Дарья ЕФРЕМОВА , Абхазия

06.03.2014

6 марта исполнилось 85 лет Фазилю Искандеру. Писателю, создавшему не только самобытную художественную систему — целый мир, где Абхазия — не малая родина, а центр мироздания. Мы отправились в удивительную страну, где над головой цветет мимоза, по шоссе разгуливают косули, и в каждом доме рады нежданным гостям. Настолько, что сразу ставят на стол вино и мамалыгу.

Горы, море, розовые кусты олеандра. Марсианские названия населенных пунктов: Аацы, Адзюжба, Баслата, Лдзаа, Мкялрыпш. Да и сама республика не Абхазия — Апсны. По правде сказать, я опасалась. Думала — запустение, не так давно была война. 

— Дороги у вас хорошие.

Водитель, взявшийся за мою транспортировку от погранзаставы до Сухума, сдержанно немногословен. «Главное, освещенные», — с достоинством отвечает Руслан. Пару лет назад фонарей вдоль трассы не водилось: дикие лошади и косули создавали аварийные ситуации. 

— Это же не корова какая-нибудь, чтобы встать и стоять. Лошадь как выскочит! Особенно если у них брачный период... А что, в Москве снег лежит? 

Фазиль Искандер признавался — первое, что удивило его по приезде в столицу, так это таинственный интерес москвичей к погоде. «В первое время, услышав это тревожное: «Тише!», я вздрагивал, думая, что начинается война или еще что-нибудь... катастрофическое...»

«Чтобы не вызывать... никакого подозрения, я и сам... делаю вид, что интересуюсь погодой. — Ну как, — говорю я, — … Ветер с востока? — Нет, — радостно отвечают москвичи, — ветер юго-западный до умеренного. — Ну, если до умеренного, это еще терпимо...» — читаем в рассказе «Начало».

В Абхазии погода — дело десятое. Среднегодовая температура — плюс 15. Впрочем, модницам ничто не мешает щеголять по променаду в норковых манто. «Через «не могу», — ворчат обделенные дорогостоящими шкурками. 

Преодолев серпантин, — этот участок здесь называют «тещиным языком», — мы въезжаем в Сухум. Или — в Мухус, если цитировать писателя. Эвкалиптовая роща. Мощные, рвущие корнями асфальт деревья с позвякивающими, как елочные игрушки, кронами. Их высаживали в конце 40-х ученики школы № 3, в числе которых был и Искандер, прослывший тогда лодырем. «В тот давний день, когда мы возделывали пустырь, один из ребят обратил внимание остальных на то, как я держу носилки, на которых мы перетаскивали землю... Все обратили внимание на то, как я держу носилки. Надо было найти повод для веселья, и повод был найден. Оказалось, что я держу носилки, как Отъявленный Лентяй. Это был первый кристалл, выпавший из раствора, дальше уже шел деловитый процесс кристаллизации... Теперь все работало на образ... Чтобы оставаться в образе, я перестал исполнять обязанности дежурного...» 

Сейчас в школе № 3 имени Ю.Н. Воронова портрет прославленного выпускника висит рядом с изображениями Пушкина и Некрасова. А в доме племянника, инженера-технолога Сухумского винзавода Резы Фиридуновича — импровизированный музей. Пока не официальный. Двухэтажное строение из красного кирпича с двускатной крышей и коваными решетками на улице Героев 4 марта, бывшей Монаховке, было построено дедом Искандеров, персом Ибрагимом. 

— Ризик, открой! Тут журналисты из Москвы! — Соседка Аида громко стучит в ворота. Ей вторят взбаламученные шумом собаки. Сумерки густеют. Вскоре я переступлю порог дома, где прошли детство и юность писателя...

Но это потом. А пока мы едем искать Затерянную Атлантиду — легендарное село Чегем.

Следами дядюшки Сандро

Плут, артист и тамада, любовник сванской княгини и законный супруг тети Кати, растянувшийся в лихой свадебной лезгинке перед самим Сталиным... Когда-то в этих краях обитал тот самый дядюшка Сандро. Гонял хворостиной ослика, потом пересел на номенклатурный «бьюик» Нестора Лакобы. Много хорошего сделал в те золотые времена. «Не то, чтобы какие-нибудь грубые услуги, нет, но нужно устроить родственника в хорошую больницу, быстро получить нужную справку, пересмотреть дело близкого человека, который, думая, что все еще продолжаются николаевские времена, крадет чужих лошадей, да еще на суде, вместо того, чтобы отпираться, рассказывает все, как было, горделиво оглядывая публику...»

Молельное дерево, древний орех, росший на окраине Чегема, засох еще до того, как Бог затребовал папку с делами Сандро к себе. Разлапистые старые дубы, бук, самшит. «Зачарованный лес» окаймляет пересохшая речушка. А вот и Широколобый. Буйвол, обозначенный в одноименном рассказе тотемным прозвищем, мирно жует траву. 

