Елена ФЕДОРЕНКО

12.10.2018

Режиссеру Марку Захарову — народному артисту СССР, полному кавалеру ордена «За заслуги перед Отечеством», Герою Труда Российской Федерации — исполняется 85 лет, из них ровно 45 он руководит московским театром «Ленком».  

Юбилейные поздравления принято писать возвышенно. Марку Анатольевичу это вряд ли придется по душе. Хотя, кажется, его ничто не может вывести из себя. Держится он вполне импозантно — всегда строг, корректен, подтянут, сдержан, а гордый профиль добавляет облику некую пафосность. Но за подчеркнуто спокойными, интеллигентными манерами маскируется беспокойный артистизм шутника, мудрого и немного печального остроумца.

Он автор бьющих наотмашь реприз и запоминающихся афоризмов. Фразы из захаровских фильмов давно стали народным достоянием, разошлись на пословицы и поговорки. Смельчак и балагур, на чем настаивают друзья юности (они же — друзья по всей жизни), Захаров открыт романтике. Это ведь он написал нежнейшие письма товарища Сухова «разлюбезной Катерине Матвевне», что являлась герою «будто чистая лебедь»: «И пришел мне черед домой возвратиться, чтобы с вами вместе строить новую жизнь в милой сердцу родной стороне». Вернулся и Марк Захаров — в Москву, где родился и вырос, из Перми — там начинал актером и там же факультативно поставил свой первый спектакль «Аристократы» по Погодину. Потом был студенческий театр МГУ, Театр Сатиры и знаменитое «Доходное место» Островского, громкий «Разгром» по Фадееву в «Маяковке». В 1973-м приступил к строительству своего театра — одна из книг Захарова так и называется: «Ленком» — мой дом». Возводил надежно и стабильно.

Театр Захарова — путь познания его, театра, вольной и парадоксальной природы. Руководитель скрупулезно складывал особую, невероятно свободную и звонкую труппу: Янковский и Збруев, Леонов и Абдулов, Чурикова и Караченцов. Невероятна почти наивная привязанность режиссера к своим актерам, для которых задумчивый острослов Григорий Горин писал умные и тонкие пьесы. Мало популярное сегодня почтение к «старикам» — из разряда невероятного: Захаров же для Татьяны Пельтцер и Леонида Броневого на радость зрителям придумывал потрясающие репризные выходы.

Захаровские спектакли с их мощным каркасом можно разбирать как пособие для режиссеров, будущих и настоящих, — настолько они крепко скроены, кропотливо разобраны, ювелирно сложены со всеми «коридорами импровизаций» и «преувеличенной энергетикой». Его сочинения — непредсказуемы, удивляют лихими поворотами, полетом смыслов, они оглушают и заставляют сопереживать. Режиссерская фантазия соединяет публицистический энтузиазм и художественную пылкость. Автор конструирует литературную основу, смешивая в одном котле разные произведения одного автора, а то и соединяя, казалось бы, несоединимое — Аристофана и Чехова, например.

На Малой Дмитровке узаконили музыкальные спектакли на драматических подмостках, а тайну вечной молодости рок-оперы «Юнона и Авось» объяснить непросто. Впрочем, этот легендарный долгожитель, скорее, исключение. Режиссер беспощадно строг к своим сочинениям — периодически наводя ревизию в своем хозяйстве, он расстается со спектаклями, полными сил и живых эмоций. Тут у Захарова, видимо, есть свои размышления о постановках, которым он не позволяет стареть, не дает падать ниже какой-то только ему ведомой черты.

В чем секрет режиссера и формула его любви к театру, «Культура» попыталась узнать у коллег юбиляра. Все они — народные артисты, и по званию, и по искренней любви публики.

Виктор РАКОВ:

— Марк Анатольевич как-то резко оставил профессию артиста для того, чтобы найти себя в режиссуре. За 45 лет, что он руководит «Ленкомом», он создал свой театральный язык, его фильмы уникальны по кинематографическому стилю. Я бы назвал их настоящими вселенными. К сожалению, он давно уже не снимает, хотя мне посчастливилось поработать в последней его картине — «Убить дракона».

