Ныне забытый писатель Пантелеймон Романов написал в начале прошлого века криминальную сатиру об отношении российской интеллигенции к власти большевиков. Сегодня режиссер Андрей Калинин увидел в «Товарище Кислякове» сумрачную трагедию о предательстве всех и вся.

То, что имя Пантелеймона Романова абсолютно ничего не говорит современному читателю, неудивительно: после запрета и изъятия тиража «Товарища Кислякова» в 1930 году писатель оказался в черном списке, а от более тяжелых последствий его уберегла смерть от лейкемии несколькими годами позже. Между тем в двадцатые годы прошлого века Романов числился среди самых популярных сатириков у молодежи и активной части общества. Творческую карьеру погубили внутренние рефлексии писателя, пытавшегося определить место интеллигентской прослойки в зарождающемся «красном» обществе. Уже на первую попытку публичного размышления на эту тему — повесть «Право на жизнь», рассказывающую про мучения беспартийного писателя Останкина, — власти посмотрели весьма косо. А после того как по какому-то недосмотру идеологических работников был залитован и опубликован роман «Товарищ Кисляков», запечатлевший картину окончательного нравственного падения приспособленческой интеллигенции, опала писателя стала неизбежной. Роман позже был издан за границей и переведен на десяток европейских языков. Спектакль Новой сцены Александринского театра — первая попытка вольной сценической интерпретации «Товарища Кислякова».

В черном зале Новой сцены нет сцены как таковой, а количество мест ничтожно, и действие происходит буквально под носом немногочисленных зрителей. Режиссер окунает публику в убогий коммунальный быт двадцатых и не менее отталкивающую суету общественного пространства — Центрального музея, старорежимным сотрудникам которого суждено пережить орабочивание коллектива. Интеллигенты понимают, что пришел окончательный конец их мирку, и способны разве что на беспомощные восклицания и одновременное показное одобрение планов нового директора Полухина (Никита Барсуков) с глазным протезом, одетого в красноармейскую шинель. Только один из несогласных публично выступает против новой линии. Ничего хорошего из этого не выходит: «бунтовщик» не выдерживает напряжения и замертво падает со стула. «Кто против? — Единогласно!» — торжествующе подводит итоги голосования директор. И тогда бывший инженер путей сообщения Ипполит Кисляков, осевший в музее как в теплом месте только ради выживания, понимает, что нужно как-то понравиться и приспособиться к новым хозяевам жизни, чтобы не разделить трагическую судьбу коллеги.

«Товарищ Кисляков» в Александринском, конечно, никакая не сатира, а самая настоящая трагедия положений, поз и жестов. Декорации спектакля крайне подвижны: стол заседаний под красным кумачом, туалетный столик, отхожее место, супружеская кровать, ящик-гроб, царская карета с пулеметом и прочее в мгновение ока перемещаются и комбинируются, создавая новые и новые смысловые пространства. Герои истерически жестикулируют и выделывают замысловатые коленца, после застывая то в ярости, то в непотребстве, то в отчаянии.

Режиссер требует от актеров многозадачности. Большинство участников спектакля выходят в нескольких до смешного или, напротив, трагически разноплановых ролях. Например, отчаянный директор Полухин превращается в домашнего пса Кислякова — фокса Джери. А артист Сергей Еликов — это и тетка жены Кислякова, и отверженный сокурсник главного героя, и заграничный режиссер, по сути покупающий молодую жену друга и одновременно любовницу Кислякова за обещания устроить кинокарьеру.

Самого внушительного результата добивается исполнитель заглавной роли белорусский актер Иван Трус. Постоянно угождая и подстраиваясь под окружающих персонажей, Ипполит Григорьевич испытывает самую яркую палитру эмоций и ощущений. Вот он предает своих уже не имеющих никакого значения коллег, поддерживая бредовые планы Полухина по реорганизации работы музея. При этом вначале он кипит от внутренней, конечно же, ярости, а чуть позже убеждает себя самого, что в том, как метет новая метла, что-то есть. После заверения «Я от тебя никогда не отмежуюсь!» он предает уже и Полухина — невзначай, как бы не желая того, — и приобретает вес в коммунистической ячейке, скинувшей вчерашнего директора. Еще вчера именовавший большевиков бабуинами в кирзовых сапогах, Ипполит Григорьевич меняет свои штиблеты на такие же сапоги и превращается собственно в товарища Кислякова. Правда, перед этим ему придется поплескаться в загаженном сортире — естественно, предварительно немного погневавшись фактом такого умаления своей возвышенной сущности. Во всех этих приспособленческих метаморфозах Иван Трус выглядит крайне убедительно, его интонации проникают в сердце, заставляя позабыть, какой в сущности дрянью стал этот Кисляков. И даже еще более — в полном соответствии с известным высказыванием Владимира Ленина об интеллигенции.

Личная жизнь Кислякова — еще один жестокий фарс. Опротивевшая ему жена Елена (Василиса Алексеева) тоже еще та приспособленка, подтверждающая народный тезис о том, что муж и жена — одна сатана. Ипполиту Григорьевичу она давно постыла и чувствует это. Но, алчно паразитируя на Кислякове, она не уйдет первой, вынуждая мужа объявить о разрыве и изгоняя его из собственной комнаты. Еще более циничен главный женский образ спектакля — Тамара (Олеся Соколова), хорошенькая жена Аркадия Незнамова, единственного друга Кислякова. Будущая кинозвезда в поисках исхода из провинциального Смоленска сначала с помощью любовников организует семейный переезд в Москву, а после продается импортному режиссеру. Но перед этим она расставила сети на «еще один вариант» — самого Кислякова. И тот совершает очередное предательство — уже лучшего друга. Кровавый финал неотвратим.

Роль Незнамова — ожидаемая добротная работа александринского корифея Петра Семака. Художник-народник, в посконной рубахе и с крестьянскими волосами, трагичен и жалок одновременно. Он окончательно разуверился во всем, доводит до адских мук Кислякова, благодаря его за то, что тот, единственный из окружения, не предал его и не захотел его жену. Без каких-либо попыток хоть что-то изменить, он постоянно твердит, что хребет интеллигенции сломан и настали времена окончательного нравственного оскудения. К концу повествования эту благую и светлую душу невозможно вытерпеть ни Кислякову, ни Тамаре, ни публике.

Одной из кульминационных сцен спектакля стало экстатически-танцевальное столкновение двух музыкальных лейтмотивов действия — легкомысленного чарльстона, в котором заигрывающая Тамара практически избивает поверженного Кислякова, и песни про тачанку-ростовчанку, вызывающей слезы сурового директора Полухина. Встреча этих двух тем превращается в судорожные конвульсии участников. А в финале уже никого нет. Остается один Кисляков, прикуривающий от гробовой свечи друга. Он опустошен, выхолощен. Он сам себя проклял и уже не в силах понять свой позор, свою нравственную нищету. И вот это действительно страшно. Потому что нет на свете трагичнее измены, чем измена себе самому.