23.09.2012
Желтый баннер с броской надписью «Франциск» с начала сентября неудержимо притягивал внимание: многие решили, что Большой наконец-то замахнулся на шедевр Оливье Мессиана. Дотошные же вчитывались в афишу и понимали: нет, не Мессиан, а Сергей Невский.
Имя 39-летнего композитора, живущего между Россией и Германией, знакомо тем, кто интересуется современной музыкой не поверхностно. По европейским меркам, творчество Невского радикальным не назовешь: он смешивает спектральную технику, алеаторику, флюксус, эстетику минимализма с перформансом, что не ново. Все это мы на днях видели и слышали на юбилейном фестивале Джона Кейджа, смешавшего перечисленные ингредиенты лет 60 назад.
Сюжет постановки (сам Невский называет 50-минутное сочинение не оперой, а «флэшбэком») — последние дни святого Франциска Ассизского. Вполне натуралистичному либретто немецкого драматурга Клаудиуса Люнштедта почти буквально следовал режиссер — студент III курса ГИТИСа Владимир Бочаров. Святая Клара (Наталья Пшеничникова) варит бульон, стирает белье, готовит бинты. Франциск (Дэниел Китинг-Робертс) корчится от боли, зарывается в подушки, мечется по сцене с веревкой на шее, карабкается вверх по отвесной плоскости.
Столь же натуралистична и музыка: сопрано и контратенор соревнуются в выкриках и глиссандо, две батареи ударных, расположенные по краям амфитеатра, издают скрежеты и скрипы. Струнные инструменты помещены на одном из этажей огромной металлической конструкции (художник — Виктор Шилькрот), еще выше — хор. Внизу — группа чтецов, оттирающих друг друга от микрофона. Как в древнегреческой трагедии, они комментируют происходящее и одновременно озвучивают сокровенные мысли героя. В центре этого улья оказался дирижер Филипп Чижевский, самоотверженно отбивающий такт и синхронизирующий массовку.
Публика вежливо пытается понять, в чем суть: помогают чтецы и табло с текстом. Несогласные уходят — молча, без скандала, с пониманием собственной серости.
Адепты современного радуются: на Новой сцене Большого — инновация, к тому же щедро поддержанная на государственном уровне. Глядишь, авангардные нотации и экстремальные звучания подвинут неповоротливую классику и выветрят нафталин из кулис легендарной сцены. А что вместе с нафталином исчезнет и публика — уже другой вопрос.