Когда я был студентом, то даже не мог мечтать, что окажусь в «Ленкоме», стану одним из любимых артистов Захарова, — надеюсь, это так, потому что я занят почти во всех премьерах, чему бесконечно рад. Помню, когда я пришел в театр, Всеволод Дмитриевич Ларионов называл Марка Анатольевича — «Учитель». Не было в том ни иронии, ни просто красивого образа, для всей труппы он — учитель и наставник. Мы оканчиваем институт, и кажется, что вроде все умны, талантливы, а на самом деле — совершенно беспомощны. Положение, какого я добился, — заслуга Марка Анатольевича. То, что умею, — результат его «уроков» и советов. Отчасти и тех режиссеров, с которыми работал в кино. Театральной же практики, кроме родного «Ленкома», у меня не было. Марк Анатольевич раньше часто говорил о единомышленниках, сподвижниках, соратниках. Я — услышал, и сегодня мне кажется, стал одним из них. Когда ушли мои родители, Захаров стал для меня не просто старшим товарищем, а отчасти отцом. К нему иду за советом как к родному, близкому человеку и никогда не разочаровываюсь в его мудрых рекомендациях.

В чем необычность этого невероятного авторского организма — «Ленкома» Марка Захарова? Думаю, это просто очень хороший театр-праздник, его не спутать ни с каким другим. Веселый и грустный, как наша жизнь, в которой мы не только смеемся, но и плачем. Спектакли Захарова — яркие, музыкальные, но при этом трогательные и драматические. Они летят стремительно, и мысли в них спрессованы. Он не создает мучительно длинных сочинений, но они всегда запоминаются. Его актер должен быть синтетическим, не только играть драматические роли, но состоять в дружбе с музыкой и танцами. В захаровских спектаклях я немало пел, плясал и кувыркался. И надеюсь это продолжить. Может быть, Марк Анатольевич еще какие-нибудь эксперименты с рок-оперой предложит, ведь он умеет соединять поэзию и музыку, как никто другой. Очень этого хочется...

Ирина КУПЧЕНКО:

— Марк Захаров меня восхищает во всем, за что бы ни брался. Пленяет его художественный вкус, у него безошибочное чутье на коллег, сотрудников, людей, которые рядом. Он как-то находит лучших композиторов и хореографов, великолепных сценографов и художников по костюмам. И в фильмах, и в спектаклях. А его интуиция? Каких актеров он собирает в своем театре и делает их знаменитыми. Вообще Захаров — это бренд. Так же, как «Ленком», но брендом «Ленком» сделался благодаря Марку Анатольевичу.

Иногда снимаешься в каком-то фильме и спрашиваешь о ком-нибудь из актеров, кого не знаешь, с кем не пересекался и чья фамилия ни о чем не говорит. Если слышу, что из «Ленкома», понимаю: значит, хороший актер. Работать в театре Захарова — уже знак качества.

Всегда покоряет в ленкомовских спектаклях ансамбль, где много, как сейчас говорят, звезд, и все очень яркие, очень разные, и никто никогда не выделяется, не выбивается, не «вываливается» из единого целого. Умение создать ансамбль — высокий профессиональный дар, и у Марка Захарова, наверное, врожденный. Чутье у Захарова и на публику. Он знает, что ей понравится, он чувствует зрителя. Не уступает ему, не играет на понижение художественного уровня, а заинтересовывает. Поэтому в «Ленком» уже столько лет не попасть. Удивляюсь, почему Марк Анатольевич так мало снимал кино. Огорчена, что он прекратил создавать картины. Его фильмы любимы, это умные ленты, очаровательные и — на века. Мне кажется, они бессмертны.

Спокойная и радостная работа с Марком Захаровым в «Обыкновенном чуде» вспоминается как счастье. Захаров как-то умеет почувствовать любого актера по отдельности, индивидуально, прочитать его мысли. Он не давит, не создает конструкцию, куда пытается впихнуть исполнителя, а дает камертон, нужный настрой, рассказывает, как все должно происходить. Говорит-говорит, и возникает ощущение, что именно так ты и думаешь, что это твои размышления. Это свойство больших художников.

Дмитрий ПЕВЦОВ:

— Марк Захаров — удивительное явление, которое сложно объяснить. Знаю, что я «ушиблен» его восприятием театра. Нахожусь и, наверное, всю жизнь буду находиться под воздействием его взглядов. На многое в искусстве смотрю глазами Захарова, пытаюсь это делать, по крайней мере.

У Марка Анатольевича абсолютное чувство юмора и особая природа иронии, чтобы создавать безумно смешные эпизоды, имитирующие глубокомыслие. Сам при этом он не смеется, но во время репетиций спектакля «Мистификация» ситуация вышла из-под контроля, возникла такая волна юмора, какой, оказалось, невозможно противостоять. Работали над абсурдной сценой с мужиками — артистами Станиславом Житаревым, Борисом Чунаевым и Вилором Кузнецовым. Они говорили, не слыша друг друга, не откликаясь на происходящее, это было очень остроумно, мы все веселились. В какой-то момент стало смешно и Марку Анатольевичу. Он не заулыбался и не усмехнулся, а просто зарыдал от смеха и долго не мог успокоиться. Когда отрыдал, сказал: «Да, к сожалению, на сцене Вы так уже не сыграете». В общем, оказался прав — во время спектаклей этот эпизод сделался менее забавным. Никогда больше я не видел, чтобы Захаров столь удивительно и азартно смеялся. Запомнил навсегда.

