Игра по-крупному: «Пиковая дама» в Михайловском театре
09.09.2025
Спектакль Всеволода Мейерхольда, впервые представленный в МАЛЕГОТе 25 января 1935 года и сыгранный затем 91 раз, был призван «вернуть Пушкина Чайковскому» — так определил свою задачу режиссер. Действие перенесли из екатерининской эпохи в пушкинские 1830-е. Поэт и переводчик Валентин Стенич написал новое либретто, включив в него пушкинский текст. Как отмечал в своей рецензии Иван Соллертинский: «Пиковая дама» стала спектаклем Германа. Он — лицо истинно трагическое […] Человек XIX столетия, демонический, азартный игрок, духовно близкий героям Стендаля, Бальзака и Лермонтова».
Фото: Стас Левшин/предоставлено пресс-службой Михайловского театра
Постановочная команда (режиссер — Владимир Кехман, дирижер — Михаил Татарников, сценограф — Вячеслав Окунев, художник по костюмам — Анна Ефремова, хореограф — Александр Омар) также «пушкинизировала» Чайковского, но не стала заказывать либретто. Текст Модеста Чайковского сохранен, хотя купирован ряд эпизодов и персонажей. Нет хоровых сцен в Летнем саду, Полины, гувернантки, горничной, распорядителя бала. Как и у Мейерхольда, отсутствует Елецкий и вместе с ним любовный треугольник с участием Лизы и Германа. Квинтет «Мне страшно» без Елецкого стал квартетом. Из компании игроков остались двое — тенор и бас, обозначенные в программке господами Н и Ч.
Ноу-хау премьеры — молодая графиня, почти неотступно сопровождающая графиню старую. Герман, согласно новой концепции, пылкий влюбленный, разминувшийся со своей суженой во времени. Он одержим страстью к графине юной и страшится графини возрастной. Томский, внук графини, заметив психическое нездоровье друга, внушает ему мысль о трех картах, справедливо полагая, что явления Германа престарелая дама не переживет и он, Томский, станет обладателем долгожданного наследства. Чтобы бабушка Анна Федотовна ничего не заподозрила, внук всячески ее ублажает, в решающей партии вступает в игру и в итоге таки становится главным бенефициаром событий. Герман окончательно лишается рассудка, зовет преданную ему Лизу, но утешить его приходит покойная графиня.
Фото: Стас Левшин/предоставлено пресс-службой Михайловского театра
Сюжет выстроен как инверсия, рассказ с конца. Динамику чередования эпизодов обеспечивает поворотный круг. Хористам запрещено хлопотать лицом и изображать живость. Их монолитные группы — часть черно-белой графики сценического убранства. После пролога (о нем ниже) следует немая сцена: компания скорбящих в сопровождении погребального хорала. Далее круг выкатывает недвижного Германа, вполголоса под фортепиано напевающего: «Что наша жизнь? Игра!» Его личная игра к этому моменту окончена. Последующее действие — воспоминания героя.
Концепция сама по себе вполне логичная и, будучи положенной на соответствующий текст и музыку, выглядела бы по меньшей мере любопытной. Проблема в том, что в спектакле фигурируют текст и музыка оперы Чайковского, а она с предельной убедительностью рассказывает совсем другую историю. В центре ее, как известно, влюбленный в Лизу Герман, поначалу стремящийся узнать тайну трех карт в благих целях (разбогатеть и бежать с любимой куда глаза глядят), затем попадающий под их темную власть и в итоге губящий и себя, и Лизу.
Михайловцев воля композитора не смущает. Авторскую партитуру режут, перекраивают, добавляют новый музыкальный материал. Последний связан с характеристикой отсутствующей у Чайковского молодой графини, рассказу о которой посвящен пролог. Голос в динамике по-французски повествует о «русской девушке», покорившей Версаль и прозванной Венерою Московской. Ее выход предваряет пластическая сцена — дамы в дезабилье и полуодетые кавалеры позируют-мимируют под Пассакалию из оперы «Король Артур» Генри Пёрселла. Графиня в черном пеньюаре появляется с возгласом «Nuit!» («Ночь!») и исполняет арию Лоретты из оперы «Ричард Львиное сердце» Андре Гретри. Ария, что называется, в тему — героиня ожидает возлюбленного и беспокоится о том, что ночью его слова особенно ее тревожат. Индульгенцию на эту вставку выдал сам Чайковский, включивший фрагмент арии в четвертую картину.
Фото: Стас Левшин/предоставлено пресс-службой Михайловского театра
Французская музыка вкупе с французскими текстами, и далее — в помощь Венере Московской — постановщики не без основания предполагают, что лучшие моменты своей биографии она пережила в Версале. Бал в третьей картине предваряет сцена туалета графини. Пока камеристки облачают ее в парадное одеяние, Венера в аналогичном наряде сидит поодаль и, любуясь на себя в зеркало, поет ариетту Генриетты из оперы Гретри «Двое скупых», где также есть вещие слова о роке и любви. Заключительное соло Венеры в белой сорочке и с розой в руке приходится на сцену похорон. На фоне фигур в черном двойница усопшей исполняет игривый «Менуэт» Андре-Жозефа Экзоде в обработке Жана-Батиста Векерлена. Текст про светлый пруд и небосвод под гладью вод отчасти компенсирует отсутствующие в спектакле пленэрные эпизоды.
