Ольга СИЧКАРЬ

27.01.2023

Материал опубликован в №1 печатного номера газеты «Культура» от 26 января 2023 года. 

Николай Коляда — живая легенда театрального мира, чьи пьесы ставят по всему миру. Так что его титул «Солнце русской драматургии», может, и шуточный, но недалеко ушел от истины. В январе он привез свой Коляда-театр из Екатеринбурга в Москву на масштабные гастроли, которые продлятся до 3 февраля.

— Николай Владимирович, как проходят гастроли в Москве? Вы же несколько лет не были?

— Два года. В 2020 году провели последние гастроли, и началась пандемия. А 27 марта, в Международный день театра, мы сыграли спектакль «Трамвай «Желание», и нас закрыли на восемь месяцев, до сентября. Мама дорогая, что только я не делал, чтобы выжить! Театру надо было платить зарплаты, денег не было... Но начал «вонять» в интернете, что нам есть нечего, изображали, что мы варим супы... То есть я на самом деле варил суп у себя дома и просил донатить. Бюджетным театрам что-то платили, а нам-то — ничего. Сейчас вспоминаешь, Царица Небесная, как же мы выжили? Но стали присылать деньги, спасибо большое людям театральным. Со всей России и даже из-за границы стали приходить деньги. Телефон дзынь — Александр Калягин присылает 100 тысяч со своего личного счета. Дзынь! — присылает деньги Дмитрий Бертман, присылает Федотов из Перми (основатель и худрук пермского театра «У Моста». — «Культура»), присылает Гриша Заславский... Я только самых известных называю. Вдова Эльдара Рязанова Эмма Валерьяновна — она сама родом из Екатеринбурга — присылает денег. Потом был такой момент: я уже вою — не знаю, как платить зарплату, разбегаются все, — звонит министр культуры Свердловской области Светлана Николаевна Учайкина, говорит: Николай Владимирович, выходи на улицу... Выхожу, она стоит возле своей черной машины и протягивает мне пакет с деньгами. Я говорю: Светлана Николаевна, я за вас молиться буду! Прихожу в кабинет — а в пакете два миллиона рублей! Какой-то бизнесмен дал ей свои личные деньги для моего театра. Я их раздал артистам, нам хватило на жизнь. Так и выжили.

Вот и сейчас в Москве: стою, кричу на все фойе — купите программки, купите наши сумки, футболки, фуфайки (с логотипом театра. — «Культура»)! Вчера пришли Марина Райкина из «Московского комсомольца» и Тереза Дурова. Я говорю: девочки, ну-ка быстро фуфаечки покупаем. Заставил их купить две фуфайки. Двадцать тысяч рублей получил. У нас вчера был спектакль «Ричард III», там работают две настоящие змеи, которых нам привезли из Подмосковья в сумке. Я за это заплатил 10 тысяч рублей. Одна фуфаечка — две змеи.

Те, кто видит меня впервые, говорят: «Как это убого — стоит, зазывает!» А мне плевать. Мне надо кормить 47 человек, которых я привез из Екатеринбурга, и еще осталось там 23 человека. Вот 15-го числа была зарплата, спасибо Богу, спасибо москвичам — я все выплатил до копейки, включая суточные по 600 рублей каждому. Никому ничего не должен. Это главное. Если я кому-то должен, у меня начинает чесаться тело.

— Сейчас ситуация полегче, чем в пандемию? А то у нас то чума, то международный конфликт...

— Меня спрашивают на пресс-конференции: а время ли сейчас ставить «Сорочинскую ярмарку» и «Тараса Бульбу»? Время! Всегда было, есть и будет время для великого нашего Гоголя! Спектакль «Тарас Бульба» у меня совершенно антивоенный. Не за белых, не за красных, а про то, что — товарищи, давайте жить мирно, давайте найдем какой-то способ, сядем за стол переговоров и договоримся. В финале женщина поет: «Девочки, молитесь Богу, чтобы кончилась война, а не кончится война, не выйдет замуж ни одна». Не выйдет замуж ни одна — не будет продолжения рода, не будет хлеб колоситься, картошка расти, мы жить не будем. Про это разговор. А ставить меня на какую-то полочку — он за этих или за тех... Идите на фиг, мое поле битвы — сцена, там я воюю!

