Елена ФЕДОРЕНКО

14.11.2019

В советское время в закулисье был популярен анекдот о том, что суфлер — тот же разведчик: работает тихо, в условиях, оставляющих желать лучшего, и обоим нельзя «засветиться». Сегодня нередко приходится слышать и читать о том, что профессия суфлера умирает. Действительно, многие труппы отказались от помощи «подсказчиков». В Год театра «Культура» решила оспорить это мнение и выяснила, чем занимался суфлер в эпоху актерского театра и как изменила его функции режиссерская эра. Не торопится ли XXI век попрощаться с человеком, не имеющим права на ошибку? Развенчать стереотипы нам помогли Марина Проклова и Владимир Ярославцев — суфлеры двух главных театров страны: Московского Художественного имени Антона Чехова и Большого.

От бенефиса до забвения

Театр рос и мужал под голос суфлера, а точнее, его темпераментный шепот. Нам досталась такая интерпретация образа: человек почтенных лет с взлохмаченной шевелюрой, в темных нарукавниках, с близоруким прищуром. Сидит за конторкой или пультом, перед ним экземпляр пьесы, рядом свеча или, позднее, тусклая электрическая лампа. Он тихонько подсказывает актерам реплики, и в этой помощи в стародавние времена нуждались все исполнители, как путники, бредущие по раскаленной пустыне, в глотке воды.

Театральная жизнь в дореволюционные годы летела стремительно, спектакли пекли как блины. Выдающийся критик Павел Марков, рассказывая о первых годах XX столетия, на которые выпали его детство и юность, отмечал: труппы играли без выходных — «в провинции, например в Туле, премьеры давали ежедневно», а в Первопрестольной, «в драматическом у Федора Корша», новый спектакль показывали каждую пятницу. Без подсказчика в такой ситуации никак не обойтись — роли актеры репетировали от силы два-три раза, и запомнить монологи мог разве что уникум с фотографической памятью. Суфлер занял положение важного и незаменимого работника сцены. Он владел правильным произношением, плавной напевностью русской речи, и потому иностранцев, которых на театре было немало, в подсказчики не принимали. Суфлеров уважали — на императорских подмостках они обладали правом на ¼ бенефиса. Маловато, конечно, но факт примечательный.

Великая Мария Ермолова выросла в суфлерской келье своего отца: Николай Алексеевич ранее играл на сцене как драматический артист и небезуспешно писал водевили, однако в итоге предпочел суфлерское дело. Замечательный актер таировского «Камерного театра», партнер Алисы Коонен — Владимир Кенигсон признавался, что застенчивость поначалу мешала ему и на первой любительской сцене он выбрал работу суфлера: в ней «я наслаждался мысленным исполнением всех ролей сразу». Свою суфлерскую молодость считал «великой школой театра» блистательный мхатовский артист и режиссер Михаил Тарханов.

Позже колоритная фигура подсказчика стала объектом насмешки — постарались авторы водевилей и фильмов о закулисье и его обитателях. Суфлеров в тесных пиджаках, явно с чужого плеча, представляли сентиментальными, жестикулирующими, рвущими волосы, теряющими очки и уравновешенность. Незадачливая героиня рассказа «Преступление актрисы Марыськиной» Аркадия Аверченко, в очередной раз получившая ничтожно маленькую роль, пустилась в смелую и опасную импровизацию и провела суфлера через удивление и ужас к отчаянию и истерике.

Актеры суфлеров любили, воспринимали как домовых, охраняющих театральный дом. Характерная солистка Большого театра, а позже — заведующая балетной труппой главного театра страны Александра Цабель рассказывала, как они, ученицы балетной школы, танцевали птиц в опере «Снегурочка»: не столько танцевали, сколько ползали по земле и собирали леденцы, которые бросал им суфлер. Добряк желал поддержать и взбодрить усталых детишек — время-то было уже позднее.

Свое почетное место профессионал подсказки начал терять в начале прошлого столетия. На смену своеволию актерских амбиций уже спешил режиссерский театр с его «жизнью человеческого духа», верой в предлагаемые обстоятельства, психологической достоверностью, принципами «перевоплощения» артиста в образ и соединения сознательного и бессознательного в работе над ролью. Поиски «я в предлагаемых обстоятельствах» и «погружение в характер персонажа» требовали времени. За долгий репетиционный период актеры крепко осваивали текст ролей, и жизнь суфлеров стала спокойнее. Постепенно от их услуг многие театры отказались, другие не расстались с нужными специалистами, расширив круг их должностных обязанностей.

На что жалуетесь?

