Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

23.01.2014

«У каждого дела запах особый…» Строчка из детского стихотворения всплывает в памяти, когда заходишь в это огромное светлое здание. В холле скульптуры, в воздухе — сладковатая отдушка масляных красок. Накануне дня рождения великого живописца Василия Ивановича Сурикова, 24 января, «Культура» побывала в институте, носящем его имя.

Итак, МГАХИ им. В.И. Сурикова или «Сурок», как ласково называют его студенты. Здесь готовят скульпторов, графиков и живописцев. Профессии штучные.  

Отличия от типового учебного заведения бросаются в глаза уже в коридоре. Развешанные по стенам картины — нормальное явление для творческого вуза: где же еще показывать работы студентов. Но вот изображения, вырезанные прямо в стенах...

— Так мы проходим специальный предмет — «Техника и технология материалов монументальной живописи», — поясняет Виктор Звягинцев, проректор по учебной работе МГАХИ. — Нет, промахов здесь не бывает (в ответ на недоумение: а если студент ошибется, как потом исправлять?). Эскиз заранее утверждается комиссией.

Институт считает себя правопреемником Московского училища живописи, ваяния и зодчества и ведет летоисчисление с 1843 года. После ряда преобразований, успев побывать и ВХУТЕМАСом, и ВХУТЕИНом, в 1948 году тогдашний МГХИ получил имя Василия Сурикова. Как утверждает нынешний ректор Анатолий Любавин, не случайно.

— В основе нашего подхода лежит московская школа. Не представляю, каким другим именем можно было бы назвать институт. Пусть Суриков и приехал в Белокаменную из Санкт-Петербурга, но как художник он все-таки состоялся в Москве.

Учеба у нас проходит не совсем типично. В Суриковский институт редко попадают сразу после школы — сначала, как правило, набивают руку в художественных училищах и лицеях.

— Для нас важно даже не подготовить студентов профессионально, — рассказывает Олег Ардимасов, выпускник МГАХИ, проработавший долгие годы проректором, а теперь преподающий рисунок в театрально-декорационной мастерской. — С этим прекрасно справляются училища. Наша задача — воспитать художника.

Успешно прошедшие творческий конкурс, пока, к счастью, существующий в МГАХИ, первые два года получают необходимую базу, а на третьем курсе расходятся по мастерским к выбранным педагогам. Сама мастерская — небольшая аудитория с фамилиями преподавателей на двери и суровой табличкой «Не входить! Обнаженная модель». 

— Подождите, сейчас загляну — говорит проректор. — Спрошу, можно ли корреспонденту зайти.

Натурщики в институте — отдельная история. В советские годы, как рассказал декан факультета скульптуры Галим Долмогомбетов, государство обеспечивало каждого студента отдельной моделью. Сейчас, увы, это непозволительная роскошь.

Получив разрешение, осторожно заходим в аудиторию. Лежащая на диванчике дама, повернувшись спиной, сердито запрещает фотографировать не только ее, но и портреты, написанные студентами. Другая женщина, белокожая с рыжими волосами, едва прикрывшись халатом, с интересом следит за нами. Оказалось, Мария, обладательница боттичеллевской внешности, работает натурщицей всего полгода: «Мне всегда говорили — с твоей фактурой нужно позировать. Как-то на улице незнакомец обратился — я художник, вот Вас бы писать…»

Подобные детали учебного процесса выглядят экзотично лишь для обывателей. Изнутри все кажется скучнее и рутиннее.

— У художников жизнь достаточно однообразна. Целый день привязан к холсту, — подтверждает Олег Ардимасов.

Уже на подготовительном отделении задается серьезный темп: учеба пять дней в неделю, с девяти тридцати утра. Профессия не самая легкая: запахи лака, растворителя, глиняная взвесь в воздухе в скульптурных мастерских. При этом в последние годы в институт идут в основном девочки. «Правда, в этом году на факультет скульптуры взяли много мальчиков — лишь три барышни поступили, — рассказывает Галим Долмогомбетов, обходя вместе со  мной мастерские. — В мое время ситуация кардинально отличалась. Девушек среди студентов почти не было».