Я прилетел 5 марта из Египта. Февральские события встретил там. Это был такой отдых, когда я лежал, смотрел в потолок и не хотел идти ни к какому морю. Заглядывал в интернет, приходил в ужас, смотрел в потолок, и опять, и снова. Прилетел в Екатеринбург и сказал: продолжаем репетиции «Тараса Бульбы»! А у нас первый акт был уже готов. Один артист пришел и сказал, что в такой ситуации не может играть в «Тарасе Бульбе». Как я орал! Бросался стульями! Думал, я его убью! Ах ты подлец! Предатель! Я 5 марта мог бы сказать: закрываемся, уезжайте все куда хотите — хоть в Казахстан, хоть в Латвию или Эстонию, и никакого театра бы не было. Но я собрал всех и сказал: ну-ка молчать, идите все на сцену и придуривайтесь! А когда началась эта мобилизация? В ту же ночь мне парни пишут: «А вы поможете?», «А мне надо уехать...», «Я хочу спрятаться». Тр’усы! На следующий день я собрал всех и сказал: ну-ка тихо все! Я их всех очень люблю, пока они спят зубами к стенке, но как только начинают зубы показывать... Чтобы собрать их в кучу, нужно наорать. Спасибо Галине Борисовне Волчек, она меня научила. Помню, выходит из машины у «Современника», я стою, жду ее. Она мне: «Ты меня не поцелуешь?» Я — да, да, чмок-чмок, а сам трясусь от страха. В театре, когда она приезжала, все разбегались в разные стороны, как тараканы. Была дико смешная история, когда Ольга Дроздова не успела убежать, и ей пришлось ехать с Волчек в лифте на четвертый этаж. И от страха у нее — у Ольги Дроздовой! — зубы стучали, и она сказала: «З-з-здравствуйте, Горилла Болисовна!» — перепутала все буквы. И вот я научил своих в театре, чтобы меня боялись. Я прихожу — они все разбегаются. Что они меня боятся? Я добрый, я мягкий, как сталь. Но если бы я это не делал...

— Театр бы не выжил?

— Все бы развалилось на хрен! Театр — диктатура одного человека. Нашему театру 21 год. Сколько я знаю частных театров, которые сыграли пару спектаклей, три-четыре месяца, появились маленькие деньги, и сразу — а давайте их разделим? И начинается: тебе больше, а мне меньше... И все разлетается. Артисты и прочие, работающие со мной, вообще не должны знать про финансовое положение театра. Я всегда говорю: вас это не касается! Идите работайте на сцену. Зарплату вы получите вовремя. Как я ее достану — тушенку продам, квартиру продам, трусы свои последние продам — не ваше дело. Не вам рассуждать, куда деваются деньги и почему я так поступаю. Почему, например, я купил театру 15 квартир. Девять из них я подарил артистам, проработавшим у меня много лет. Как я эти деньги заработал, не ваше дело. Надеюсь все-таки, что больше таких страшных потрясений, как в прошлом году, не будет и не придется мне силы прикладывать, чтобы снова собирать все в кучку. Хотя каждый день приходится кричать, ругаться. Но они же понимают, что я ору не потому, что у меня дурное настроение или я самодур. А потому что я хочу, чтобы дело наше процветало, чтобы публика была довольна и счастлива, для народа мы работаем, а не для себя. Я за кулисами им всегда говорю: уважайте публику. Люди заплатили деньги, пришли на вас смотреть, а артисты: да что ж мы пойдем им кланяться? Идите кланяйтесь и благодарите! А если вам трудно — пожалуйтесь шахтерам. Им, наверное, очень легко... Так что я с ними круто разговариваю — иначе не получится.

— Сейчас, когда мы изолируемся от Запада, да и в целом жизнь сильно меняется, у вас есть мысли, как дальше российский театр будет развиваться?

— Вся эта ситуация, конечно, выявила людей. Мы разделились, разругались страшно. Меня все прокляли на Западе. Товарищ из Америки, мы с ним дружили раньше, пишет: «В Москву полетел? На ворованном боинге?» Я сначала не понял, о чем это. Потом ответил — я ничего ни у кого не воровал, и забанил его. Да идите все!

Мне кажется, сегодня для театра есть две пропасти, в которые он может упасть. Одна — свалиться в развлечения, ха-ца-ца, танцуем без конца, и ничего больше не происходит. Другая — а давайте превратим театр в агитплощадку или митинг, давайте там начнем кричать и выполнять задачу, которой занимаются СМИ. Как пройти по лезвию ножа, ни туда, ни сюда не свалиться? Не знаю. Дело надо делать, создавать художественный мир. И прежде всего людям надежду дарить. Вот сидят перед тобой 500 человек в зале, ну вот давайте всех раздавим? Чтобы вышли подавленные и пошли домой, рыдая? Зачем это? Пусть они посмеются, в конце пусть поплачут и задумаются. Что-то должно произойти... Не знаю, как объяснить. Но хоп-хоп-дри-ца-ца и ничего не происходит — тоже так нельзя... Театр будет развиваться, как-то будет. Будем жить!

