Дарья ЕФРЕМОВА

26.05.2016

23 мая в Большом зале Центрального Дома литераторов состоялся предпремьерный показ фильма Алана Догузова «Соврешь — умрешь» по пьесе Юрия Полякова «Одноклассники».

Небольшой приволжский городок, типовая многоэтажка, прибранная светлая комната, добротная по меркам 80-х обстановка: двуспальная кровать, зеркало, телевизор. Интересный молодой мужчина (портят только старомодные усики) бессмысленно смотрит на экран. Ведущая срывающимся голоском расспрашивает про какой-то благотворительный фонд. Ей вторит уверенный бас: выделили, закупили, оплатили. Рука на металлическом подлокотнике силится сжаться в кулак. Камера скользит вниз: зритель в инвалидной коляске.

На кухне хлопоты. Интеллигентного вида дама, Евгения Петровна, мать героя Афганской войны Ивана Костромитина (теперь беспомощного калеки Ванечки — «доктора говорят, сознание полностью утрачено»), и свежая, полнокровная Светлана (Алеса Качер), бывшая невеста, а ныне друг семьи, строгают салаты, болтают. «И Чермет приедет?» — «Звонили от него, сказали, обязательно приедет, если сможет». — «А разве он не за границей?» — «Наверное, вернулся. Ему ж за границу слетать, как мне на рынок сходить. Вон охрана с самого утра во дворе крутится. Иду из магазина, в подъезде спрашивают: «Вы к кому?» — «К себе!» Не верят». 

Гости, одноклассники Ивана, придут поздравить его с сорокалетием: у Ванечки юбилей. Первым, конечно, ввалится поэт, бродяга и пьяница Федька Строчков, вслед за ним пожалуют Тяблик и Липа — приходской священник отец Михаил (Тяблов) и эмигрант Борис Липовецкий. Немного опоздав, впорхнет Аня — красное декольтированное платье, крашеные локоны, высокие каблуки. Экс-мисс области, как и все, станет с нетерпением дожидаться Чермета. Даром что бывший двоечник, два раза из школы выгоняли, зато теперь олигарх, без пяти минут мэр, последний шанс устроить сладкую жизнь.

Парализованному Ивану (Артем Ткаченко), лидеру класса, любимцу девушек, воину-интернационалисту (на стене его фотопортрет в «песчанке» и тропической панаме), отведут роль немого свидетеля безобразных ссор, стыдных признаний. Чего стесняться: «Был человек, а стал те-ло-век. Человек без души», — бестактно шутит Строчков. «А я вот с Ванечкой все равно разговариваю, рассказываю, что происходит у нас во дворе, в городе, в России, ну и вообще в международном масштабе, — замечает Евгения Петровна. — Знаете, мне иногда кажется: все, что я сыночку говорю, прямо к Богу уходит». 

Одну из самых масштабных, драматических, «душеразрывных» пьес Юрия Полякова Алан Догузов выбрал по наитию: «Прочитал, что-то во мне перевернулось» — и попросил права на экранизацию. Писатель согласился: «Хорошо, если эта вещь оказалась эмоционально близкой молодому поколению — артистам и режиссеру, сейчас все такие невозмутимые, и вдруг их зажгло».

Пьеса «Одноклассники» (иногда под названием «Соврешь — умрешь») сегодня с успехом идет на театральных подмостках — от Владикавказа до Владивостока. 

А вот в Москве она долгое время считалась «непроходной». «Периферия ближе к людям, <...> а столичные театры, в большинстве своем буржуазные, не хотели пускать на сцену <...> ту нравственную проблематику, которая существует в нашей жизни», — объяснял этот феномен автор. Когда же спектакль поставили в Театре Российской армии, «проняло» даже журналистов. «Юрий Михайлович, это «неправильная» пьеса, одноклассники ассоциируются с воспоминаниями о чем-то таком хорошем. А мы увидели очень суровую прозу жизни».

