Елена ФЕДОРЕНКО

24.02.2015

26 и 27 февраля в Культурном центре ЗИЛ — «Вечер одноактных балетов. Посвящение Джорджу Баланчину». Главный козырь — приезд Сюзанн Фаррелл, одной из самых известных танцовщиц ХХ века, иконы американского балета. Ученица и муза, Фаррелл — поздняя любовь гениального хореографа Джорджа Баланчина. 

Последний период творчества мистера Би, как называла Баланчина Америка от берега до берега, обозначают как «годы с Фаррелл». Тогда мастер сочинил для балерины, которой увлекся с головокружительной силой начитавшегося романтических историй юнца, немало балетов. Звезда приехала в Москву не одна, а с собственной труппой «Балет Сюзанн Фаррелл» и привезла два редких баланчинских спектакля. Гастроль оказалась возможной благодаря инициативе худрука «Балета Москва» Елены Тупысевой, прошедшей школу менеджеров в «Кеннеди-центре» в Вашингтоне, где и репетирует труппа Фаррелл. Вместе с американцами «Балет Москва» покажет дивертисмент к опере Моцарта «Идоменей» в хореографии Георгия Алексидзе — мастера инструментальных балетных зарисовок, а также «Концерт для скрипки» Чайковского, сочиненный Полом Мехией, работавшим в труппе Баланчина и почитающим его традиции. «Алебастровая принцесса» Баланчина ответила на вопросы «Культуры».

культура: Представьте свою труппу.
Фаррелл: Компания молодая, основана в 2001 году. От других отличаемся репертуаром — танцуем по преимуществу балеты Баланчина, известные и забытые. Мистер Би помогает, он всегда с нами. Моя компания в России в первый раз, приехали десять артистов. Это треть труппы.

культура: Но ведь Вы в России не впервые?
Фаррелл: Я бывала здесь. Ваша страна ассоциируется у меня с Баланчиным — он обожал родину и передал эту любовь мне — и с русской музыкой. В начале своей артистической жизни я в основном танцевала под мелодии Стравинского и Чайковского. Первый раз приехала в СССР в 1963 году с труппой New York City Ballet. Мне было 18 лет. Мы гастролировали почти два месяца, выступали в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Баку. В конце 80‑х ставила «Шотландскую симфонию» в Мариинском театре, тогда он еще именовался Кировским. В Большом театре — «Моцартиану» и «Агон».

культура: Какую программу привезли?
Фаррелл: Два редких камерных балета на музыку Стравинского. Monumentum Pro Gesualdo Баланчин поставил в 1960-м, Movements for Piano and Orchestra — тремя годами позже. С 1966 года их танцуют вместе, хотя они разные. Но что-то их роднит, и интересно, когда они исполняются один за другим. В Movements for Piano and Orchestra я станцевала свою первую главную партию. Меня попросили срочно заменить балерину, которая за неделю до премьеры узнала, что ждет ребенка. Сплав классических и современных движений казался мне невероятно сложным. Баланчин расстраивался, что премьера может не состояться. Мой партнер Жак д’Амбуаз очень помогал. Через два дня мы должны были показать, что получилось. Я тогда еще училась в школе и на репетицию опоздала из-за контрольной. Вбегаю и слышу шум, гам, трещат камеры, снуют операторы, оказалось — снимают фильм о Стравинском. Я подошла к мистеру Би и призналась, что не готова к выступлению, просто не готова. Он сказал: «Дорогая, вот это буду решать я». И я поверила ему. Навсегда. Мне очень нравятся слова Стравинского, произнесенные им после увиденного спектакля: «Это оказалось как прогулка по зданию, план которого составлял я, составлял — но не завершил».