— А у вас есть возможность, например, в Азию ездить на гастроли?

— Ни на какие гастроли мы пока не собираемся. Всю Европу мы объездили, в Польше раз двадцать были, десять раз во Франции, играли в знаменитом театре «Одеон», были в Румынии, Израиле, Венгрии, Германии, Болгарии, Сербии... Но это же забот сколько — визы, самолеты, грузить декорации... Да пропади оно все пропадом! Поехать в Иран, Китай? Пока нет, а там посмотрим. Куда-то обязательно поедем.

— Вот в Москву же приехали!

— Рассказать вам, сколько забот было? Я уж не буду. Показал бы вам выкладку финансовую — слезами облиться...

— Но вы же заработаете?

— Вот сегодня мне пришел отчет (в момент интервью — 18 января, шестой день гастролей. — «Культура»), мы заработали 11 миллионов 666 тысяч рублей. Полные аншлаги были на спектаклях «Анна Каренина», «Тарас Бульба». Думаю, билеты еще подкупят, и будет 13 миллионов или 14. Половину мы отдаем театральной площадке. Так что у нас выйдет примерно по нулям, потому что сами гастроли стоят около 6–7 миллионов рублей. Раньше примерно так и получалось. Но главное, что мы сюда приехали. Приходят люди: какие-то кастинг-директора, известные артисты, Миронов с сыном приходил на детский спектакль, из Школы-студии МХАТ приходили. Реакция в зрительном зале, конечно, разная. Кто-то говорит — это ужасно, кто-то говорит — балаган. Третьи — это гениально. На вкус и цвет... Кто-то любит блины, а кто-то попову дочку. Я сам знаю цену всему этому!

Все работает на имидж театра. Извините за прозу, там, в Екатеринбурге, увеличиваются продажи билетов на наш февральский репертуар. Там у нас два маленьких зала — на 120 мест и на 42 места, а тут 500 мест, в четыре раза больше. Потом артисты наши тут все засветились ... Вот приходит ко мне наш молодой актер Никита Рыбкин, который Вронского играет и Остапа в «Тарасе Бульбе». Говорит: я был на Красной площади, боже, как красиво! Смотрю на него — какое счастье, что я смог подарить человеку радость: он на Красную площадь сходил со своей девушкой, пофотографировался. Или Даня Шулепин... Они же все поселковые. Слаще морковки ничего не ели. Что они там видели вообще? Многие на самолете в первый раз летели. Если я смог их так порадовать, да слава Тебе, Господи! Плевать на деньги и все остальное.

— Как вам менеджерские задачи удается совмещать с режиссерскими?

— Знаете, я никого не слушаю. Все эти умные администраторы говорят: «Куда ты поехал? После Нового года две недели театр должен отдыхать, у людей нет денег!» Чушь все это! Если у тебя качественный продукт, у тебя будет полный зал. Или режиссер какой-то в Москве мне говорит: ну что это, сцена совсем не разработана. Пошел на фиг, без тебя все знаю! Я не учился ни на продюсера, ни на кого, но любому директору расскажу, как руководить театром, как зарабатывать деньги, как рекламировать и все остальное. Мне все это нравится, я все это нашел методом тыка! Может, это крестьянская закалка, может, это потому, что я люблю деньги считать и не вижу в этом ничего постыдного. Табаков, Царствие ему Небесное, говорил всегда: «Уж как я денежки люблю, так их никто не любит!» Вот и я. И трачу их на театр. Когда говорят, частный театр не может себя содержать... пошли вы к черту! Как следует зарабатывает частный театр, если все организовать! Мы прекрасно живем. У артистов моих зарплата от 40 до 100 тысяч рублей. Для провинциального города это очень хорошо. Грех моим артистам жаловаться, и они все довольные, я знаю. Их зарплата примерно такая же, как в театрах областного значения, я постоянно мониторю. Конечно, не уровень Театра Вахтангова, где за выйти на сцену пару раз в месяц артист может получать по 180 тысяч рублей, плюс Собянин доплачивает каждому заслуженному по 30 тысяч. Таких денег у меня, конечно, нет.

— Как вы при этом еще успеваете преподавать и писать? Сколько вы пьес написали? Сто сорок?

— Я не размышляю, как. Я просто так живу. И мне нравится. Вот (показывает на стенд с книгами и сувенирной продукцией от театра. — «Культура») мое собрание сочинений — 12 томов. Ни у одного живого драматурга нет собрания сочинений из 12 томов. И у меня проза еще есть, вышел сборник рассказов, сейчас я второй дописываю.

