Игорь МАНЦОВ

16.12.2021

По логике называться бы этому фильму «Три возраста любви» или «Любовь и смерть», однако, интригуя, сценарист Родионов с постановщиком Хомерики поименовали его начальной строкой игровой детской считалочки и — выиграли в сентябре главный приз «Кинотавра».

Море волнуется раз.

Море волнуется два.

Море волнуется три.

Морская фигура, на месте замри!.. —

Мы уже выяснили, что «Море…» — не фильм непосредственного эмоционального воздействия, а фильм в жанре «интеллектуальный ребус». Что же, подобное кино иногда тоже бывает спасительным для души, сердца, а в особенности ума. Ведь умничать пока что не возбраняется? Очень скоро начинаешь опознавать «Море волнуется раз» в качестве притчи. Немного присмотревшись, корректируешь: не столько даже и притча, сколько прихотливый конструкт в духе авторитетного кинодраматурга позднесоветской эпохи Александра Миндадзе, который умел, вроде не покушаясь на бытовое измерение современников, изящно дистанцироваться от категорий «индивидуальность», «характер», «частная психика» и предъявить некую абстрактную, вневременную расстановку взаимозависимых, плотно увязанных друг с другом социальных типажей. На бумаге нечто сходное делали, например, философ Зиновьев и прозаик Маканин.

Когда во время просмотра Хомерики в голове начинает крутиться сделанный по сценарию Миндадзе «Парад планет», случается резонанс: в том давнем фильме «условный противник» понарошку уничтожал на военных сборах группу солдат и офицеров запаса, после чего они попадали в условное измерение, где советский быт не равен самому себе и возгоняется до аллегорий; в отчетной же картине похожая метаморфоза происходит с девушкой Сашей и юношей Колей, которые из некоего молодежного лагеря на морском побережье попадают в лес фольклорного характера, где почти сразу превращаются в «молодоженов» вообще. Правила считывания материала тотчас становятся понятными. В особенности когда припоминаешь, что сценарист «Моря…» Родионов приходится сценаристу «Парада…» родным племянником. Преемственность налицо, и она не зазорна: эффективный метод Миндадзе фактически никем, кроме него самого, не используется. А тут передача значимого художественного опыта фактически из рук в руки.

Разница, впрочем, есть. У Миндадзе переход в условное или, если угодно, квантовое, вероятностное измерение осуществлен ненавязчиво и изящно, посредством вполне себе укорененных в реальности военных сборов. У Родионова все сделано грубее, даже и волюнтаристски. В первые пять минут экранного времени даны два равновеликих микроэпизода, которые только и могут считаться «реальностью». Сначала это лекция о любви, которую группа молодых людей и девушек впитывает, развалившись в летних шезлонгах на территории того самого молодежного лагеря; следом идет эпизод на вечерней дискотеке. В обоих случаях героиня по имени Саша (Ольга Бодрова) очевидным образом выбирает себе в партнеры паренька Колю (Валерий Степанов): на лекции она пересаживается к нему поближе, а на дискотеке цепляет его же сильным взглядом. Родионов с Хомерики не заморачиваются: в конце концов, важна сама аллегория, само пространство последующих возможностей, а не механизм входа в него. Ну, хорошо, скрепя сердце и временно позабыв про изящество исходного метода Миндадзе, согласимся. Нам, кстати, придется посвятить значительную часть рецензии элементарной расшифровке сюжета, потому что в данном случае расшифровать — значит в значительной мере отрецензировать.

Итак, Саша, которая однозначно является «протагонистом» фильма, выбирает себе «жениха» и отправляется с ним в некий волшебный лес, где парень, в свою очередь, отыскивает домик своего детства, предлагая теперь «невесте» разделить с ним кров и хлеб. Точнее, консервы, которых они предварительно накупили. Кроме первой пятиминутки фильма, все остальное — фантазмы героини по имени Саша. А поскольку Саша — это, по мысли авторов, «девушка на выданье» как таковая, обобщенный образ, то фантазмы, соответственно, претендуют на универсальность. Будут даны, как уже сказано выше, три возраста любви. Сначала юношество/девичество, когда кровь бурлит и даже кажется, что совместная жизнь сведется исключительно к тому, чтобы, по словам Саши, безостановочно «сосаться», то бишь полюбовно целоваться, то есть «жить как в сказке», а на деле все сведется к обоюдным капризам и немотивированным взбрыкам. «Я ухожу». — «Ну и катись ты!» — «Мне нужно побыть одной…» — «Что за бред? Ну, тогда уйду я!» Никакого полноценного секса в этом возрасте так и не случается. Девушка здесь истерически боится забеременеть, и наутро, после того, как накануне оба перепились на почве скуки и, простите, бездуховности, терроризирует партнера вопросом «А было ли у нас что-нибудь?!».