Александра ЗАХАРОВА:

— Мой отец — самый дорогой и близкий человек, а о родных и самых любимых говорить очень сложно. На мой взгляд, он великий — сочинитель, художник, режиссер. Он придумал свой кинематограф, создал свой театр, воспитал несколько поколений больших и популярных артистов. Все это требовало немалых усилий. Он пришел в театр, переживавший тяжелые времена после отстранения от должности главного режиссера Анатолия Эфроса; в телевизионный кинематограф — когда тот считался непрестижным, бесперспективным и неинтересным.

Многое пришлось пережить. Выдающийся спектакль Захарова «Доходное место» в Театре Сатиры запретили. Когда в Театре имени Ленинского комсомола репетировали «Юнону и Авось», многие говорили, что отец создает что-то непонятное, делает ерунду и занимается глупостью. Замыслы, особенно новаторские, не сразу становились понятными. Может быть, иногда их и не надо было разжевывать?

Главный артист театра — так Марк Анатольевич называет Александра Викторовича Збруева — спросил у давнего друга отца Александра Анатольевича Ширвиндта: «Что такое Захаров?» Вопрос задал, как только узнал, что труппе предстоит работать с новым руководителем. В ответ прозвучало: «Ну как тебе сказать, что такое Захаров. На полном ходу он перелезал из одной машины в другую». И вот эта «характеристика» как-то успокоила и даже обрадовала Александра Викторовича. Он понял, что никакой подлости, никакой гадости, никаких подковерных игр от такого отчаянного, решительного и веселого человека ждать не стоит. Отец действительно никого не тронул, никого не уволил. Вместе с ними начал строить свой театр.

Сергей СТЕПАНЧЕНКО:

— Часто наблюдаю своих коллег-ленкомовцев на съемочной площадке и в антрепризных спектаклях. Они разительно отличаются от большинства артистов. Скажу помягче: они ничуть не хуже самых лучших из них. Потому что сам Марк Анатольевич — космос, он — проводник для всех нас. Своих, ленкомовских, он очень надежно вооружил и крепко оснастил профессионально. Секрет, думаю, в том, что он сам всегда ищет новое и никогда не идет хожеными тропами в режиссуре, не позволяет и нам свернуть на хотя бы единожды пройденный путь. Наши дороги — не заасфальтированы, в театральном пространстве Захарова мы всегда прокладываем их заново. Он говорит: «Зрители — умные, они быстренько нас всех изучают, и не надо давать им привыкнуть к артисту». Всегда просит показываться в ином свете, всегда ставит новые цели, заставляет трудиться в полную силу, работать тонко и точно. Актеры, прошедшие через школу спектаклей Марка Анатольевича, всегда отличаются особой и очень высокой творческой состоятельностью.

Иван АГАПОВ:

— Еще будучи пионером-школьником, я очень любил «Ленком», мне он казался лучшим театром. Все время с боями туда прорывался по легальным и нелегальным каналам. Как-то раз, вбежав на спектакль «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» и устремившись наверх, в зал, налетел на какого-то импозантного мужчину в клетчатом пиджаке, в ковбойских сапогах и джинсах, что тогда было очень модно. Он на меня грозно посмотрел, я же его обежал и помчался вперед. Это был Марк Анатольевич Захаров. Так состоялась наша первая встреча, он об этом, думаю, не помнит.

Потом я поступал в театральные институты, первый год — безуспешно, второй — удачнее: взяли на курс Гончарова в ГИТИС, больше нигде мною не заинтересовались. Я знал, конечно, что Андрей Александрович — худрук Театра имени Маяковского, но сердце принадлежало «Ленкому». Нравились мне спектакли Захарова, что ж поделать. Тогда я даже не предполагал, что на нашем курсе будет преподавать он сам, как руководитель режиссерской группы. Так я с ним встретился во второй раз.

