Виктория ПЕШКОВА

01.08.2019

Вступая в должность худрука МХАТ им. Горького, Эдуард Бояков в числе приоритетных направлений репертуарной политики назвал современную драматургию и великую советскую литературу. Две первые премьеры — «Последний герой», поставленный Русланом Маликовым по пьесе Ивана Крепостного, и сценическая версия повести Валентина Распутина «Последний срок», созданная Сергеем Пускепалисом, — отразили программную установку нового руководства и продемонстрировали, что большие сцены и залы драматургам «новой волны» все еще не по плечу.

Эдуард Бояков по праву считается одним из самых энергичных проводников современной драматургии. Созданный им театр «Практика» стал своего рода испытательным полигоном для молодых буревестников российской сцены. Несмотря на нестройность рядов, они шли в бой с таким азартом и верой в свое творческое всемогущество, что в какой-то момент не только у ярых приверженцев, но и у тех, кто к их потенциалу относился с большой долей скепсиса, возникло ощущение, что еще чуть-чуть — и новая драма выйдет из подвальных залов в сотню зрителей на большую сцену.

Однако революции не произошло. Отдельные прорывы ревнителям новых форм осуществить удалось, но напоминали они скорее захват плацдармов, чем победоносное наступление. За редким исключением, современная драматургия по-прежнему обитает в пространстве малых и экспериментальных сцен, и лишь немногим постановкам удается продержаться в репертуаре долее двух, максимум трех сезонов.

Вероятно, именно в надежде доказать, что это все может быть совершенно иначе, Бояков и пригласил на постановку давнего соратника и единомышленника Руслана Маликова, чья режиссерская биография связана в первую очередь с так называемым актуальным театром. Достаточно упомянуть, что спектакль «Акын-опера», поставленный Маликовым со товарищи в Театре.doc, в 2014 году был удостоен спецприза жюри музыкального театра фестиваля «Золотая маска». Справедливости ради отметим, что примерно в то же время режиссер поставил два спектакля (сегодня, если верить афише, их в репертуаре нет) в Театре Наций, чьи масштабы с «Доком» и «Практикой», конечно же, не сравнить. Однако спектаклей большой формы в действительно большом пространстве Маликову ставить не приходилось.

Линию современной драматургии было решено открыть пьесой «Последний герой», в 2018 году вошедшей в длинный список конкурса «Действующие лица». Под псевдонимом Иван Крепостной скрывается (но не так, чтобы очень) Тимофей Ильевский — режиссер-постановщик Брестского академического театра драмы, на счету которого около десятка пьес и инсценировок. Пьеса написана в феврале прошлого года. Вроде свежак свежаком. Более того, работа над текстом шла и во время репетиций, причем, как говорят очевидцы, не только над выкорчевыванием ненормативной лексики, которую на сцене МХАТа вообразить невозможно. Тем не менее чем дальше разворачивается действие, тем сильнее ощущение, что ты оказался в начале 2000-х, а то и вовсе в 90-х.

Жили-были Старик со Старухой. И был у них сын — горький пьяница. И жизнь вокруг текла непонятная да несправедливая, не такая, как прежде. И решил Старик, в прошлом боевой офицер-ракетчик, найти место, где ему никто не помешает жить так, как он привык сызмала — по чести и совести: Родину любить, долг свой исполнять, правду-матку резать. Прихватил с собой свою Старуху и обосновался на заброшенной ракетной базе. Да только и там не укрыться от реальности: то зело нетрезвые шуты-реконструкторы танком им стену раздолбают, то заявятся какие-то полукриминальные отморозки, именующие себя «Легионом спасения родины». И приходится старикам не только принципы отстаивать, но и обороняться с оружием в руках.