Второй возраст любви дан в ее снах-кошмарах. Саше снится, что живет она уже не в волшебной лесной избушке, ведь романтическое девичье волшебство давно закончилось, а в мегаполисе, в многоэтажке. Она примерно лет на десять старше, у нее теперь дети от мужа по имени Коля, которого почему-то никогда нет рядом и которому поэтому приходится в истерической манере названивать: «Какая все большая-большая ошибка! Коля, ты не отвечай, пожалуйста. Когда-нибудь ты поймешь, что я говорю. Коля, ты не отвечай, я люблю тебя». Эти вещие «цивильные» сны повторяются раз за разом, Саша, переживая их, мечется на простецкой кровати в избушке, а пока еще никуда не пропавший Коля как умеет ее успокаивает. Постепенно драматизм сновидческой «взрослой» жизни нарастает: Саше чудится гигантская волна, которая вот-вот накроет и мегаполис, и многоэтажку, и ее саму. В конечном счете так и происходит ближе к финалу: Саша как бы погружается под воду вместе со всей своей городской мебелью. Очнувшись от ночного кошмара в избушке, она предъявляет очередную порцию претензий жениху: «Я умерла, и ты меня не спас. Чтобы наказать! Я бы тебя — спасла. Если бы ты тонул. Ты сам все испортил, Коля, ты все просрал».

Забавно вот что. Ясно, что практически все молодые пары иной раз бранятся, а супруги постарше даже и собачатся. Создавая аллегорию, авторы имеют право утрировать в соответствующем ключе. Однако в «Море…» все время ощущается некий отдельный от обязательной структуры надрыв кого-то из авторов. Стойкое ощущение, что сводятся какие-то счеты или — поверх универсальной истории — доигрывается нечто глубоко личное. Интегрировать это «слишком личное» в художественную ткань не удается. Саша методично, даже и агрессивно наступает, Коля то ли виновато, то ли испуганно, а то ли с мстительным прицелом огрызается: «Ты меня заманала! От меня одни проблемы: нет меня — плохо, есть я — плохо!» — «Да, от тебя одни проблемы!» — итожит Саша, и этот внесистемный перехлест настолько уже «не в тему» картины, что невольно прямо во время просмотра принимаешься гадать: кто из авторов и что тут зашифровал, кому адресовал, наконец, почему личные конфликты нельзя было обсудить вне фильмической ткани и за пределами экранного времени? Режиссера фильма зовут так же, как паренька, — это что-нибудь значит? Или намеренная обманка? Мы тут в кино или же на корпоративе, на (зачеркнуто «головомойке») головоломке для своих? Господи, помоги сбросить наваждение и вернуться к интерпретации того, что в фильме все-таки есть «художественного».

Третий возраст любви дан через пару, что называется, в возрасте. Юлия Ауг и Андрей Смоляков появляются примерно в середине двухчасовой картины, а живут тоже в уютном лесном домике неподалеку от молодоженов. Ауг и Смоляков играют главным образом Сашу и Колю через много десятилетий, хотя есть в их образах еще и легкий намек на «родителей». Эти двое — усталые и с большим опытом совместной жизни. Жена пилит мужа уже не настолько агрессивно, хотя все так же методично. Их единственная, не пристроенная в семейном смысле дочка иногда приезжает сюда исключительно по коммерческим причинам. Если до упоминания дочери авторы явным образом соотносили Сашу именно с героиней Ауг, то при упоминании далекой «дочки» появляются намеки еще и на то, что Саша — та самая незамужняя деловая девушка и есть. Это к вопросу о «квантовой», то бишь вероятностной природе сюжета. Все двоится, пространство вариантов открыто. Тот, кто охоч до разгадывания ребусов, картине будет в значительной степени благодарен.