Четыре музыкальных экскурса в эпоху позднего барокко и раннего классицизма — отличная просветительская акция. Валерию Пронько в роли Венеры Московской приятно смотреть и слушать — недавняя выпускница Санкт-Петербургской консерватории неплохо ориентируется в этой стилистике. Что же касается драматургической целесообразности упомянутых сцен, то к генеральной истории они ничего не добавляют, а действие между тем тормозят. Восполняя недочет, постановщики включают Венеру в основной сюжет, передав ей партию Полины, наперсницы Лизы.
Фото: Стас Левшин/предоставлено пресс-службой Михайловского театра
С точки зрения вокала ход вряд ли можно назвать удачным. Полину Чайковский писал для контральто, у Пронько высокое меццо. В результате оба ее дуэта с сопрано (вторая и третья картины) лишены тесситурного объема. К счастью для Валерии, постановщики купировали богатый «низами» романс Полины, где ей пришлось бы совсем туго. Зато сценическую задачу по оживлению действия артистка выполняет исправно. В интермедии «Искренность Пастушки» умиляет политесом и умением носить костюм. В дуэте «Уж вечер» предстает сущим демоном и так пугает подруг Лизы, что плясовую «Ой, да, светик Машенька» они запевают по-французски. В четвертой картине Венера появляется в спальне графини, и Герману уже нет нужды реагировать на портрет молодой Анны Федотовны. Фраза «А, вот она «Венерою московской»! Какой-то тайной силой с тобой я связан роком» непосредственно обращена к мирно почивающей Венере, и это тот случай, когда слова оригинального либретто не расходятся с новым действием.
Фото: Стас Левшин/предоставлено пресс-службой Михайловского театра
Впрочем, нет смысла переживать по поводу деталей, в то время как авторы решают задачу стратегической важности — вопреки музыке убеждают зрителя, что Герман влюблен не в Лизу, а в Венеру. Из лирического сета изымается ариозо «Я имени ее не знаю», но любовные излияния второй картины остаются в неприкосновенности. Дабы публика осознала, что обращены они к отсутствующей на сцене Венере, Герман упорно поворачивается к Лизе спиной, а в кульминационном «Красавица, богиня, ангел! Благодарю тебя!» задник вспыхивает гигантским видеопортретом предмета страсти. Голова стоящего у экрана героя упирается Венере в ноздрю, но, повторюсь, детали авторов особо не волнуют. Подобно Томскому, они играют по-крупному.
Бессмысленно сожалеть о том, что михайловская концепция разрушает музыкально-драматургическое единство произведения. Постановочная команда и не ставила целью его сохранение. Формат спектакля — не опера Чайковского, а опера с музыкой Чайковского. Партитуру в этом случае можно разобрать и вновь собрать в нужном авторам порядке. Дирижеру, оркестрантам, солистам, хору необязательно заботиться о сквозном симфоническом токе — достаточно эффектно подать главные выходы, с чем участники двух премьерных показов успешно справились.
Фото: Стас Левшин/предоставлено пресс-службой Михайловского театра
Отмечу выдающуюся актерскую работу Дамира Закирова (Герман) — певца музыкального и точного. Другой Герман, Карлен Манукян, на мой взгляд, вышел избыточно энергичным. Возможно, в рамках предложенной концепции певцу стоило приглушить свою природную витальность. Маргарита Шаповалова (Лиза) сделала ставку на элегантную сдержанность и даже в экстатическом «О слушай, ночь!» не позволила себе бурной эмоции. Анна Даттай в той же роли акцентировала уязвимость героини — «страдательным» звуком пропела «Откуда эти слезы» и в «Уж полночь близится» довела градус отчаяния до максимума. В партии Графини органичнее смотрелась и звучала Екатерина Егорова. Софье Файнберг, вероятно, стоит подумать о возрастном гриме — не ровен час Герман ошибется в выборе и предпочтет графиню Венере. Коронный выход Томского, баллада «Однажды в Версале», потребовал от исполнителей (Семен Антаков, Артем Акимов) крепких нервов. Внимание зрителей им пришлось делить… с экраном — пение сопровождалось роликом-продактплейсментом ювелирных изделий: Венера в обществе графа Сен-Жермена снимала-надевала колье и кольца. Для Михайловского театра, где премьера еще и светское мероприятие, ход естественный. Но за Чайковского и артистов обидно. Музыка в любом случае ценнее брюликов.
Фотографии: Стас Левшин/предоставлены пресс-службой Михайловского театра