— Это не Чегем, Альтаир какой-то, — ворчит Руслан, — все про него слышали, никто там не был. Иди в машину, а то тебя медведь съест!

— Вы кого-то ищете? — окликают сурового вида молодые люди. Даром что не в черкесках и вроде не при кинжалах. Кирзовые сапоги, кожаные куртки, взгляды, от которых оторопь берет. Услышав про Фазиля, новые знакомцы теряют бдительность: «Чегем? Он выше в горах, в трех километрах отсюда. Там уже лет двадцать никто не живет».

Последняя обитаемая деревня у подножия гор — Джгерда. Здесь Фазиль какое-то время жил с матерью, проникался крестьянскими традициями, древними, как мир. В Чегем поднимались во время Великой Отечественной. Сухум бомбили...

По большому счету, Чегем — мифологема. Обобщенное место действия. Культовый абхазский рай. Архаичный, полуязыческий, живущий по кодексу «Апсуара». Гостеприимство, вежливость, тесные родственные связи, почитание старших, кровная месть. Последняя, кстати, тоже осуществлялась в строгом соответствии с порядками. Убивать палкой запрещалось, равно как и нападать из-за угла. Тело убитого следовало завернуть, чтобы его не повредили дикие животные, и отправить родственникам. Расправившимся с «кровником» ничего не оставалось, как уйти в абреки — спасаясь от закона и ответной мести...

На мамалыгу к Астамухе

По счастью, мне довелось познакомиться только с одним из местных обычаев: гостеприимством. Астамур и Айнар пригласили заглянуть на огонек. 

— Мама соберет на стол, — видя мое замешательство, поясняет один из братьев.

В каждом абхазском доме для приема гостей отведена специальная комната — асасааирта. Традиционный очаг, в котором практически постоянно поддерживается огонь, — символ непрерывности жизни. Все остальное привычно глазу: стол, стулья, телевизор-плазма. Показывают «Операцию «Ы». «Где этот чертов инвалид? — Не шуми! Я инвалид!» — смешивает культурные коды Бывалый.

Амина и Варда приносят закуски: омлет, соления из перца, мамалыга, ахул. Последнее представляет собой маринованную красную капусту. Компот из кизила. Черный кофе. Домашнее вино. 

— У нас тут недавно журналист из Бельгии был. Еле-еле на русском. Мы его на свадьбу абхазскую повели. Довольный такой, все сфоткал, — начинает светскую беседу Астамур. Домашние зовут его Мухой. Или Астамухой.

— Ты из Москвы? — интересуется Амина, тетка братьев. За стол женщины не садятся. Примостились на низких детских табуретках у очага.

— Я вот хочу в Питере жить, — вступает в разговор Айнар. — У нас тут никакой работы нету.

В советские годы в Абхазии жили лучше. Работали на чайных и табачных плантациях. Продавали сельскохозяйственную продукцию. Теперь разве что на стройку, гастарбайтером. Но этот тип занятости, похоже, ребятам, не по душе. 

— У вас Фазиля знают? Читали? — спрашиваю.

— Как не знать! Он же о нас всей России рассказал. Но лично я не читал. Мы, абхазцы, ленивые, — продолжает Муха. — Вот если бы про Владимира Высоцкого была книга...

Понимаю, что могла бы искать в Джгерде все, что угодно. Козлотура, банкомат, да хоть философский камень. Гостеприимство здесь не просто обычай, скорее, священный закон, нарушение которого считается страшным грехом, карающимся всеобщим порицанием. В недавнем прошлом существовал обряд омовения рук, сходный с эпизодом, описанным у Искандера, когда посетителю подносят кувшин с водой, при этом говоря: «Помой руки — да приму на себя все твои беды!» Теперь такого, конечно, не заведено, но без подарков по-прежнему не отпускают. Приходится взять тяжелый кулек с орехами и выпить на посошок. 

— Спасибо, что заехала. За тебя, за нас и за Всевышнего. Пусть Боженька на нас смотрит, хотя бы одним глазом!

Виски от Ризика

Поздний вечер. Улица Героев 4 марта. Дом, построенный 130 лет назад дедом Ибрагимом. Говорят, уважаемым человеком был. Держал в Сухуме кирпичные заводы. И отец, Абдул Ибрагимович, тоже очень солидный. Возил на арбе табак. Летал на дирижабле. В 1938 году был выслан из СССР в Иран в числе других граждан персидского происхождения. Брата Абдула — отца хозяина дома, Фири, репрессировали.

Соседка Аида стучит по железным воротам. «Ризик, пусти в музей!» Ворота открываются... 

— Собака у меня глупая. Лает, прыгает и все грызет. Вот испортила проводку, — Реза Фиридунович, по-сухумски Ризик, приглашает ознакомиться с экспозицией. Небольшая комната с развешанными на стене семейными фотографиями, если и напоминает учреждение культуры, то очень отдаленно. 