Заходим в одну из аудиторий. На постаменте — смешливая женщина в сарафане и платке, в классе — пять-шесть студенток и один молодой человек. Худенькая девчушка сосредоточенно вырезает фигурку из дерева.

— Это совсем не тяжело — уверяет пятикурсница Аня Дворик. — Если руки устанут — есть электроинструменты.

Гендерный крен — общая проблема творческих вузов. Он произошел по социально-экономическим причинам. Профессия художника сегодня мало востребована, прокормиться ею трудно, и мальчики выбирают другие специальности. К тому же в МГАХИ сейчас нет военной кафедры.

Впрочем, встречаются и удачные примеры. Вот Александр Купалян, попавший в аспирантуру к Зурабу Церетели. Теперь он преподаватель МГАХИ и сценограф в театре Et Cetera:

— Учиться в нашем институте одно удовольствие. Трудно поступить? Не очень. Не сравнить с теми сложностями, которые нач­нутся потом...

Что ждет их дальше, действительно, трудный вопрос. Как быть этим талантливым ребятам, уже на первом курсе рисующим как профессионалы, в ситуации, когда на аукционах платят миллионы долларов за работы не умеющего держать кисть Дэмиена Херста?

— Об этом часто спрашивают, — смеется Лилия Палатник с подготовительного отделения. — Но я же девушка, если что, могу выйти замуж за миллионера!

— К сожалению, студенты меняются, — констатирует Олег Ардимасов, работающий в МГАХИ с 1967 года. — Они с детства прагматики. А очень жаль. Художник должен быть идеалистом, даже дурачком. Иначе творчество станет математикой.

Впрочем, фанатиков и идеалистов хватает и сейчас. «Мне хотелось бы оставить след в истории», — тихо отвечает на вопрос о будущих планах пятикурсник Дмитрий Ряпасов, показывающий нам мастерскую своего руководителя, Александра Рукавишникова. Огромные глиняные фигуры, накрытые тряпками, молчаливо следят за посетителями.

— Я мечтаю сделать вклад в искусство, — вторит ему первокурсница Катя Иванова, с которой беседую позже, и в другой аудитории. — Иначе зачем вообще учиться на художника? А получится или нет… Это же мечта! Она может быть недосягаема.

Впрочем, где-то в недрах «Сурка» скрываются и прагматики. «Загляните в 320-ю аудиторию, там интересно», — подсказывает один из студентов. Вновь пускаюсь в путь по светлым коридорам. Кое-где стоят огромные недописанные картины — у студентов-монументалистов работы не всегда помещаются в мастерские.

320-я оказывается совсем небольшой. Привычных натюрмортов здесь и правда нет, что объяснимо: руководитель мастерской — Айдан Салахова. Четверокурсник Андрей Архипов пишет фрагменты микеланджеловского Давида: справа герой изображен во всей мужской красе, слева — без половых признаков.

— Картина посвящена противостоянию цензуры и искусства — отчасти на эту идею меня натолкнула реставрация Большого театра, — поясняет Андрей. — Как вы помните, Аполлону прикрыли одно место, хотя он без стыда демонстрировал его в советское время. Вообще на первом-втором курсе хотел стать классическим художником. Теперь думаю, хоть знание старых мастеров и необходимо, но жить лучше в актуальном художественном контексте. Мне интересна наша мастерская тем, что здесь можно заниматься и инсталляциями, и видео, и фотографией… К тому же Айдан Салахова привлекает студентов к работе в своей галерее.

Трудно предположить, какая жизнь ждет каждого из них: что станет с этими элитными кадрами, прошедшими сложный отбор (конкурс в МГАХИ в среднем — пять человек на место) и получившими академическую школу, в мире арт-рынка, далекого от проблем эстетики. Хочется посоветовать им быть реалистами и требовать невозможного. Тем более что, несмотря на сложную для творчества новейшую эпоху, у МГАХИ ежегодно толпы абитуриентов: «Я люблю сам процесс рисования, — говорит Анна Беленкова, студентка подготовительного отделения, уже второй раз пытающаяся поступить. — Не знаю, как у меня дальше сложится судьба, кем стану и чего добьюсь. Но краски, кисти и холсты я никому не отдам».