Творческую визу для не идущей в Москве, но популярной в Европе оперы проштамповал итальянский дирижер Симоне Фермани, позиционирующий себя как прямой потомок Верди. Родословная маэстро сложна и запутанна, но если в двух словах, то генеалогическое древо произрастает от некоей Луиджи Фиандрини, прабабушки Фермани и якобы внебрачной дочери Джузеппе Верди и певицы Джузеппины Стреппони — впоследствии второй супруги композитора.

Повстречавшись в Риге с праправнуком итальянского классика, худрук «Геликона» Дмитрий Бертман, разумеется, тотчас пригласил Фермани в Москву: козырная карта пиара, подобно этой, выпадает нечасто. «Я очень горд, что в юбилей Верди его потомок дирижирует нашей премьерой, — рассказывает Бертман.— Тем самым мы как бы пожимаем руку самому композитору».

Рукопожатие сквозь столетия явно пошло на пользу геликоновским музыкантам: оркестр на премьере не злоупотреблял сантиментами, звучал стройно, динамично взаимодействуя с солистами. Причем Фермани сшил спектакль крепко: после его отъезда, когда за пульт встал штатный дирижер театра Валерий Кирьянов, качества не растеряли. На каждую партию подготовили по 3–4 певца, и в премьерной серии из семи спектаклей возможность блеснуть оказалась у каждого.

«Балу-маскараду» отечественные театры предпочитают мелодраматическую триаду Верди — «Травиата», «Риголетто», «Трубадур», но, по мнению Бертмана, «партитура обладает всеми признаками современного триллера. В сюжете есть борьба за власть, любовная линия, линия предательства, когда друг высокопоставленного лица становится оппозиционером. То есть все, что может зацепить современного зрителя». В либретто история посвящена убийству шведского короля Густава III и датирована концом XVII века, Бертман отправляет персонажей в наше время, превращая их в олигархов, борющихся за власть, а заодно — за женщин. Актуализацию сценария режиссер оправдывает тем фактом, что Верди сам изменил место действия по требованию цензуры: уже на премьере в 1859 году на балу убивали не короля, а бостонского губернатора Ричарда Уорвика.

Впрочем, «шведские корни» Бертману важны: на финальном балу он не отказывает себе в удовольствии изобразить интерьер Королевской оперы в Стокгольме, где ставит свои опусы много лет подряд. Концептуально — все тоже по-бертмановски: маскарад царит и в опере, и в нашей жизни. В геликоновской версии драма разворачивается в стенах делового центра. Паж Оскар преображается в секретаршу (Анна Гречишкина), сотрудники, одетые согласно дресс-коду в одинаковые костюмы, снуют, периодически подсовывая на подпись бумаги рассеянному из-за любовных неурядиц боссу. Когда же Ричард (Вадим Заплечный) в окружении свиты отправляется к гадалке Ульрике (Мария Масхулия), чтобы проверить ее способности, Бертман не удерживается от того, чтобы превратить сцену в шарж: у дверей — толпа мешочников, как на вокзале, а сама прорицательница то и дело погружается в транс, изрекая свои предсказания.

Остроумно переосмыслена сцена на кладбище, куда должна отправиться Амелия (Елена Михайленко) за спасением от запретной страсти к Ричарду. Поиски травы, несущей забвение, приводят ее в квартал «красных фонарей». Трава оборачивается травкой, но испробовать купленный из-под полы косячок героиня не успевает: появляется Ричард, затем ее муж Ренато (Алексей Исаев), и действие стремительно катится к кровавой развязке. Сцены «узнавания» мужем жены, бурное объяснение между ними и — особенно — финальный бал-маскарад — сильнейшие в этой постановке. Явившиеся на прием к Ричарду гости-маски — сплошь медийные лица: Мэрилин Монро, Сальвадор Дали, Альберт Эйнштейн, Маргарет Тэтчер, принцесса Диана… Тут же вспоминается булгаковский бал из «Мастера и Маргариты», тем более что Бертман сводит интригу к трагикомедии. Вышибающих слезу слов Ричарда, который прощает на смертном одре друга-убийцу Ренато, по Бертману, никто не слышит, и стенания заключительного хора с обращением к Всевышнему прерываются появлением гигантского торта. Скорбь мигом покидает великосветскую тусовку, жадную до угощений. Поплакали над телом убитого босса и тут же забыли. Бал-маскарад продолжается.