Александр МАТУСЕВИЧ

08.11.2018

Спустя двадцать три года Большой вернул в репертуар шлягер всех времен и народов — «Севильский цирюльник» Джоаккино Россини.

Главный театр страны никогда особо не жаловал репертуар бельканто, однако «Севильский цирюльник» не сходил со сцены Большого со дня первого представления в 1860 году. Он пережил двенадцать постановок и даже одну пародийную интерпретацию (в 1923-м), а версия 1965 года и вовсе задержалась здесь на тридцать лет. «Цирюльник» был «дежурным блюдом» театра, успешно конкурируя с «Травиатой», «Риголетто» и русскими операми типа «Евгения Онегина» или «Бориса Годунова». Однако в 1995 году россиниевский шедевр выпал из репертуара. Сейчас он вернулся в новом обличье. Но так ли оно ново на самом деле?

Удивительно, но отголоски советской исполнительской практики явственны и в новой постановке. В премьере задействованы в основном певцы, не специализирующиеся на россиниевском репертуаре (исключение — исполнитель партии графа Альмавивы  — Богдан Михай), а поющие все подряд, да и дирижер Пьер Джорджо Моранди  — скорее знаток Верди. Оркестр изрядно сокращен вроде бы под россиниевские стандарты, однако до легкости и воздушности, каких умели достигать великий Альберто Дзедда, Риккардо Мути или Михаил Плетнев, ему далеко. Звучит он уверенно, но не изящно.

Да и в постановочном плане не удалось избежать штампов. «Цирюльник»  — по-прежнему развеселая комедия буффонного типа, в которой лирическое и социальное отодвинуто далеко на второй план. Визуально авторы спектакля помещают действо в эпоху париков и фижм, как и предписано либреттистом Чезаре Стербини (художник по костюмам Ольга Шаишмелашвили). Сценография Зиновия Марголина далека от соцреалистического буквализма и дотошным воспроизведением севильских реалий не занимается. На заднике  — огромный экран, где то порхают бабочки, то падают звезды, то стекают ливневые потоки. Перед ним  — огромная ажурная белая беседка-павильон, которая формирует сценическое пространство и задает архитектонику мизансцен.

Вернуть «Цирюльника» на сцену позвали Евгения Писарева  — одного из немногих, если не единственного современного российского режиссера драматического театра, который умеет слышать музыку и с оперой не на «вы». Прежние его опыты в комической опере  — «Итальянка в Алжире» в МАМТе и «Свадьба Фигаро» в ГАБТе  — были очень удачны. Россини он прочитал в духе комедии дель арте. Казалось бы, герои ограничены заданным амплуа. Но в одномерности Писарева упрекать не стоит: он попытался копнуть в ином направлении, показав «Цирюльника» в вечно актуальном формате «театра в театре», представив участников шоу не только масками с запрограммированным рисунком, но и живыми людьми. В то время как основное действо разыгрывается на возвышенном подиуме в глубине, на авансцене публика видит театральные гримерки, куда артисты-маски периодически заглядывают припудрить носик или перекурить. Получилось по-театральному эффектно. На сцене много комикуют и дурачатся, происходящее усилено эксцентричной пластикой миманса (хореограф Албертс Альбертс).

Премьерный состав исполнителей противоречив  — и дело не только в отсутствии россиниевской специализации у певцов. К примеру, Розину (Хулькар Сабирова) вопреки авторской воле исполняет не меццо, а сопрано, отчего характер героини меняется и едва ли соответствует замыслу композитора. На главную партию — графа Альмавивы  — Большой пригласил румынского тенора Богдана Михая. Несмотря на то, что артист поет Россини по всему миру, на сей раз он не справляется с колоратурами, имеет невыровненный, очень скромный по силе и красоте тембра голос, неприятную «мяукающую» манеру. Кроме того, несчастного тенора нагрузили страшно голосоломной арией в финале  — знаменитую «Cessа» часто купируют именно из-за невероятной сложности  — которую он допевает с трудом, долго мучая публику сомнительными руладами. Выбор исполнителя так и остался для публики загадкой: едва ли у Большого не было возможности ангажировать достойного певца. Даже если россиниевские супертенора типа Хуана Диего Флореса или Лоуренса Браунли были заняты, есть целая гвардия русских исполнителей, великолепно справляющихся с таким репертуаром. Достаточно назвать Дмитрия Корчака, Сергея Романовского, Максима Миронова, Алексея Кудрю.

Состав вообще оказался весьма противоречивым и разношерстным: по эстетике звукоизвлечения, по манере, по тембральной сочетаемости и по опытности и музыкальности приглашенные певцы очень разнятся. К тому же каст, в котором солисты Большого исполняют лишь незначительные партии (самая весомая  — Берта у Оксаны Горчаковской), едва ли может считаться сбалансированным. 

При этом сам по себе каждый из солистов в общем-то интересен. Молодой польский баритон Анджей Филончик  — красавчик с ярким голосом, крепкой комплекцией идеально подходит на роль харизматичного представителя третьего сословия брадобрея Фигаро. Шаржированность и гротеск при сочном вокале великолепно использованы станиславцем Дмитрием Ульяновым для создания запоминающегося образа клеветника Базилио. Наконец, итальянский баритон Джованни Ромео владеет искусством буффонады и одновременно техникой пиротехнических скороговорок, что делает его Бартоло едва ли не центром всего спектакля.

Фото на анонсе: Дамир Юсупов