Юрий ТАТАРЕНКО, Новосибирск

22.04.2022

Известный прозаик рассказал «Культуре» о своей «сибирской одиссее».

Москвич Илья Кочергин в 1990-е оставил родной город и отправился в путешествие по Сибири. Этот экзистенциальный опыт нашел отражение в новой книге писателя «Присвоение пространства», а также в недавнем хите в жанре нон-фикш — коллективном сборнике прозы «Сибирь: счастье за горами», инициированном Кочергиным. Корреспондент «Культуры» побеседовал с писателем об эйфории от удачного текста, о столкновении горожанина с природой и о вещах, не поддающихся капитализации.

— Раскройте секрет: как передать на бумаге красоту Алтайских гор и Телецкого озера — не используя междометия?

— Про междометия было очень смешно. Я написал первый рассказ и стал думать, где бы еще подработать литературным трудом. А тогда было довольно много охотничьих журналов, где платили хорошие гонорары. Я принес в журнал «Охота» подборку своих текстов. Редактор прочел и сказал: «Отлично, берем». Только я в нескольких местах вставил междометие «чу!». А я это слово после Тургенева и Аксакова ни у кого не встречал и никогда не слышал, видимо, у охотников свои традиции…(смеется).

Мне интересно поведение современного человека на природе, когда он вынужден довольствоваться непривычными ему слабыми сигналами. Вот мы давали ребенку домашнюю еду — а она ему казалась безвкусной по сравнению с фастфудом, куда добавлены усилители вкуса. И новости сейчас очень сильно действуют на людей. И реклама очень агрессивна. После них трудно почувствовать более слабые сигналы, испытать радость от чтения неспешной книги, общения с животными, с простеньким ландшафтом.

Бурный роман или долгая семейная жизнь — мощные, простые, «вкусные» сигналы или богатая палитра тонких, сложных, иногда малозаметных, ради получения которых к тому же надо много трудиться и от многого отказываться. Мне интересно работать в прозе с такими «слабыми» сигналами, да и не очень одобряю искусство, активно манипулирующее чувствами.

Яркий пейзаж быстро впечатляет и быстро приедается. А самая сладость от диких ландшафтов — это когда много часов тратишь на его восприятие в ритме ходьбы, гребли или конского шага. Когда знакомишься с его обитателями, находишь их укромные убежища, вслушиваешься в то, что тебя окружает, в голоса птиц, в названия ручьев и урочищ, которые часто говорят на незнакомых тебе или даже вымерших языках...

— Думаю, к Пришвину и Паустовскому люди еще потянутся...

— Возможно. Хотя «социалка» всегда цепляет сильнее. Это ведь тоже очень мощный глутамат. Подсыпаешь усилитель вкуса «отнять и поделить», «свои-чужие», «страну предали», и текст может показаться гораздо вкуснее. Мне же важнее другое: поразмышлять о своем месте в большом мире, где кроме человека существует много чего интересного.

Все школьные годы я готовился к отъезду в Сибирь — много читал литературы на эту тему, занимался спортом, изучал карты, плел сети. В конце концов оказался сначала на Камчатке, потом на Байкале, в заповеднике. А потом и в Алтайском заповеднике, на отдаленном кордоне, где стало ясно: вот оно, место, которое так долго искал, о котором мечтал со школы. Описал ту жизнь в книге «Точка сборки».

Было дело, несколько лет составлял туристические путеводители по России — Русский Север, Золотое Кольцо, Новгород, Тюменская область, потом работал редактором в отделе путеводителей. И понял, что город говорит с человеком на человеческом языке, его легко воспринимать, а чтобы взглянуть шире, приходится «учить языки», это труднее, хлопотнее, но не менее интересно.

Вообще, что касается экологического сознания, то, мне кажется, литература сильно отстает в этом вопросе. Изобразительное искусство пытается выработать новый взгляд, взглянуть на мир с непривычной нам стороны, нащупать что-то еще не открытое, а литература как будто так и не ушла с привычной полянки «кто виноват и что делать».