Наша собеседница — Марина Проклова, работает в Московском Художественном театре имени Чехова с 1979 года. «Суфлер участвует в выпуске премьер, репетициях спектаклей текущего репертуара, занимается срочными вводами. Мы оформляем экземпляр выверенного текста с подробным указанием всех мизансцен: там помечено, кто куда идет, что несет, к кому поворачивается. Этот документ готовим не только для себя, но и для помощника режиссера, и для репертуарной конторы. Если спустя время постановщик что-то изменяет, вносим эти поправки. Главная функция суфлера — работа с «партитурой спектакля». Театры, упразднившие суфлерскую помощь, возложили его обязанности на помощника режиссера. «Суфлер и помреж — разные профессии, — доказывает Марина. — Помреж отвечает за весь организационный процесс: собирает репетиции, помогает постановщику, а суфлер поддерживает актеров и работает с текстом».

Много лет назад довелось мне подержать в руках суфлерский экземпляр «партитуры спектакля» в Малом театре, и впечатления живы до сих пор. Галочки и крючочки, черточки, прерывистые и волнистые, жирные точки и стрелочки выглядели криптографической шифровкой. Эта тайнопись отражала расположение и перемещения актеров по сцене, силу голоса вплоть до нюансов интонаций, паузы и многое другое. Цветным карандашом, двумя линиями, как сказуемое в школьной тетрадке, были подчеркнуты отдельные выражения и рядом — инициалы. Это слова, которые определенный актер часто забывает. В такие минуты суфлеры демонстрируют виртуозное мастерство, руководствуясь принципом земских врачей: не навредить. Поймает актер особое вдохновение, и поведет оно его к долгой «мхатовской паузе» — подсказка может сбить настрой, нарушить гармонию. Да и подсказывать надо каждому по-своему: кому-то всю реплику, другому достаточно первого слога или даже звука, третий реагирует на интонацию. «У нас с артистами тесная связь, — продолжает рассказ Марина, — они знают: мы рядом, иногда одного нашего присутствия бывает достаточно, чтобы актер чувствовал себя уверенно. Я не переоцениваю свою роль ни в коем случае, но многие артисты говорили, что успокаиваются, когда видят нашу горящую лампочку, и знают: мы здесь — и всегда придем на выручку. Чувствуем, когда актер «потерял» фразу, по жестам, поведенческим нюансам, ритмическим перепадам, неожиданным оценкам и даже взгляду. Тонкая такая штука».

Суфлер «играет» по правилам психологии, точно считывая настроение и сканируя степень напряжения артистов, а они, как известно, народ нервный. Конечно, суфлер испытывает «личные» чувства, но его обязанность на время спектакля их прятать — так поступает психотерапевт, принимающий пациента. Качество страховки зависит и от внятной дикции, и от диапазона голосовых возможностей: от приглушенного чревовещания до отчаянного крика. О быстроте реакции, сконцентрированности и внимании говорить не приходится.

Суфлера «ухо» кормит

Талисманом Театра имени Маяковского долгое время была Любовь Лесс, работавшая еще с Мейерхольдом, Таировым, Охлопковым. Она, одна из немногих, могла вступать в спор с неистовым худруком Андреем Гончаровым и даже делать ему замечания. Удивительно, но он прислушивался. Как прислушивалась к ее безупречно грамотным фразам вся труппа. Фаина Раневская не сомневалась, «суфлер — это профессия»: «Что это за театр, где его нет?!» К ее словам могли бы присоединиться корифеи русской сцены — Софья Гиацинтова, Анатолий Кторов, Алексей Грибов, Михаил Яншин, Игорь Ильинский, Ростислав Плятт. Рассказывает старейшая актриса Художественного театра Нина Гуляева: «Суфлеры — нужные театру люди, незаменимые на спектаклях и репетициях. Волнение отступает, когда суфлер на месте, — значит, все будет спокойно и хорошо. Мхатовские старики относились к ним с почтением, и мы, пришедшие в театр в 50-е, на мнение мастеров ориентировались, да и понимали: суфлеры помогают. Мы-то, молодые, тогда все помнили, а у актеров почтенных лет текст подчас вдруг выскакивал из головы. В каких-то диалогах можно выкрутиться. А если большой монолог, да еще в стихах? Тогда — черная стена, паника, надежда на подсказку. Когда мы начинали, суфлеры были данностью, принадлежностью театра. А сейчас юное поколение и не знает, кто это, приходят в труппу и удивляются, что они еще есть».

