Елена ФЕДОРЕНКО

13.04.2022

В МХТ имени А.П. Чехова сыграли премьеру по пьесе Ростана «Сирано де Бержерак». Волей режиссера Егора Перегудова один из самых романтических героев мировой драматургии оказался рядом с роком, рэпом, джазом, что упрямо подталкивало спектакль к концертным подмосткам.

Но спектакль удержался. Свою прекрасную пьесу французский неоромантик Эдмон Ростан написал 125 лет назад. Ее сценическая судьба сложилась счастливо. Театр беззаветно полюбил главного героя — гасконского дворянина, поэта, насмешника, бретера, храбреца. Сирано считает свой огромный нос уродством и потому уверен, что счастье не для него. Его Прекрасная дама кузина Роксана, родная душа с детских лет, будет получать, читать и перечитывать послания от красавчика Кристиана, написанные Сирано. Он создает для Роксаны образ идеального избранника. Тайну своей великой любви откроет лишь на пороге смерти.

Поставил спектакль Егор Перегудов, главный режиссер РАМТа. «Сирано» — его второй спектакль в Художественном театре, дебютный «Месяц в деревне» стал заметным событием Москвы прошлого сезона. Стихотворная речь героев Ростана не кажется ему старомодной. Более того, режиссер верит в высокое предназначение поэтического текста, умеет увлечь им актеров, признается в желании «вернуть театр к поэзии». В постановочный период команда пыталась «жить как поэты» — по совету самого Сирано. Стихи и песни сочиняли не только профессионалы, но и студенты Школы-студии МХАТ, курса Игоря Золотовицкого. Поют и декламируют они с большим воодушевлением. Напряженное эмоциональное поле спектакля создает и не покидающее подмостки «Мизинов-трио»: Никита Бобров, Максим Шутиков, Тимур Мизинов. Режиссер и молодежь словно пытаются доказать, что время поэтов не кануло в Лету. Получается малоубедительно. Понятно, что путеводную звезду участники видели в легенде Театра на Таганке тех лет, когда поэтические вечера собирали стадионы, а песни-зонги спектаклей стремительно теряли авторство и отправлялись в свободный полет.

Сегодняшние мелодии запоминаются плохо, новые смысловые коды обнаружить не удается, но благая попытка понятна. За нее — спасибо. Дело не в том, что зонги не добавляют спектаклю куража и волнения, — они рассыпают сценическое действие на мозаичные фрагменты. Кстати, пьеса прививке XXI столетия не сопротивлялась — автор ведь тоже смешал времена: реальный Сирано, ставший прототипом героя Ростана, жил в первой половине XVII века, драматург перекинул мостик через полтора столетия. Жаль иного: звонких строк первоисточника, которые оказались купированы. Особенно «Баллады, в коей говорится, как / С одним бездельником, готовым на бесславье, / Расправился поэт де Бержерак». «Попасть в конце посылки» — не удалось, хрестоматийный эпизод сокращен. Впрочем, нас предупредили о минимизации — в начале спектакля элегантный юноша с ядреного цвета мандолиной в руках ввел публику в курс дела и даже скороговоркой выпалил имена действующих лиц, которые не появятся на сцене.

Потом раздался выстрел и на подмостки приземлилась зловещая гигантская кисть занавеса, из бахромы которой будут появляться персонажи. Основа сценографии Владимира Арефьева — длинная, сумрачная, неряшливая стена-трансформер, под углом уходящая вглубь сцены. На стене — старые облупившиеся афиши, объявления, фотографии. Она не мешает перемещениям актеров, но ставит умышленный искусственный барьер, преодолеть который не так-то просто.

Пьеса Ростана — произведение бенефисное, в заглавной роли — Юрий Чурсин, чей облик далек от сложившегося канона романтического героя. Средний рост, телосложение явно не гвардейца, накладного носа нет. В спектакле вообще отсутствует бутафорская фальшь. Актер убедительно доказывает, что он герой романтической драмы: в нем бушуют мужская харизма, безоглядная отчаянность, тонкая нежность и поэтический нерв. Свой путь безответно влюбленного поэта он выбрал сам — «не надо нежности, я буду одинок». Он запрограммировал себя на высокую любовь, что не выдержит банальных отношений мужчины и женщины. В нем, дерзком дуэлянте, блестящем остряке, рефлексирующем философе, живет отважный воин с обостренной гордостью и непререкаемым кодексом чести. Не случайно тонкий стилист Егор Перегудов остановился на переводе Владимира Соловьева не только с его вниманием к любовным коллизиям, но и с акцентами на военной теме и героическом характере Сирано. За нервным гасконцем XXI века с 9-го ряда партера наблюдал Сергей Шакуров — лирический и мудрый Сирано конца 70-х годов из легендарного спектакля Бориса Морозова.