— Как получилось, что вы быстро овладели большой формой? Не встречал коллег по поэтическому цеху, кто начал с поэмы.

— Видимо, все дело во внутренней скорости. Я медленный человек. Недавно вел семинар прозы в Школе молодого писателя в Казахстане. Заглянул к поэтам — это совершенно другая форма жизни! Они способны быстро прочесть друг другу стихи, бурно отреагировать и тут же разобрать текст. Я так не могу. Привык не торопясь изучить написанное, перечесть два-три раза, посидеть-подумать, и только наутро ощутить: понравилось или нет. И думаю, и пишу я очень медленно, поэтому даже рассказы все достаточно длинные. Нравится неторопливо выращивать, поливать и пропалывать свои тексты, они растут со своей скоростью, как овощи на моем огороде или яблони перед домом. Но и роман мне не дается, пугает, часто кажется очень искусственной конструкцией, скорее постройкой, а не растением.

— О чем ваша книга «Присвоение пространства»?

— Книга вышла в этом году. Это сборник очерков, эссеистика, на тему моих отношений с пространством. В юности я с трудом представлял себе, что такое Тува, Хакасия. Потом стал ездить в экспедиции по Сибири, на Дальний Восток. И ощутил, как огромна и красива наша страна. Постарался описать, как я вживался в Прибайкалье, Алтай, Карелию. Почувствовать себя не просто туристом, а частью пейзажа, проникнуться тем, что вокруг действительно твоя земля — это незабываемо. Новое пространство нужно постигать ногами и руками. К примеру, на Алтае я учился резать скот по-алтайски, готовить национальные блюда, изучал местные традиции. Мне было интересно, как называется там каждый ручеек — и что это значит на русском языке. Наши рязанские пространства я присваиваю копаясь в земле на огороде, накашивая сено, наблюдая за птицами, сажая яблони, возводя постройки в своей усадьбе, расставляя фотоловушки в окрестностях, которые снимают моих диких соседей.

— Вы автор идеи и один из авторов сборника прозы «Сибирь: счастье за горами». А как часто испытываете потребность в счастье и что вас делает счастливым?

— Счастье приносит хорошо сделанная работа: когда, к примеру, удачно вышел фрагмент нового текста. Эйфория недолгая, часа на два — но сильная. А еще постоянно радуюсь тому, что мой дом в рязанской деревне — посреди земли, ровно в центре мира, потому что я сам его построил. И все вокруг него вертится. В общем — делать выбранное дело и жить в выбранном тобой месте с любимыми людьми.

— Сибирь огромна, эту территорию можно осваивать и присваивать всю жизнь. А как не затеряться в «зеленом море тайги»? Как избавиться от страха, что тебя в любой момент съедят хищники?

— Что касается меня — вот цитата из моего очерка «Хасиенда»: «Меня гнал из Москвы к далеким горизонтам стыд, могущественная и малообсуждаемая эмоция. Я с трудом выносил себя в толпе прохожих на улицах городов и совершенно свободно чувствовал себя среди обступивших меня деревьев, с удовольствием ощущал на себе взгляды обитателей леса. Змея, медведь или падающее дерево, конечно, могут доставить огромные неприятности человеку, но они при всем своем желании не могли бы сказать мне, что я какой-то неудавшийся. Это было главным для меня в то время. Кабаны, утки или олени серьезно и уважительно воспринимали меня и старались побыстрее скрыться при встречах, гнус жалил не менее сильно, чем остальных людей, мороз исправно морозил, дождь мочил. Все это убеждало меня, что я ничем не хуже других. Природа щедро помогает таким, как я, давая место для жизни и нисколько не оценивая».