культура: На вечере в ЗИЛе два спектакля из своего репертуара представит «Балет Москва». Один из них поставил американский хореограф Пол Мехия. Вы с ним в 1969 году сбежали от Баланчина к Бежару, так?
Фаррелл: Да. Годы с Бежаром — потрясающий опыт в моей жизни. Но я и не думала, что вернусь после Бежара к Баланчину, хотя тело требовало баланчинских уроков. В свободное время я занималась по его системе. Однажды я прилетела в Нью-Йорк в отпуск и отправилась на спектакль New York City Ballet. Программа включала новые балеты, плюс тот, что я танцевала раньше. Вернувшись домой, написала Баланчину коротенькое письмо: «Дорогой Джордж, видеть эти балеты замечательно, но еще замечательнее их танцевать. Возможно ли это?» Вскоре позвонила его секретарша и сказала, что Баланчин хотел бы со мной поговорить прежде, чем я вернусь в Европу. Мы встретились в его квартире, он не произнес ни одной фразы типа: «Разрешаю вернуться в труппу». Нет. Он сказал: «Когда начинаем работать? Давай приступать».

Так восстановилась и продолжилась наша замечательная общая жизнь. Чувствую, что она продолжается и в проекте с «Балетом Москва». Мне в этом театре хорошо, нас быстро сблизила работа, хочется запомнить всех артистов по именам. Уже сейчас думаю о том, что печально будет расставаться. Я вообще очень люблю танцовщиков, они — особые люди и делают зрителей счастливее. Тело ведь солгать не может, язык тела — самый честный язык.

культура: Проект с «Балетом Москва» единовременный или предполагается его развитие?
Фаррелл: Точных планов в смысле подписанного контракта пока нет. Жизнь покажет. Конечно, интересно продолжить работу. Я всегда говорю «да», когда меня приглашают показать спектакли Баланчина. Хотя с возрастом разлюбила перемещаться по миру, стала равнодушной к путешествиям.

культура: Каким Вам вспоминается Баланчин?
Фаррелл: Я его не забываю ни на минуту. О многом думаю так же, как он. Например, о том, что балет — очень хрупкое искусство, где современные технологии бессильны. Все знания — так считал мистер Би — переходят в нашем деле от одного танцовщика к другому. Балет для него был самой чистой формой танца. Он воспитывал своими показами. На репетициях за ним следовало следить, повторять и стараться понять. Самая первая версия его показа — то, чего он хочет. Поэтому я научилась схватывать суть с первого раза.

Баланчин умел дорожить людьми — для него каждый человек в труппе был важен. Он с увлечением постигал то, что мы представляем из себя, вникал в возможности каждого тела — того инструмента, на котором танцовщик «играет». В отличие от скрипки или рояля, что можно поместить в определенные условия с нужной влажностью и температурой, тело используется постоянно, без климат-контроля. Танцовщикам он открывал мир движений. На уроках заставлял двигаться то медленно, утрированно медленно, то, наоборот, чрезвычайно быстро. Считал, что если танцовщику даются только быстрые или только медленные па, то в искусстве у него слишком узкий коридор. Ему нужны были тела, совершенные и свободные в пространстве танца. Он любил животных и говорил, что кошка Мурка помогает ему сочинять. И нас учил прыгать и танцевать раскованно, немного по-звериному. Я пыталась репетировать Титанию в балете «Сон в летнюю ночь». Получалось не так, и Баланчин спросил: «У вас что, нет дома кошки?» У меня действительно не было. После репетиции по дороге домой я зашла в продуктовый магазин, где у хозяйской кошки недавно появились котята, одного взяла себе. Начала с ним разговаривать, следить за его движениями, стремясь понять, чего же добивается от меня Баланчин.

культура: Он воспитывал идеального танцовщика-универсала?
Фаррелл: Ему нравились артисты с энергетикой. Но с ним не стоило прикидываться идеальным. Работа представлялась ему лабораторией, где он должен не «ломать» индивидуальности, а раскрывать их. Он, кстати, никогда не наказывал танцовщика за то, что тот не явился на занятия. Часто разрешал — и совершенно бесплатно — студентам танцевать его балеты. Он не просто сочинял хореографию. Он выстраивал философию.