Слабое место многих претендующих на злободневность текстов — отсутствие фильтров, позволяющих отделить остро-сиюминутное от подлинно знакового. Да, бомжи и пьяные и сегодня на улицах валяются, даже в Москве, и случается, в пределах Бульварного кольца. И «реконструкторы» попадаются как культурно-подкованные, так и не очень. И компании агрессивных молодчиков — явление не из области фантастики. Но все равно не можешь отделаться от ощущения, что пьеса скорее принадлежит временам пусть и недавнего, но все-таки прошлого. Можно, конечно, сделать поправку на то, что автор живет в Белоруссии, а там жизнь течет в несколько иных реалиях, но поскольку в тексте географические привязки отсутствуют, это не срабатывает.

Огромную мхатовскую сцену режиссер освоил по максимуму: покосившиеся бетонные перекрытия над жерлами пустых шахт, погнутые мачты техобслуживания, полуразвалившаяся казарма, чьи остатки вдребезги разнесет бутафорская «Тридцатьчетверка» (сценографию Тамары Мурадовой, более киношную, нежели театральную, актерам еще предстоит обжить). Плюс внушительных размеров массовка, переводящая на язык пластики грезы старого солдата (хореограф Алексей Щербаков аккуратно отмерил этим видениям и юмора, и инфернальности). Но все это только эффектная рама для действия, которому не хватает темпа, органики, внятных промежуточных акцентов и, главное, внутренней убежденности. Похоже, режиссер не только не определился с жанром постановки — она флуктуирует то от фарса к боевику, а то от трэша к мелодраме — но, что еще печальнее, с тем, какое послание он адресует зрителю, какие максимы, кроме очевидных, стремится ему донести.

И тут надо отдать должное мхатовским артистам, которые выруливают в этой системе абсолютных неопределенностей на пределе возможного. А исполнители главных ролей Иван Криворучко (Старик) и Лидия Кузнецова (Старуха) — низкий поклон классической актерской школе — умудряются еще и преодолеть узкие рамки авторского текста и режиссерского замысла, любовно и бережно «достраивая» судьбы персонажей из собственного жизненного опыта. Однако от несовершенства исходника все равно никуда не уйти. Нынешние господа драматурги, в массе своей, обладают одним, если можно так выразиться, родовым признаком — неумением создавать реалистичные характеры, существующие во времени, простирающемся за пределы сценического. Персонажи «Последнего героя» не столько живые люди, сколько роботы-полуавтоматы (поди их вочеловечь), снабженные набором достаточно примитивных функций, которые обслуживают сколоченную автором сюжетно-смысловую схему, сильно смахивающую на компьютерную игру, где одни — хорошие, а другие — плохие. Почему они плохие? Да просто мы так решили. 

Даже Старику со Старухой, повинуясь автору, приходится действовать вопреки естественным родительским чувствам, не говоря уже о здравом смысле. В прологе спектакля Старик, вооружившись «макаровым», спасает в стельку пьяного отпрыска от «чистильщиков», взявших на себя миссию избавлять окружающую среду от разнообразного «биомусора». О том, почему сын стал тем, кем стал, и где был в это время его правильный родитель, додумывайте как хотите. А уже в следующей сцене отец преспокойно обустраивается на богом забытой военной базе, покинув забулдыжное дитятко на произвол судьбы. То есть теперь ему сына уже не жаль? Или он получил гарантии, что непутевое чадо не попадет в лапы каких-нибудь других блюстителей чистоты человечьей породы? А что жена его по этому поводу думает? Актерам приходится доигрывать «из себя» то, что упустил из вида драматург, а упустил он многое, в том числе и вразумительно выстроенный финал. И в пьесе, и в спектакле он фактически отсутствует. Спохватившись, что по законам здравого смысла героев с базы не эвакуировать, а вечно там отсиживаться они не могут, автор просто берет на себя полномочия Deus ex machinа, которому никаких аргументов не требуется, и подбрасывает старикам корявую записочку от сына с неопределенными обещаниями встать наконец-то на путь истинный.

К сожалению, это далеко не единственное слабое звено в цепи, скованной драматургом и режиссером, но разбирать каждое — сизифов труд. Правда, в конце сезона появилась информация, что работа над спектаклем продолжится и Маликов даже будет выходить на сцену по очереди во всех значимых мужских ролях. Что ж, играющие режиссеры сегодня на театре не такая уж и редкость, даже к Станиславскому апеллировать нет необходимости. Правда, с драматургами Константину Сергеевичу везло больше.