Да и сейчас, когда юношеские проблемы остались в далеком прошлом, мне спокойно и интересно в диком ландшафте. И жена научилась этому. Ведь можно же выключиться из постоянных отношений с себе подобными и с самим собой, взглянуть вокруг и увидеть кучу интересного, с чем тоже можно установить отношения. Город — это концентрированный мир людей и для людей, но большой мир не менее интересен.

Представь себе — ты ходишь по Третьяковской галерее или по Лувру и вместо того, чтобы наслаждаться искусством, переживаешь об отношениях с женщиной, с начальником на работе, боишься заблудиться или опасаешься, что на тебя упадет картина и разобьет тебе голову. К тому же, чтобы насладиться искусством, нужна какая-то предварительная подготовка, работа, готовность и интерес. Думаю, с «зеленым морем тайги» и галереями ситуация похожа.

Заранее подготовься, почитай, чем интересен Рубенс или рябчик, чем отличаются импрессионисты или лишайники, как воспринимать современное искусство и как ночевать в лесу. Потрать время, сосредоточься — и тебе будет спокойно и интересно. В конце концов, под медведями в России гибнет в среднем два человека в год, а на дорогах — в десять тысяч раз больше.

— Вопрос про нынешнюю молодежь и ее лакуны в мировосприятии. Недавно в рамках просветительского проекта я прочел несколько лекций старшеклассникам и студентам младших курсов о героях Советского Союза. И не мог предположить, что ребятам неизвестны не только имена Зои Космодемьянской и Александра Матросова, но и даты начала и окончания Великой Отечественной войны! Мне заявили, что все это знать необязательно, так как подобную информацию нельзя капитализировать. А что бы вы ответили на это?

— Многие вещи не поддаются капитализации. Охрана природы в заповедниках, например. Эта тема мне ближе.

— Что приятнее держать в руках: ружье, косу, лопату, рубанок, топор, молоток, пилу, авторучку — или чашку чая?

— Мне нравится строить. И копошиться в земле. Нравится всякая работа, которая, по выражению писателя Александра Бушковского, позволяет «думать руками». Нравятся такие материалы, как дерево, кожа, шерсть, их приятно трогать. Чашка чая с пряниками — тоже классно, когда работаю за компьютером. На бумаге не пишу — перестал разбирать свой почерк. Текст набирается медленно — потому что, перечитывая свеженаписанное, 80 процентов удаляю и пишу заново. И так по несколько раз... А вот ружье уже много лет лежит без дела. Но ведь такую вещь не выбросишь — пусть и дальше лежит, в качестве семейной реликвии (улыбается).

— Вы оптимист или пессимист? Шопенгауэр на этот вопрос ответил образно: «Мне свет мрака не заслоняет».

— Я пессимист. Потому что уверен: писательская деятельность меня не обогатит, не прославит. А в советские времена гонорара за первый рассказик в журнале Нагибину хватило на «два месяца безбедной жизни»... Ну и пессимист, наверное, больше может радоваться нежданным удачам, которых было много в моей жизни.

СПРАВКА

Илья Николаевич Кочергин. Родился в 1970 году в Москве. После школы поступил в Московский химико-технологический институт, затем перевелся в Институт стран Азии и Африки, но не окончил обучение. С 1990 по 1997 год работал лесником в Баргузинском и Алтайском заповедниках, на Байкале пожарным сторожем, рабочим в геологической партии на Камчатке. Составлял путеводители по России, много путешествовал и фотографировал. В 2003 году окончил Литературный институт им. А.М. Горького (семинар Александра Рекемчука). Публиковался в журналах «Октябрь», «Знамя», «Дружба народов», «Новый мир», «Континент», «Урал» и др. Автор книг «Помощник китайца» (2003), «Я, внук твой» (2009), «Точка сборки» (2018), «Ich Любэ Dich» (2018). Лауреат премий журналов «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», премии «Эврика», премии Правительства Москвы в области литературы и искусства, финалист премии Ивана Петровича Белкина. Проживает в деревне Кривель Сапожковского района Рязанской области. 

Фотографии: Валерий Панов.