Действительно, нужны ли они сегодня, когда гаджеты умнеют не по дням, а по часам? Ведь можно воспользоваться крошечной капсулой телесного цвета, и беспроводная связь возьмет на себя все проблемы с ускользающей памятью. С микронаушником, который в театре называют «ухом», выходят на сцену многие и не всегда пожилые актеры. Важно — как. Великолепный лицедей Владимир Этуш в свои 95 лет работал с «ухом» открыто, с особым шармом обыгрывая «подсказки». Марина Проклова не сомневается, что технический прогресс не опасен ее профессии: «Сложная часть нашей работы — срочные вводы: заболел артист, и его экстренно заменяет другой — этот форс-мажор требует полной мобилизации. В такой ситуации, конечно, «ухо» выручает, оно — у артиста, а суфлер, знающий спектакль до нюансов, в микрофон подсказывает текст, магнитофон-то не включишь...»

«Дети подземелья»

А вот чему помешало развитие технологий, так это рабочему месту суфлера. Традиционная будка по центру авансцены, окруженная над подмостками ореолом раковины (форма направляла звук в глубину, к актерам), когда-то была характерной особенностью сценического пространства. Как кулисы, занавес, колосники, оркестровая яма. Станиславский называл ее конурой, а обитателя сравнивал со страдальцем, обреченным на пытку средневековой инквизиции. «Грязный ящик вроде собачника, обитый пыльным войлоком. Половина туловища суфлера погружена в подполье сцены с подвальной сыростью, другая половина <...> — на уровне пола сцены — подогревается с обеих сторон стосвечовыми раскаленными лампами рампы. Вся пыль при раздвигании занавеса, при шмыгании женских юбок о пол сцены летит в рот мученика-суфлера». «Детей подземелья» преследовали два хронических недуга: ревматизм и чахотка. Узкий, маленький суфлерский скит постепенно модернизировался и обустраивался. Он многое мог рассказать о своих хозяевах. В Малом театре скромный затвор суфлера вместил все необходимое для работы и отдыха. Полвека, еще с дореволюционных лет, служил там легендарный Иосиф Дарьяльский — в своей будке он не только работал, но пил чай, брился, переодевался, позволял себе и вздремнуть часок-другой. Его каморку назвали «Дарьяльским ущельем», что намекало не только на фамилию остроумного и находчивого владельца, но и на приключения предприимчивых Кисы Воробьянинова и Остапа Бендера, встречавшихся в излучине Терека со священником Федором Востриковым.

Теперь будку увидишь нечасто. Суфлеры переместились за кулисы, а при необходимости могут оказаться и среди декораций. Марина Проклова объясняет: «Мы редко сидим в будке — ее утилизировали и сделали съемной. По сцене сейчас двигаются, меняя наклоны и уровни, всякие платформы, при их трансформации подмостки ходят ходуном — место суфлера попадает в зону опасности. Сейчас в нашем репертуаре только один спектакль, где суфлер подсказывает из будки, — «Сережа» Дмитрия Крымова. Есть она и на «Вишневом саде», там «колпак» оправдан постановочной логикой — из него вылезает артист».

Следите за руками

Профессия суфлера загадочна и неуловима, она не имеет теоретической базы, и потому в системе образования ей не нашлось места — нет такого профиля в учебных заведениях. Как правило, суфлерами становятся работники театра.  

Осваивают знания, умения, навыки на практике, под сводами храмов Мельпомены. «Суфлеров не берут с улицы, это люди из своего коллектива. Я начинала трудовую жизнь в отделе кадров Художественного, куда привела меня любовь к Чехову и театру, — вспоминает Марина Проклова, — ко мне присматривались, насколько общительна, контактна, и сочли, что справлюсь». Часто суфлерами становятся актеры, иногда звукооператоры и ассистенты постановщиков, любимица Театра имени Вахтангова Елена Шалевич попала в профессию из костюмерного цеха.

Совсем иная история в мире оперы. «Академический вокал» и от суфлера требует серьезного музыкального образования, из иных театральных служб и цехов в «оперные подсказчики» не попадешь. О специфике работы «Культуре» рассказал Владимир Ярославцев, опытный суфлер Большого театра.

Ярославцев: Суфлер в оперном театре — первый помощник маэстро, нас часто называют ассистентами дирижера. Учился я музыке 18 лет, прошел весь гнесинский комбинат: музшкола, дирижерско-хоровой факультет училища и институт по той же специальности. На последнем, пятом курсе мне посоветовали принять участие в конкурсе на освободившееся место суфлера в Большом театре: «Попробуй, отличный старт для дирижерской карьеры». Пришел в 1971-м и задержался на 48 лет, за это время уже сменилось четыре поколения солистов.

