— Какие последствия предстоящей изоляции России ждут сферу образования?

— Я не ожидаю здесь никаких существенных последствий. По счастью, сфера образования достаточно консервативна и продолжает, хоть и в ухудшенном варианте, национальные традиции. Никакие санкции и никакая западная помощь нам не могли бы в области образования ни существенно помешать, ни существенно помочь. Проблемы на уровне науки и той части высшего образования, которая с ней соприкасается. Если я и ожидаю каких-то эффектов, то не от изоляции, а от наступающего понимания того, как к нам относится Запад, и ожидаю исключительно позитивных эффектов.

Как мы соотносимся с образовательной системой ведущих западных стран? Даже в нынешнем разваленном виде наше образование по-прежнему лучше. Я знаю только одну область, в которой мы проигрываем, это преподавание иностранных языков. Мы так и не научились преподавать их так, чтобы сделать свободным общение и доступ к сокровищам мировой культуры. Частично мы проигрываем в занятиях физкультурой, но тут мы зависим от нашей материальной базы.

Американская система создана как социальная, задача американской школы не состоит в том, чтобы готовить к высшему образованию. Эта система, как мне сказал один педагог во время семинара в США, дает родителю уверенность, что с 9 до 18 его ребенок будет не в подворотне, а в школе.

Историческая традиция российской, еще дореволюционной, потом советской системы образования имеет не социальную цель, а именно образовательную. И мы до сих пор, несмотря ни на что, настолько в этом опережаем западные страны, что я не ожидаю никаких негативных последствий. Наоборот, возможно, наконец наши либеральные круги осознают истинную цену некритически внедряемых западных заимствований и тот вред, который они нанесли российской образовательной системе и экономике.

Если мы вернемся к опоре на собственные традиции и собственные силы, если снова сделаем приоритетом системы образования национальные цели (а это обеспечение страны специалистами, которые нужны для развития экономики), то я ожидаю только позитивного эффекта. Мы перестанем слепо копировать практику западных стран, думая, что их высокому уровню жизни соответствует высокий уровень всего остального, что там есть, — образовательных систем культуры, интеллекта бродвейских спектаклей и т.д.

— А каковы наши национальные интересы и как они должны конвертироваться в систему образования сейчас?

— Америка покупала и будет покупать по всему миру необходимые ей мозги, это признание того, что ее система образования никогда не была нацелена на национальный продукт в виде интеллекта выпускников этой системы. Российская система образования, напротив, традиционно была ориентирована на собственные экономические потребности. Нужны инженеры — появляются политехники и технологи, нужны математики и физики, появляются физмат-факультеты в ведущих университетах страны (с царских времен) — Харьковском, Петербургском, Московском и т.д. У нас была успешная система подготовки инженерных кадров, химиков, физиков, математиков, которую мы сейчас разрушили и продолжаем разрушать введением бакалавриата и общего образования. Сейчас у нас в университете в магистратуре есть люди, не имеющие математического образования. Они поступили в магистратуру по специальности «математика», что допускает закон, а у них образование — институт физкультуры. И думать, что мы сделаем из них за два года то, что делали за пять или шесть лет полноценной программы специалитета, это либо наивность, либо вредительство.

Необходимо прекратить западную систему бакалавриата и магистратуры и немедленно выйти из Болонского процесса, которая может быть полезна только развивающимся странам, а также отказаться от некритического заимствования и необходимости входить в западные рейтинги. Нам надо понять, какая система образования нужна для экономики страны, каким целям она должна соответствовать. Нельзя соответствовать чужим меркам и думать, что ты делаешь что-то хорошо. Не должны мы подгоняться под западные рейтинги, они не для нас, надо прекратить считать рейтинги и цитируемость. Для чего это нужно? Чтобы наши ученые выезжали на Запад и там могли найти работу? Нет никакой проблемы с цитируемостью. В советское время все знали, что академик Александров великий геометр, даже если у него не было публикаций за границей. В советское время опубликоваться в журналах АН было достаточно престижно, там были свои рецензенты, ведущие ученые, по гамбургскому счету мы всегда знали, кто ученый, а кто всего лишь доктор наук. Мой славный ученик Гриша Перельман, когда он занимался гипотезой Пуанкаре, девять лет не ездил на конференции, не делал научных докладов и не публиковал статей, но в результате у него родилось решение великой проблемы, которая сотню лет не поддавалась решению математиков всего мира. А если бы он соответствовал системе, то, конечно бы, выступал на конференциях и публиковал мелкие статейки. Система оценки наших ученых должна опираться не на фиктивные факторы и цитируемость, ты процитируешь меня, я — тебя, а на результаты научной работы и экспертной оценки профессиональным сообществом.