Третьим пересечением обязан неожиданному телефонному звонку с «Мосфильма». Тогда особо не церемонились, сказали в трубку приезжать, не объяснив, зачем. Приехал, и оказалось, что Марк Анатольевич припас для меня маленькую роль в фильме «Убить дракона». Я, студент второго курса, совсем не рассчитывал очутиться среди ленкомовских звезд. Как-то на съемках в Германии — поездка за границу тоже была огромной радостью — мы укрывались от дождя в машинах. Вбежал в микроавтобус, где сидели немецкие коллеги, русскоязычными оказались только я и Марк Анатольевич. Под звуки затянувшегося ливня он произнес: «Иван Валерьевич, не будете вы против по окончании института пойти работать в «Ленком»?» Вы же понимаете, что я ему ответил, и он добавил: «Не передумаете?» Сказал: «Главное, чтобы вы, Марк Анатольевич, не передумали». Он и не передумал. Сразу взял меня на большие роли, не могу сказать, что на главные, но со словами. Для «Ленкома» это уже немало, я бы сказал — слишком много. Параллельно прошел и через массовки, и через танцы, и через маленькие выходы. Потом стали доверять больше и больше. Для меня Марк Захаров — учитель, и я ему очень благодарен. Не было бы его в моей жизни, все бы сложилось иначе. Конечно, что-то зависело от меня, но те шансы, которые он мне дал, не каждому выпадают. Театр он исповедует яркий, зрелищный, но в то же время психологический, тонкий. Лирический и поэтический, доступный любому зрителю. В «Ленкоме» я многому научился — строгой дисциплине, чувству формы, чувству времени, чувству ритма и, самое главное, познал захаровский юмор. Хочется верить, что мы с ним хоть в какой-то степени в этом совпадаем.

Юрий СОЛОМИН:

— За долгую жизнь мне повезло поработать с очень большими и даже великими режиссерами — и в кино, и в театре. Такое счастье выпало. Сейчас память выделяет то, что подарил каждый из художников. Играл я по преимуществу роли серьезные, людей благородных и разумных, героев в погонах. Марк Захаров дал мне возможность оставить за кадром армейскую выправку и военную форму, о чем я мечтал, но, как казалось, напрасно.

Дело было так. Однажды, в конце 70-х, мне позвонил режиссер (уж не знаю, что на него нашло), который сегодня празднует свое 85-летие. Марк Анатольевич предложил прийти в театр и поговорить. В кабинете сидела Екатерина Васильева — с ней мы тогда знакомы не были. Зачем нас позвали? Захаров как-то просто, почти буднично сказал: «Приглашаю вас на «Обыкновенное чудо» — фильм такой снимаю». Никаких проб, просто посидели, поговорили, он выяснил, как у нас со временем, и дал листочки с текстом сцены, запланированной к съемке через несколько дней. Почему он меня пригласил — я так и не понял, да и сейчас сие тайна. Тогда я страшно удивился: «А вы уверены в своем выборе?» Захаров ответил витиевато: «Если не ошибаюсь, то, по-моему, да». Так я получил щедрый творческий подарок — роль влюбленного, милого, нежного трактирщика Эмиля в прекрасном фильме, который уже четыре десятилетия не сходит с экранов и остается современным. В числе многих-многих своих ролей в кино и театре, которыми я могу гордиться, Трактирщик, конечно, в первой десятке, работа с Марком Захаровым стала чудом, и необыкновенным.

Если когда-нибудь возьмусь за перо, а с ним у меня пока сложные отношения, то отдельным и ярким воспоминанием в мемуарах станет период съемок у Марка Анатольевича, замечательного режиссера, талантливого художника, мужественного человека с большим юмором и искренней добротой. На съемочной площадке он удивил — такого поведения я от него не ожидал. Был готов к тому, что мы, несколько приглашенных артистов «со стороны», окажемся в компании родных режиссеру ленкомовцев, известных, маститых и молодых, и среди них будем чувствовать себя неуютно. Но никакой разницы в отношении к «своим» и «чужим» не наблюдалось. Режиссер никогда не повышал голос, не раздражался. Просто, открыто, доброжелательно, а иногда и весело описывал сцену, и всем сразу становилось ясно, что нужно делать. Предоставлял свободу, а я прекрасно знаю, как это непросто и ответственно — сам иногда занимаюсь режиссурой и педагогикой, всего-то — полвека. Я даже не заметил, как все было снято.

Сегодня мы возглавляем известные театры и последнее время на подробное общение физически не хватает времени. По той же причине реже, чем раньше, бываем на спектаклях друг друга. Знаете, художественное руководство — это не профессия и не должность, а образ жизни. Худрук — он как воспитатель в детском саду, отвлечься не имеет права. Хорошо, что приходят юбилеи, и мы можем, отложив дела, встретиться. Это ли не счастье?

Фото на анонсе: Александр Куров/ТАСС