Я учился в Литинституте на семинаре Вячеслава Шугаева, окончил в 1989 году. На третьем курсе написал пьесу «Играем в фанты», ее поставили 100 театров. Я стал богат, перестал пить, и весь Литинститут меня проклял. Говорили: «Пьеса-то у тебя — г...о!» В общаге на Добролюбова, помню, Наташка из Таджикистана, она училась на драматурга, стоит со сковородкой и говорит мне: «Напишешь еще одну пьесу — я тебя убью!»

Но я всегда любил писать рассказы. Писать прозу так легко и так счастливо. Пьеса — это конструкция. Это 35 страниц — исходное событие, завязка, развязка, кульминация... А в прозе — есть какой-то стержень, но ты идешь вперед, потом свернешь туда, сюда, куда хочешь, потом возвращаешься... И ты такой свободный, мама дорогая! У меня впечатлений накопилось много, в пьесы все не всунешь. А хочется и это зафиксировать, и этого человека запомнить. Так ты делаешь бессмертными людей, которых встречаешь. Я знаю, что помру, и видеозаписи спектаклей не передадут того, что было в зрительном зале. Останется только то, что ты написал на бумаге.

— Мне показалось, вы редко говорите о детстве. А оттуда же все берется. Не любите рассказывать?

— Почему же не люблю... У меня было счастливое детство. Я родился в селе Пресногорьковка Кустанайской области, это Казахстан. Ныне за границей. Нас было пятеро детей. Старшая сестра Вера жива-здорова, живет в нашем родовом доме, ей 70 лет. Вторая сестра Надя умерла в восемь лет от менингита. Мне тогда было шесть, эти смерть и похороны меня потрясли на всю жизнь. Младшие — я и два брата, Андрей и Володя.

Просыпаешься в деревянном доме, пахнет хлебом — мама испекла, тополь зеленый шумит за окном, солнце светит, думаешь: сейчас поем и пойду на озеро купаться. И ощущение вечного лета и счастья.

Детство было бедное очень, но абсолютно счастливое. Не могу сказать голодное, ели мы хорошо, но конфет не было. Мама на день рождения, всю жизнь вспоминаю, принесла мне килограмм шоколадных конфет «Ласточка». Дом занесло снегом до самой крыши, а я натянул валенки напробоску, выскочил ее встречать. Смотрю, идет, проваливается в снег, в штанах стеганых, фуфайке, несет пакет из грубой бумаги, а в нем — шоколадные конфеты. С тех пор что бы мне ни дарили, я все время вспоминаю «Ласточку», а когда приезжаю на могилу к маме, обязательно две конфеты ей положу. Отец у меня доярок возил. В три часа ночи доярки стучали в окно, вызывали его — коровы ждать не могут. В 5–6 утра уже выгоняли коров в степь. Потом их снова доили, отец снова вез доярок на вечернюю дойку. Я ездил иногда с этими доярками, чтобы грибы собирать, пока они работают, и наслушался от них историй на всю жизнь. А мама то нянечкой в детском саду работала, то на стройке. Тоже досталось ей в жизни.

Вот вчера похоронили Инну Чурикову. В 1972 году я посмотрел фильм «Начало» с ее участием. Он меня потряс, и в восьмом классе я написал выпускное сочинение, что я хочу стать, как героиня Чуриковой, артистом. Понятно, что я участвовал в самодеятельности, выступал, и после восьмого класса поехал в Свердловск, поступил в театральное училище. Со мной учились парни и девчонки гораздо старше меня, они смеялись надо мной. Я был деревенский, говорил: ножницАми, пальцАми, стИральная машина... Я плакал, но думал: ну я вам еще покажу!

— Верите ли вы в воспитательную, назидательную функцию театра?

— Не верю. Чему я за три часа зрителя научу? Как я во взрослом человеке воспитаю чувства добрые? Театр прежде всего — это гуманизм и любовь к людям. Вот и все. Любить людей надо, как бы это пафосно ни звучало. Надежду подарить, радость, заставить улыбнуться. Вот он вышел после спектакля, оделся, идет 15 минут до метро, смотрит в асфальт и думает о чем-то хорошем. Улыбается, вспоминает спектакль. Сел в метро — тррррр — и все забыл к черту. Но эти 15 минут радости я ему подарил.

Николай Владимирович Коляда родился в 1957 году в селе Пресногорьковка в Казахской ССР. Окончил Свердловское театральное училище, Литинститут имени А.М. Горького. Автор более 140 пьес. Основатель и глава Коляда-театра в Екатеринбурге. Организатор фестиваля Коляда-plays. Заслуженный деятель искусств РФ, лауреат премии имени К.С. Станиславского. Преподает в Екатеринбургском театральном институте.

Фотографии: Вячеслав Прокофьев/ТАСС и (на анонсе) Глеб Махнев/предоставлены Коляда-театром.