культура: Что это за философия?
Фаррелл: Служение танцу. Главный постулат Баланчина — надо жить настоящим, оно смотрит в будущее, прошлое уже ушло. Так как он жил по принципу «здесь и сейчас», то никогда не думал о наследии, о сохранении своих балетов. Да и считал, что будет жить очень долго: «Мы, грузины, — долгожители». Я ему верила, потому оказалась не готова к его уходу.

«Здесь и сейчас» он оказался в Америке, носил ковбойские рубашки и галстуки, ему нравилась музыка в стиле вестерн, он работал на Бродвее. У него более 400 постановок, многое потеряно. Но мы хотим сохранить то, что еще помнится. Потому в «Кеннеди-центре» я инициировала проект по сохранению наследия Баланчина.

культура: Он подарил Вам два признания в любви: «Моцартиану» и «Дон Кихота».
Фаррелл: «Моцартиана» — спокойный балет, но технически — адски трудный, связанный с атмосферой, настроением, чувствами. Мы оба страшно волновались на репетициях. Как-то я сказала: «Думаю, таким должен быть рай». После этих слов он почувствовал себя намного увереннее.

Он говорил, что о «Дон Кихоте» по Сервантесу мечтал давно. Новой и сложной оказалась музыка Николаса Набокова — друга Баланчина и двоюродного брата знаменитого писателя. Роман я не читала — слишком мелкий шрифт и такая толстая книга… Листала, искала Дульсинею — и не находила. Потом решила: то, что хочет Баланчин, будет в хореографии. В этой работе, мне кажется, мы стали творчески понимать друг друга с полуслова. Он работал быстро (впрочем, как всегда): за четыре недели поставил весь балет, придумал костюмы и оформление сцены. В «Дон Кихоте» разворачивалась целая история, чего у него обычно не встречалось и что удивило публику, — он учил любить балет, а не сюжет. Впрочем, мистер Би делал все, что хотел. На сей раз захотел исполнить драматическую роль «рыцаря печального образа». Еще один подарок — находиться рядом с ним на сцене.

культура: Приятно, наверное, что Баланчин называл Вас «алебастровой принцессой» и писал: «Фаррелл — чистая танцовщица, никаких ошибок… Чистота эта от Бога»…
Фаррелл: Я узнала об этом только из публикаций. Сразу полезла в словари искать, что такое алебастр. Конечно, это потрясающие слова… Я-то никогда не считала себя особенной. Опасалась, что в любой момент он может счесть меня неинтересной. Часто спрашивала его: «Что Вы во мне увидели?» Он ни разу не ответил.

культура: Почему свои мемуары Вы назвали «Держась за воздух»?
Фаррелл: Мне так не хватало Баланчина, что эмоции сами вылились на бумагу. Название книги связано с балетом Meditation — первым из созданных им для меня. Романтическое страстное па-де-де на музыку Чайковского. В роли видения я ужасно себя чувствовала, просто до смерти была напугана, дрожала. Пожаловалась: «Мистер Би, я все время ошибаюсь, какая-то неловкая и неуклюжая, из-за меня страдает ваш балет». Он ответил: «Когда влюбляешься, то часто получается неловко и неуклюже. Ты держись за воздух, когда взлетаешь». Через пару лет после премьеры он отдал мне права на этот балет и сказал, что не хотел бы видеть в нем другую балерину. Партнеры менялись, но никто мою партию не танцевал. Когда у меня появилась своя труппа, то я подумала, что буду эгоисткой, если не покажу новым поколениям этот балет. Сейчас моя труппа его представляет.

культура: Вы верите в судьбу?
Фаррелл: И верю, и с уважением к ней отношусь. Если бы не судьба, то разве пересеклись бы наши с Баланчиным орбиты? Я родом из маленького американского городка, Баланчин — из России. Не хочу, чтобы он стал воспоминанием, стараюсь передать его балеты тем, кто танцует сейчас, кому я преподаю. Баланчин говорил нам, что все мы в один прекрасный день начнем преподавать. Я думала: нет уж, никогда, лучше открою ресторанчик. Но он оказался прав. Работать надо! Работать!