культура: Что входит в обязанности оперного суфлера?
Ярославцев: Подсказки: режиссерские — корректировка по сценическим элементам; текстовые, когда исполнитель забыл слова; музыкальные — от них зависит чистота исполнения спектакля. Сейчас наша деятельность многовариантна. Есть постановки, где мы трудимся на титрах. Непростая работа: сижу за пультом компьютера, с клавиром, и в нужный момент «запускаю» текст перевода — тот, который читает зритель. Бывает, за один вечер нужно выдать на экран 1200 повесток.

культура: От чего зависит появление в спектакле суфлерской будки?
Ярославцев: Режиссеры редко ее ставят, но процесс этот несложный, и размеры «раковины» могут быть разными. Иногда будка возникает по требованию солистов: чаще — в «Дон Карлосе», «Пиковой даме», «Бале-маскараде». Певцы просят и на другие спектакли, но постановщикам не нравится суфлерское возвышение на рампе, визуально мешает ими задуманной перспективе.

культура: Чаще всего подсказываете певцам текст?
Ярославцев: Слова — только по требованию. Каждый солист — индивидуальность, и каждого нужно знать. Одни в нас не нуждаются и на нас не отвлекаются. Другие просят подстраховать — мы по глазам, мимике, интонации чувствуем: вот-вот нужна будет помощь. Если есть будка, подсказываем из нее, если нет — в кулисах стоим. Бывали экстремальные случаи, когда прятались в интерьерах. В «Борисе Годунове» мы вдвоем работали: один «под колпаком», второй бегал с фонариком из правой кулисы в левую. Система жестов у нас дирижерская: рукой вверх-вниз, легкий вздох кисти — пора начинать, есть движения, требующие ускорить темп или затормозить. Сравнивать оперу с драматическим действием нельзя, здесь все зависит от музыки: певец забыл текст или опоздал, не вступил вовремя, а оркестр-то продолжает играть, его нельзя остановить. Наладить синхрон между дирижерской волей и сценическим действием — наша забота. Помогаем и с чистотой интонационной — ушки-то у нас на макушке, абсолютный слух, чувствуешь, когда «поплыл» человек, и корректируешь его. Сейчас певцы видят дирижера на телевизорах, установленных по краям сцены, раньше такого не было. А если по мизансцене взгляд персонажа устремлен в кулису? Там мы стоим и ему дирижируем. Нюансов много. Суфлерская работа в опере — аналог «Скорой помощи», к которой срочно обращаешься при недомогании. Мы можем все — провести и спевки, и сценические репетиции. На моем веку дважды дирижер не пришел на спектакль. Тогда за пульт вставал суфлер, и результат оказывался достойным.

Солисты, которым мы помогаем, наш труд оценивали всегда. Помню благодарности Елены Васильевны Образцовой. Недавно с Юсифом Эйвазовым в «Пиковой даме» работал — он восторженно отзывался о моей поддержке. Исполнителям надо не дать возможности потеряться. Не забуду 90-летний юбилей Ивана Семеновича Козловского, когда он забыл арию Ленского из сцены «Дуэль» в «Евгении Онегине» и даже растерялся — я тогда «вылезал» из будки и все слова вкладывал ему в рот.

культура: Я была на том концерте, подсказки долетали до зрителей. Такое часто случается?
Ярославцев: Бывает, хотя, конечно, это нехорошо. Недавно на записи спектакля «Ла Скала» слышал своего коллегу. Ничего страшного — это театр, дело живое. Иногда приходится кричать, чтобы не остановился процесс. Тогда кажется — на улице слышно. Но здесь уже не до жиру — необходимо спасать положение. Что делать, если по мизансцене певец, которого нужно незамедлительно «поправить», находится далеко, и голос суфлера до него не долетает? К счастью, такое происходит редко.

культура: Сколько суфлеров в Большом театре?
Ярославцев: Когда пришел без малого полвека назад, нас было трое. Моих коллег — потрясающих музыкантов с высочайшим образованием, великолепно владевших инструментом, — к сожалению, нет уже в живых. Они, как концертмейстеры, проводили уроки с солистами. Вместе, в крепкой связке, мы отработали четыре десятилетия. Сейчас в суфлерской команде Большого нас двое. Лет семь назад пришла замечательная девушка из Консерватории — очень грамотная, большой музыкант, знающая и дирижерское дело.

культура: Не жалеете, что личная дирижерская карьера не сложилась?
Ярославцев: Мне кажется, я нашел свое место в высоком оперном искусстве. Мне интересно, я люблю наш театр, даже жена ревнует. С какими замечательными солистами довелось сотрудничать: Тамара Милашкина, Елена Образцова, Тамара Синявская, Владимир Атлантов — это же счастье. Поставь меня за пульт — проведу спектакль без проблем. В свое время главный дирижер Юрий Симонов говорил: нужно сделать все, как положено в Большом. Так, по-серьезному, мы работаем. И все преданы театру.