставший уже «отцом народа» генсек пояснит, что право на сецессию есть у всех союзных республик, если они достаточно большие по народонаселению (более 1 миллиона человек) и не окружены со всех сторон другими ССР.

Резоны сталинского плана автономизации были прозрачны и рациональны: незачем плодить бюрократию двух уровней, федеральную и республиканскую, ни к чему выстраивать их сложное взаимодействие, ведь предыдущие соглашения и так практически подчинили республики центру. Внутри федерации равными правами наделялись как большие, так и малые, уже получившие собственные автономии в РСФСР народы. Этот проект одобрили ЦК компартий Азербайджана и Армении. Однако у их соседей разразился дикий скандал, получивший название «грузинское дело». Созданная в марте 1922-го (для облегчения экономической интеграции) Закавказская федерация стала сильно мешать тифлисской верхушке, стремившейся к независимости внутри будущего Союза. Партийные руководители Поликарп Мдивани, Филипп Махарадзе, Александр Сванидзе и некоторые другие стали требовать вхождения Грузии в состав СССР как самостоятельной республики, а не части ЗСФСР. Секретарь Закавказского крайкома Серго Орджоникидзе в ярости обозвал их тогда «шовинистической гнилью». Когда же один из «старых большевиков» Акакий Кобахидзе назвал его в ответ «сталинским ишаком», горячий товарищ Серго врезал ему по лицу. Разбиравшая этот инцидент комиссия под председательством Дзержинского оправдала действия Орджоникидзе, после чего весь ЦК компартии Грузии в знак протеста подал в отставку.

Группа членов ЦК компартии Украины во главе с Раковским и вовсе уклонилась от обсуждения союзного договора. При этом «национально мыслившие» грузины и украинцы приезжали жаловаться тяжелобольному Ленину на Сталина с Дзержинским. Ильич тогда возмутился и написал письмо «К вопросу о национальностях или об «автономизации», обвинив генсека и его сторонников в русском великодержавном шовинизме. Вождь мирового пролетариата предложил свой план, предусматривавший равноправное вхождение в Союз всех республик, включая РСФСР.

При этом в ленинском плане, в отличие от сталинского, все республиканские наркоматы ликвидировались, превращаясь в общесоюзные! То есть этот вариант, по сути, был гораздо более жестко централизованным. Само же государство по Ленину должно было называться Союзом Советских Республик Европы и Азии (ССРЕиА). Потом, правда, вождь отказался от географической привязки ради вящего интернационализма: новое государственное образование обязано было принять в себя любые пожелавшие строить социализм страны.

В октябре и ноябре шла полемика двух главных лиц советской истории на тему будущего Союза. И если поначалу сталинские сторонники (например, Лев Каменев) призывали проявить стойкость в противодействии «национальному либерализму Ильича», то потом вместе со Сталиным вынуждены были уступить, приняв идею «независимых государств» вместо автономий. Пошли на этот компромисс отчасти из-за авторитета Ленина, а в основном из-за того, что такая форма больше устраивала националистов в республиканских компартиях.

Пойдя на уступку, сталинцы сумели сохранить предложенную схему госуправления с доминантой сильного всесоюзного центра. Правда, властная вертикаль получала «пристройку» в виде органов управления «независимых республик», при том что реальная власть все равно исходила от единой управляемой из Кремля партии. Российские институты и русская идентичность (в большевистской обертке) в этом Союзе негласно доминировали.

29 декабря 1922 года на конференции делегаций от РСФСР, УССР, БССР и ЗСФСР был подписан Договор об образовании Союза Советских Социалистических Республик. На следующий день документ был утвержден I Всесоюзным съездом Советов. Иосиф Сталин тогда провозгласил: «Сегодняшний день является днем торжества новой России… превратившей красный флаг из знамени партийного в знамя государственное».

В сталинской речи обращает на себя внимание слово «Россия», хотя сильно обольщаться на сей счет не стоит: позже генеральный секретарь громил «русский великодержавный шовинизм» не менее беспощадно, нежели сам Ленин.

Но есть тут одна историософская тонкость: даже под пятиконечной звездой вместо креста, с земшаром вместо двуглавого орла на гербе и «Интернационалом» в качестве гимна руководители СССР были вынуждены строить свое государство, опираясь на русскую имперскую традицию. А иного в России, как бы она ни звалась, не дано!

Беда в том, что компартия оказалась недолговечным и ненадежным стержнем. Когда он заржавел, прогнил, национальные кирпичи, из коих был сложен Советский Союз, посыпались в разные стороны. В этом смысле отличия ленинского плана от сталинского решающего значения не имели. Был ли шанс вывести страну из состояния идеологического конструкта, придав ей новые, более традиционно-естественные формы? Наверняка, но это — тема отдельного разговора.