Елена ФЕДОРЕНКО

14.06.2013

Международный Чеховский фестиваль познакомил москвичей с двумя труппами из Тайваня.

Оба коллектива — из сверхскоростного и небоскребного столичного Тайбэя. В названии обоих спектаклей — слово «песня». Компанию «Ледженд Лин Данс Тиэтр» возглавляет женщина — Лин Ли-Чен, чей спектакль «Песня задумчивого созерцания» мы увидели впервые. Зато театр «Клауд Гейт» и его руководитель Лин Хвай-мин в Москве бывали и даже показывали спектакль по Чехову. На сей раз привезли «Девять песен» по древней китайской поэзии. Можно, конечно, попытаться проанализировать увиденное, но это все равно что пускать мыльные пузыри: никто из соотечественников, занявших ряды в зале (востоковеды исключаются), не понял и сотой доли вложенных в танцпьесу смыслов. Но и не откликнуться на неземную красоту увиденного нельзя. Постановщица «Песен задумчивого созерцания» говорит, что ее спектакль о том, что нельзя передать словами, а Лин Хвай-мин, учившийся на Западе и отличающий европейское мировосприятие от восточного, наставляет: «Мои спектакли — чтение между строк». Путь познания все-таки обозначен, хотя и состоит сплошь из символов: орел — око Солнца, река — ушедшая юность, бог Судьбы — обманщик… Чтобы разгадать хитросплетение стихий, мистически определяющих жизнь, надобно не просто знать восточные традиции, но еще и уметь увидеть сущее с непривычной стороны. Наверняка для восточного человека оба спектакля — разные, для европейца же они рифмуются в один урок: театр может быть чудом, зрелище — волшебством.

Через магические обряды и ритуальные танцы боги, духи природы, звери, птицы, люди говорят о любви и страдании, доблести и чести, жизни и смерти. Медитативная красота возникает бесконечным повторением одного и того же движения, поданного в рапиде: на пять шагов уходит более минуты, причем движение не прерывается, но длится и длится. Шаманская мистерия завораживает: женщина с выбеленным лицом и длинными фарфоровыми ногтями плавно извивается по спирали на пятачке сцены. Бог облаков исполняет сложнейший танец, паря над подмостками — ноги солиста не касаются пола, его опора — плечи танцовщиков. Воины с пластикой потягивающихся тигров сражают накалом неистовой схватки, при том, что их движения неторопливы, а сами они не дотрагиваются друг до друга. Гуттаперчевые тела то заторможенно выгибаются, то пронзают пространство колючими жестами, и вновь — колдовство тягучих поз, плывущих, словно в расплавленном воске. Для актеров, владеющих современными пластиками, приемами Пекинской оперы, классическим танцем и боевыми искусствами, «ломать тела» — не проблема. Главное — искусство медитации, настраивающее ансамбль, как оркестр, на один тон. Сам спектакль — пластический эквивалент мудрой восточной философии, согласно которой бешеный ритм мегаполиса не мешает спокойной созерцательности. На сцене похожий на современного офисного менеджера молодой человек запросто вступает в диалог с жестокосердным богом в маске, другой — проезжающий на велосипеде — приветствует свиту божества. В мире нет временнЫх границ, все рядом: прошлое и будущее, реальность и фантомы.

В финале «Девяти песен» актеры долго и медленно выносят горящие свечи, ставят на сцену и уходят за новыми. Ковер из восьми сотен пламенеющих огоньков покрывает подмостки, соединяется с бассейном, где плавают цветки лотоса, сливается с сиянием таинственных космических звезд, рассыпанных на арьерзанавесе. Зрелище невероятной красоты — в память об ушедших. Грусть о невозвратном времени, истаивании счастья и — одновременно — волшебство умиротворения. Тихий покой как итог и как беззвучный аккорд переплетенных смыслов. В мире, где нервы напряжены до предела, театр устраивает для публики сеанс самопогружения и самопознания. Забытые чувства.