Паулина Андреева необыкновенно хороша и снайперски точна в роли Роксаны. Она — прекрасная и единственная женщина на сцене, воплощение вневременного образа красоты. Ей к лицу любая одежда: черное вечернее одеяние, обтягивающее как вторая кожа, и розовое приталенное платье с воланообразной свободной юбкой с цветочным принтом, фехтовальный костюм и пижама, фата и каска. Она говорит, поет, пританцовывает, фехтует, гоняет на мотороллере, играет мужскими сердцами и кажется почти беззаботной, но неукоснительно верно ведет свою героиню к высокой трагедии. Роксана естественна и в дружеских беседах с кузеном Сирано, и в милом кокетстве с красавчиком Кристианом. В исполнении Кузьмы Котрелёва Кристиан — не дурень. Он добр, смел, честен и отчаянно несчастлив из-за своего несовершенства, ему неловко и обидно «пользоваться» словами Сирано, а сам он — не умеет. Его гибель похожа на мальчишескую безбашенную лотерею — авось пронесет. Но пуля настигла. Еще один поклонник Роксаны — граф де Гиш прекрасного Игоря Золотовицкого. Этот лукавый богатырь ленив и вальяжен, мстителен и трусоват. Запомнились еще два живых персонажа — уже не кондитер (как в оригинале), любитель муз Рагно Александра Усова и д’Артаньян Николая Романова, представивший веселую и совсем незлую пародию на экранного гасконца Михаила Боярского.

В лучших сценах спектакля прорастает романтика Ростана: разнообразные фехтовальные поединки как образ эпохи «плаща и шпаги», где бой подобен острой словесной перепалке, и гибель Кристиана — высоко, над стеной, и после его смерти становится понятно, что Сирано не раскроет Роксане правду: разоблачать павшего в бою для него невозможно, не позволяет гордость и мужская честь. Сцена у балкона Роксаны, когда Сирано подсказывает слова Кристиану, а потом произносит страстный монолог, оба переполнены комплексами и страхом. Появление Роксаны на передовой — она привезла бойцам продукты. Здесь серьезный и очень талантливый режиссер Егор Перегудов оставляет намерение рифмовать век нынешний и век минувший и рассказывает щемящую историю горького одиночества, большой любви, раскрывает героическую тему осады Арраса испанскими войсками. Участники Франко-испанской войны без малого четырехсотлетней давности напоминают однополчан боевых схваток разных времен. Ватники и шаровары, застиранные портянки и старенькие гимнастерки, каски и ранцы.

Между сценами вновь врываются современные музыкальные номера. Видимо, нет доверия к зрителям — сумеют ли они опознать в далекой истории вечные мотивы: любовь и дружбу, войну и мир, преданность и предательство, жизнь и смерть. Звучат стихотворения: «Старый друг» Евгения Евтушенко («Мне снится старый друг, / который стал врагом, / но снится не врагом, / а тем же самым другом») и «Так начинается голод...» Даниила Хармса («С утра просыпаешься бодрым, / потом начинается слабость, / потом начинается скука, / потом наступает потеря / быстрого разума силы, / потом наступает спокойствие. /А потом начинается ужас»), строки Рильке, Аполлинера, Олейникова, Плотова.

Финалов у спектакля два. Один — в полном согласии с пьесой. Умирает Сирано: «Судьба насмешлива. И я убит в засаде. / Как мелкий вор, как жалкий ловелас, / Убийцей нанятым, убит поленом сзади... / Мне даже смерть не удалась!» Дополнительный эпилог начинается неожиданно и монотонно: «На поэта Даниила Хармса, не жалея его, донесла гражданка Антонина Оранжереева. В 1942 году он был помещен в «Кресты». Архивы КГБ — расстрелян, убит. Исполнение смертного приговора над Сократом было отсрочено на 30 дней. Он провел эти дни в темнице, решительно отвергая просьбы о помощи в бегстве от своих друзей. Сократ считал бегство трусостью, его недостойной». Далее — информация о трагических уходах Всеволода Мейерхольда, Галилео Галилея, Соломона Михоэлса, Гарсиа Лорки, Исаака Бабеля. Этот траурный реквием плохо монтируется с законами сцены и больше напоминает акции памяти, что проходят в разных городах и районах — например, на Покровке, неподалеку от нашей редакции, в сквере на месте взорванного Успенского храма. Под скорбные мелодии читаются имена погибших в годы массовых репрессий. Смыслов, которые доверены прекрасной пьесе «Сирано де Бержерак», авторам спектакля показалось недостаточно.