Необходимо пересмотреть программы и количество специалистов, которых государство готовит за свой счет. Возможно, какая-то свобода может быть доступна для тех, кто платит за свое образование, но государственные интересы должны сопровождаться той или иной формой ответственности людей, которые получили образование из рук и за деньги государства. А если человек не ощущает себя обязанным государству и образовательной системе, то его аттестаты и дипломы — это всего лишь свидетельство о праве на работу. А работу, как и страну, можно поменять с легкостью, что многие сейчас и демонстрируют.

Кроме того, надо пересмотреть систему ЕГЭ. Вопреки надеждам, она не убрала коррупцию и расходы семей на поступление ребенка в вуз. ЕГЭ лишь видоизменил коррупцию и многократно увеличил расходы на образование, переместив их в другие сферы. Коррупционными стали даже такие чистые в коррупционном отношении вещи, как олимпиады. Раньше они давали шанс лучшим. Теперь сфера олимпиад коррумпировалась. Много раз наблюдались ситуации, когда вузовские олимпиады, которые заменяют стобалльный ЕГЭ, сопровождаются объявлениями людей, которые готовят к этим олимпиадам и являются их составителями. Таким образом, ЕГЭ переформатировал сразу среднюю и высшую школы, и это трагедия нашего образования. Школы стали отчитываться, как и руководители территориальных регионов образования, за результаты ЕГЭ, а он востребует лишь малую часть образования и школьных программ практически по всем предметам.

При этом я должен сказать, что сейчас нет альтернативы быстрой замене ЕГЭ как вступительного экзамена в вузы. Но его надо категорически отделить от школы, школа должна иметь свои сущностные экзамены по программе средней школы, только тогда влияние ЕГЭ на учебный процесс будет хоть как-то скорректировано. Надо разрешить вузам проводить дополнительные вступительные испытания, ведь из пластилина пулю не сделаешь.

А сейчас во многих школах ученики говорят учителям: я на ваш предмет ходить не буду, он мне не потребуется, буду заниматься по ЕГЭ с репетиторами. Трагедия ЕГЭ в том, что он, во-первых, переформатировал школу, искорежил учебный процесс, обесценив его, и привел к тому, что школьник не имеет знаний в объеме фундаментального ядра научных программ по всем предметам. ЕГЭ плохо повлиял на вузы, потому что вуз обязан принимать по результатам ЕГЭ тех, кого ЕГЭ и Бог пошлет, а за качество подготовки отвечает вуз.

И наконец, ЕГЭ как пылесосом вытягивает из провинции лучших школьников, которые вырываются из своих малых городов, из сибирских регионов, занимаясь не тем, о чем мечтали все детство. В итоге они не строят ракеты и не выпускают автомобили, но стремятся вырваться любой ценой практически в любой московский вуз, куда хватит баллов.

ЕГЭ трагически обескровливает региональную экономику, в регионах остаются худшие. И подобное влияние ЕГЭ на региональную экономику, к сожалению, чревато тем, что мы, обеднив регионы кадрами, не способствуем их развитию, выравниванию уровня жизни и работы. В перспективе это содержит в себе угрозу распада всей страны. Давайте вспомним, что у нас большая часть производств, уголь, нефть, газ, сосредоточены вовсе не в крупных городах... Там, где они есть, требуются специалисты. А выпускники Санкт-Петербургского горного института и московского института нефти и газа имени Губкина шахты, прииски, буровые установки в Сибири кадрами не снабдят. Если туда и поедут, то только на высокие должности для карьеры. А нужны нормальные инженеры, что называется «от сохи», и их всегда давали региональные вузы. Ухтинский технический университет, машиностроительные заводы юга Сибири снабжались кадрами сибирских вузов. На должности, которые требуются региональной экономике, должны готовить региональные вузы. Может быть, в московских и петербургских медицинских и педагогических вузах учат лучше, чем в читинском, но в читинские деревни не поедет педагог и врач из Москвы. Мы утрачиваем региональную экономику. Нам надо наконец вернуться к созданию национально ориентированной системы образования и перестать представлять образование сферой услуг.

— Именно об этом я хотела спросить. Сегодня множество учителей в школе — это люди без ценностных ориентиров...