Судьба второй мхатовской премьеры — «Последний срок», поставленной Сергеем Пускепалисом по повести Валентина Распутина, сложилась куда счастливее, и это более чем закономерно. Говорить о мощи психологического фундамента прозы мастера, его исключительной чуткости к дыханию жизни, равносильно доказыванию того, что дважды два — четыре. Напомним только, что повесть «Последний срок» была написана Валентином Григорьевичем в возрасте чуть за тридцать, и большинство персонажей — много старше его, а главной героине — готовящейся к переходу в вечность Анне — и вовсе под восемьдесят. Секрет этой зоркости «прост» — Распутин не наблюдал жизнь со стороны, как это ныне принято у значительной части пишущих, ставящих, снимающих, но пропускал ее поток через себя.

В свое время «Последний срок» стал одной из последних постановок еще не расколотого МХАТа, и в том, что театр решил начать новый виток истории именно с этого произведения, видится стремление принять эстафету из рук выдающихся предшественников. Можно только пожалеть, что спектакль Пускепалиса, наследующий не только этические, но и эстетические традиции театра, не был выпущен прежде «Последнего героя». Думается, что и логики, и справедливости в этом было бы больше.

У мхатовцев получилась чистая, кристальной ясности и почти мистериальной высоты и красоты история о силе и слабости души человеческой. И каждая актерская работа здесь не игра в поддавки со зрителем, но подлинная, непарадная жизнь, явленная во всей ее беспощадности. А «лоскутная» сценография Эдуарда Гизатуллина, одновременно прочная и невесомая, пронизанная завораживающим голосом Таисии Краснопевцевой, позволяет этой мистерии не отрываться от грешной земли. 

В меркантильно-рыночные времена говорить о вечных истинах с той силой и убежденностью — не поучая, но трогая за сердце, — с какой это делает Екатерина Ливанова (голос Автора или, скорее, Ангела-хранителя), такого на нашей сцене, пожалуй, нынче и не встретишь. В родной дом из мест дальних и не очень слетаются взрослые дети, проститься с покидающей этот мир матерью: давно «огорожанившаяся», напористая Люся (Ирина Фадина), не желающая сдаваться маячащей на горизонте старости; хлопотунья Варвара (Лидия Матасова), наивная и беззащитная, какой может быть только так и не повзрослевшая девчонка; Илья (Андрей Зайков), которого носит по свету, как перекати-поле. 

У каждого — своя жизнь, где все меньше остается места для старухи-матери, для памяти о собственном детстве. Самая любимая дочка не приедет вовсе. Но для Анны (Елена Коробейникова) все дети — часть ее самой. Она прожила долгую жизнь — не слишком радостную, но горько-счастливую, где каждая минута была наполнена смыслом, а потому ей «есть к кому уходить и от кого уходить». И оставляет она за себя своего старшего — прочно стоящего на ногах, по-мужски сурового и доброго Михаила (Сергей Галкин) и его заботливую, хозяйственную жену Надежду (Мария Янко), как единственных, кому по силам удержать нить, связывающую прошлое с будущим. «Последний срок» — не о смерти, а о воскресении.

Две первые премьеры МХАТа, что неудивительно, стали предметом горячего обсуждения как в профессиональной среде, так и в зрительской. У каждой из сторон есть свои аргументы, но окончательный арбитраж всегда прерогатива времени. Очевидно, режиссерам, работающим с современной драматургией, необходимо давать возможность пробовать свои силы на академической сцене, обладающей свойством выявлять как недостатки, так и достоинства материала. И для них, и для драматургов это ни с чем не сравнимый опыт, позволяющий ощутить границы собственных возможностей и понять, в каком направлении развиваться. Это необходимый этап самопознания, жизненно важный для любого творческого человека, — на берегу плавать не научишься.

Фото на анонсе: mxat-teatr.ru