Когда Саша тонет в своем взрослом городском сне, соответственно погибает в морских волнах и пожилая женщина из леса, которую играет Юлия Ауг: лежит себе в постели, еще не пахнет, но вдвойне неприятно выглядит из-за прилипших к телу морских водорослей. Супруг в исполнении Смолякова вцепился в руку предсмертной хваткой и тоже отдал концы. Саша с Колей роют прямо во дворе неглубокую могилу и погребают умерших. Саша тем временем устанавливает физиологическое соответствие между собой и героиней Ауг: родинка на плече сигнализирует, повторимся, как о полном тождестве, так и о связи по линии мать — дочь. Выбирай на вкус. Николай тоже будет напрямую соотнесен с умершим героем Смолякова — через глубокий шрам на голени. Жизненный путь закончен, кино тоже. Подведем итоги, лежащие за пределами замысловатого сюжета, с которым, кажется, все, наконец, ясно.

Была сделана попытка каталогизировать универсальный жизненный путь человека. В начальном эпизоде лектор доводит до молодых дурачков легендарные слова апостола Павла о Любви, которая «долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего…» Лектор не бог весть какой: скучный, нервный, а текст попросту «нагуглил». Заслушавшись и размечтавшись, бойкая и, кстати, невероятно пластичная как внешне, так и внутренне героиня Ольги Бодровой (приз за лучшую женскую роль на том же «Кинотавре») по имени Саша моделирует в своем воспаленном мозгу предстоящую ей жизнь в семейном измерении. Получается витиевато, не поспоришь. Значительная часть ее внутренних образов порождена импортным масскультом: чудовищная волна, накрывающая город, очевидным образом взялась из американских фильмов-катастроф; романтические мечты о жизни «в маленькой хижине, где никогда мы не будем обижены» корректируются страхами того же происхождения — Саша вспоминает про свои детские игры, где доминирует «семья американских убийц из заброшенного дома». Родионов и Хомерики играют с жанровыми ожиданиями публики, которая до поры вынуждена принимать заторможенных героев Ауг и Смолякова за тех самых зомби или как минимум за извращенцев. Жанровые ожидания не оправдываются, стираются в порошок.

Программное заявление авторов: «интересное» занимает в реальной жизни совсем незначительное место. Секса и насилия много только в иностранном, а теперь уже и в отечественном кино; в жизни этого фактически нет. Зато более-менее подробно исследуются такие по-настоящему значимые категории, как «выбор», «Другой», «познание», сожаление», «одиночество», наконец, «бренность». Дети впервые сталкиваются со Смертью, но не сильно ею травмируются, тут же отправляясь купаться голышом, веселиться и даже глумиться над трупами, рассуждая, что остывшим телам больше подошла бы не мать сыра земля, а холодильник. Любовь в самом начале фильма дана назывным образом и фактически не визуализирована (она разве что угадывается в качестве значимого опыта пережитых лет — в сцене обоюдного омовения пожилых, полностью обнаженных мужчины и женщины), смерть в финале картины дана почти пародийно, потому что инфантильные девушка с юношей и эту самую смерть — ни осмыслить, ни экзистенциально пережить не способны. Получается сатира, приговор молодым дуракам?

Не получается. Потому что Николай Хомерики пластически и ритмически одарен, и это сугубо кинематографическое мастерство постановщика возгоняет пустотность персонажей до какой-никакой «значительности». С другой стороны, Александр Родионов, как мы помним по выдающемуся «Свободному плаванию», умеет по-настоящему смешить, однако здесь тоже сосредоточивается на интонации иного рода. В «Море…» мерцает даже и «Река Потудань» Платонова, много чего еще. Серьезность замаха очевидна, но отсутствие жанровой определенности все ломает. Допустим, экранизацию «Реки…» — «Одинокий голос человека» Александра Сокурова — смотреть тоже «скучно», однако это входит в правила игры, скука имеет для Сокурова программный характер. Здесь же нам все время подсовывают обманки-обманочки, чтобы было помоднее. С нами на разные лады заигрывают!

Такая повествовательная стратегия, конечно, полностью соответствует психическому статусу девушки Саши, которая неизменно «играется», и даже в название картины закономерно вынесена считалочка из детской забавы, которую она явно когда-то практиковала. Авторы, похоже, не нашли способа преодолеть Сашину интонацию. Их «серьезка» оказалась радикально искажена ее девичьей дурью. Внимательный зритель разгадывает все морские фигуры до одной. Сам процесс разгадывания оказался занимательным, а вот пресловутое «содержание» не слишком интересным.

«Море волнуется раз...» Россия, 2021

Режиссер Николай Хомерики

В ролях: Ольга Бодрова, Валерий Степанов, Юлия Ауг, Андрей Смоляков

16+

В прокате с 9 декабря