— Это мать Фазиля Лели Хасановна. Вот Абдул. А это дед Ибрагим. Братья деда Самат и Реза, — жена Ризика Лика начинает экскурсию. — А это дядя Коля, тот самый, которого Чик привел на разбирательство в школу, выманив за лимонад. Помните, «Небольшой словарь дяди Коли, по подсчетам Чика, около восьмидесяти слов... составил небогатый, но затейливый язык из смеси трех языков»? Мальчик решил, что лучше взять слабоумного дядюшку, чем тетю, которая очень гордится его, Чика, хорошей учебой и отличным поведением. Коля и впрямь был чуть-чуть того, — собеседница крутит пальцем у виска, — в 12 лет он упал с лошади. Кофе хотите, правда?

«Перед учительской была большая открытая веранда, где на переменах прогуливались учителя... — Здравствуйте, Акакий Македонович... — Это мой дядя... Он плохо слышит... 

По лицу дяди было заметно, что он доволен разговором, который ведет с ним серьезный взрослый человек. 

— Я думаю, тут сказывается влияние улицы, — донесся до Чика голос Акакия Македоновича. 

— Улица, улица, — повторил дядя по-русски знакомое ему слово».

Пока Лика варит кофе, обязанности экскурсовода берет на себя Реза Фиридунович. 

— Кабинет Фазиля был в парадной комнате. Он там целыми днями сидел за машинкой, много писал, иногда сам с собой разговаривал. Хотя в быту совсем немногословен. Больше слушает, что-то подмечает. Шуткам всегда радовался. Искренне, как ребенок. Расскажет кто-то какой-нибудь примитивный народный анекдот про то, как сосед золотой забор отгрохал, он смеется. Сейчас, после болезни, долго подбирает слова. Впрочем, он всегда думал, как отвечать, чтобы не быть истолкованным не так, как ему хотелось бы…

— Он сразу после школы отправился поступать в МГУ, в итоге оказался в библиотечном институте, потом в Литературном имени Горького. Всегда хотел уехать?

— Да, Абхазия была тесновата для него. Другого масштаба писатель.

— Русский — родной, или он все-таки его выучил? Фазиль говорит с акцентом, ходят даже слухи, будто ему кто-то помогал с переводом. Жена, например...

— Ну нет! Он учился в русскоязычной школе. А во времена его детства и юности русский был общепринятым языком. Тут столько национальностей тогда жило: греки, турки, евреи, грузины, персы, армяне. С ними прошло и мое счастливое детство, так весело.

— Сейчас не весело?

— Конечно, не так. Люди изменились, стали более настороженными. На материальных ценностях помешаны. Молодежь устраивает потасовки, спорят, у кого родители круче. Завидуют. Раньше это не принято было. Мои друзья машины дорогие покупали, я их самым лучшим шампанским поливал. Если твой товарищ богат, встань рядом — тебе лучше будет.

Ризик задумывается:

— Абхазцы стали пить шотландский виски. Я говорю: вы абхазцы или кто? Принесите мне домашнюю водку!

Он достает из буфета запечатанный пузырек: «Попробуйте, какой я виски делаю». Чача, приготовленная инженером-технологом Сухумского винзавода, действительно бесподобна. К нам присоединяется Лика. Мы говорим об абхазской душе, войне с Грузией, чудовищной глупости национальных конфликтов. 

По дороге домой

Был ли реальный прототип у дядюшки Сандро, жил ли он в Чегеме, Джгерде или еще в какой деревне — не так уж важно. Такова мистификация писателя, что в окрестностях горного села расположилось все — Москва, где он учился, а затем прославился, Брянск и Курск, где работал в местных газетах. Весь мир. Абхазия становится центром вселенной, будто кроме нее и нет других земель. И в это начинаешь верить.

— Он давно уже очень знаменит. По его вещам снимают фильмы, ставят спектакли. Вот и мы в драматическом театре имени Самсона Чанбы поставили «Кроликов и удавов», вышло не плохо, но не то, — рассказал председатель правления Союза писателей Абхазии Анзор Мукба. — Искандер слишком сложен для сцены и экрана. Его сила в слове. В сплаве гротеска, лиризма, философичности, национального колорита. Фазиль требует вдумчивого чтения, без спешки и уж точно не в интернете.

По дороге домой я буду долго переваривать впечатления, вспоминать разговоры. И о том, что фанфаронистый и добродушный Сандро — типично кавказский персонаж, и что абхазцы, вместе с черкесами — наследники древней Атлантиды. Конечно, об обычаях — встречать каждого переступившего порог дома как дорогого гостя. Солнечный променад у моря, где девушки разгуливают в норковых шубах. Коров, с кошачьей ловкостью перепрыгивающих через плетень. 

Границу между Абхазией и Россией переходят пешком. Это небольшой отрезок, где навьюченные баулами представители древнего народа стремятся в наш, такой обычный мир. Всюду разбросаны ветки мимозы. Как подметил Фазиль, по мнению москвичей, ее выращивают в кадках на бульварах столицы, специально к 8 Марта.

А она живет на деревьях. Огромных, впившихся корнями в скалы.