— Учителя имеют ценностные ориентиры. Другое дело, что их насильственно лишили чувства собственного достоинства. Зарплата учителя зависит от отсутствия жалоб учеников и родителей, а какая-нибудь чокнутая мамочка жалуется на то, что ребенок получает двойки и это портит его нервную систему. Как должен себя вести учитель? А педагог не шлюха, у него высокая общественная и государственная миссия, он не должен продавать никакие услуги, это человек, работающий в системополагающем институте общества. Учитель, который зависим от жалоб учеников и родителей, никогда не будет авторитетом. А любое несение ценностей нуждается в авторитете того, кто тебе их преподносит. Надо возвращать престиж и социальный статус профессии учителя.

— Но часто учителя сами являются носителями потребительских ценностей. Вот что делать с этим?

— «Вырвать язык» Венедиктову. Он когда-то сказал: так я и позволю нищей быдловатой училке воспитывать моего сына. Мы запоздало приняли предложенный президентом закон о воспитании, эта проблема назрела давным-давно. Да, мы за тридцать лет либерального подхода вырастили поколение учителей, которые очень боятся потерять даже свою нищенскую зарплату. У меня достаточно коллег, которые сохранили чувство собственного достоинства и понимают, что это миссия. Их меньше, чем хотелось бы, и это заслуга либерального подхода. Надо возвращать высокий социальный статус профессии учителя и замазать черной краской воспоминания о том, что неумные люди сказали: образование — это сфера услуг. Если мы не хотим это продолжать, а хотим заботиться о будущем России и наших детей, надо отказываться от этой пагубной точки зрения.

— Если говорить о повышении статуса учителя, то что в него входит, кроме зарплаты? Если говорить о Москве, зарплата не такая уж и маленькая.

— Давайте забудем про Москву. Такая зарплата в столице приводит к тому, что учителя из Владимира, Калуги снимают квартиру в Москве, получают московскую зарплату, отсылают деньги своим семьям и на выходные ездят к ним. Москва вытягивает лучших учителей из близлежащих регионов. В Петрозаводске, а это столица субъекта Федерации, не могли в этом учебном году открыть построенную по Президентскому проекту школу, потому что не нашли учителей на зарплату в девять с чем-то тысяч рублей... Так что давайте не будем врать. Зарплата должна позволять учителю работать на одну ставку, а в свободное время развиваться, читать литературу по специальности, покупать себе книги, а не выбирать между нужной книгой и апельсинами для своего ребенка.

Но зарплата — это не единственный и для некоторых не определяющий фактор социального статуса педагога. Школа и учитель действительно должны обладать авторитетом, это профессия, нуждающаяся в авторитарности. Да, не всякий учитель по своим нынешним личностным качествам этого авторитета достоин, но возвращать его надо. И социальный статус должен охраняться государством, нужна пропаганда, где наш современный фильм «Доживем до понедельника»? Зато сериалы «Школа» и «Физрук» формируют отношение к учителям как к классу. Иначе говоря, мы о них вытираем ноги, запачканные нашей собственной грязью.

— Вопрос про современные новые программы и учебники, которые издавались в последние годы. Они тоже производят впечатление катастрофы...

— Издание учебной литературы стало у нас отраслью бизнеса. Доходило до того, что в одном классе было больше десятка допущенных учебников. При этом их часть не соответствует ни научным, ни методическим требованиям, но какое-то издательство было заинтересовано в прибылях от их издания. Но наличие десяти учебников также делает невозможной методическую поддержку учителя. Мы разрушили имевшуюся когда-то в СССР блестящую систему методической помощи учителям, когда в каждом районе были районные методические кабинеты, в каждом городе городские институты усовершенствования учителей и т.д. Ни один методист, а мой официальный педстаж 46 лет, не способен поддерживать методические консультации по десятку учебников по одному предмету для одного класса. Нам надо срочно возвращаться к базовому единому учебнику, перенося вариативность в дополнительную учебную литературу. Это не ограничение свободы учителя. Должно быть нечто, что должны знать все. Это должен быть прошедший конкурс, с серьезной рецензией учебник, а вовсе не те, кто смог впихнуть свои книжки в какое-нибудь издательство, а издательство пробило их в министерский список допущенных изданий. Надо срочно повысить внимание к учебной литературе. Да и замена предметов, когда вместо «природоведения» появляется бессвязный «окружающий мир», а изучение истории по плохим учебникам организовано так, что дети ничего твердо не знают про ВОВ, делают невозможной никакую патриотическую работу и никакое патриотическое воспитание. А сейчас оно нам очень понадобилось в средней школе.

Фотографии: Александр Демьянчук / ТАСС; на анонсе - Михаил Метцель/ТАСС.