Особенно жестким — и критикам, и зрителям — показался финал, и впрямь достойный Ланга и фон Триера: насмотревшийся на человеческую слабость и низость, узнавший об обмане любимой женщины, Иван гомерически хохочет, раскачиваясь на своей коляске. Какой там хеппи-энд...

Так что же произошло на встрече бывших друзей? «У человека, когда он просит, глаза побитой собаки», — заявляет Витька Черметов. Белозубый, одетый с иголочки, «благотворительствующий» налево-направо олигарх (фонд, что хвалили по телевизору, конечно, помогает афганцам и принадлежит ему), как черт со средневековой фрески, взвешивает души грешников на сломанных весах. Любопытно, до какой степени готовы унижаться «разноклассники», вынужденные искать его покровительства. Жизнь-то у них так себе. Неудачливый предприниматель-эмигрант прогорел в Австралии на ресторане «Борщ и слезы». Красавица Аня помоталась по кастингам и любовникам, но так ничего и не выиграла. Даже батюшка, и тот просит: в храме трубы текут, брал на ремонт, но, грешен, часть себе оставил. 

Апофеозом, как в пьесе, так и ленте Алана Догузова, становится пронзительная, напоминающая о древних культах, сцена расправы над Светланой. Отличнице вообще не позавидуешь: ее непутевый муженек наделал долгов (хотел заняться бизнесом), все записал на нее и сбежал. Теперь бандиты выгоняют Свету с дочерью-подростком на улицу. 

«Раздевайся!» — командует Чермет. «Господи, Витя, ты сошел с ума со своими деньгами!» — не верит Светлана. «Смотри, я и расхотеть могу!» Она (колеблясь): «Хорошо. Завтра. Лучше в отеле, за городом…» — «Нет, отличница, сегодня. Здесь! И не просто здесь, а на глазах у твоего Ванечки!»

Постепенно выясняется, почему именно с ней Чермет особенно жесток: в школе двоечник был безнадежно влюблен в «Светлячка», невесту ненавистного ему Ивана, долго ее преследовал, и вот, напившись на какой-то вечеринке (Ваня ушел в армию), девушка провела с ним ночь. Потом, конечно, раскаялась, во всем призналась жениху, тот не простил, а дальше — его ранение, ее неудачное замужество, рождение дочери, заботы, хлопоты, дела. 

В ужасе от предстоящего унижения Светлана делает Чермету неожиданное признание: ее ребенок — от него. Детский императив «соврешь — умрешь» (когда-то друзья договорились ничего друг от друга не скрывать) в устах полураздетой женщины звучит как проклятье. Беспощадная правда уже сломала им с Иваном жизнь. В обмен на откровение олигарх признается, что сам подстроил ее несчастья, буквально навязав Светиному мужу бандитский заем. Откровениями заканчивается и «вечер воспоминаний». Светает. Маски сброшены. 

Чермет приводит из соседней квартиры Светину дочь и требует, чтобы «отличница» призналась во всем Евгении Петровне и гостям. «Я давно должна была это сказать... — растерянно бормочет Светлана, — <...> мой муж… бывший… Павел… не отец Ольге…»  «А кто же отец?» — судилище набирает градус. «Моя Оля — дочь Ванечки. Моего любимого, единственного Ванечки». 

Ложь — вот уж действительно во спасение — переворачивает ход сюжета. Мать инвалида ликует, собравшиеся поднимают бокалы, окончательно озверевший Чермет затевает драку. В ленте Догузова у этой исповедальной, предельно честной и местами жестокой пьесы, замешанной на боли, муках совести и покаянии, — другой финал. Иван не заходится хохотом, а преграждает на коляске путь замахнувшемуся на женщину олигарху. Тот с ревом выбегает из квартиры. За ним на высоченных каблуках семенит бывшая королева красоты: «Простудишься, надень пальто».