Елена ФЕДОРЕНКО

13.06.2018

Екатерина Крысанова — одна из тех балерин, которые определяют сегодня лицо Большого театра. Танцует много. Техническую виртуозность сочетает с артистическим обаянием. Может быть остроумной и царственной, нежной и мстительной, трагической и лучезарной. Побеждала на конкурсах и увенчана наградами известных фестивалей: «Золотая маска», «Бенуа де ла данс», «Dance Open». Недавно прима Большого удостоена звания заслуженная артистки Российской Федерации.

культура: В Вашем танце чувствуется крепкая основа, которая закладывается в раннем детстве, но в Академии хореографии Вы учились только в выпускных классах. Почему сразу не пошли в МГАХ?
Крысанова: После подготовительного года в московской Академии в первый класс не поступила. Нисколько об этом не сожалею, даже рада, что так сложилось. В балете все зависит от педагога. Можно заниматься даже дома, обособленно. Главное — с кем. Меня судьба свела с замечательными наставниками: Галиной Крапивиной, Ниной Сперанской, Татьяной Гальцевой. Счастье, что в Большом театре я попала к Светлане Адырхаевой, она стала близким мне человеком. А первым учителем в Центре Галины Вишневской, где я начинала, была Аза Кулаева, выпускница Вагановской школы. Потом оказалось, что они со Светланой Дзантемировной подруги и одноклассницы. Наверное, не просто совпадение. С учителями мне повезло, судьба баловала.

культура: Более десяти лет назад брала интервью у Вашей наставницы, она сказала: «Запомните эту девочку, очень талантливая». Тогда Вы числились в кордебалете, путь к премьерскому положению только начинался — долгий, через все ступени иерархии. Нужный опыт или потеря времени?
Крысанова: Числилась в кордебалете недолго, танцевала почти сразу много вариаций, а в конце третьего сезона меня перевели в солистки. Руководство любило нашу сильную тройку — Наташу Осипову, Аню Никулину и меня, нас занимали в небольших сольных партиях во всех спектаклях. Кордебалет, честно говоря, мне ничего не дал, это время считаю немного потерянным, и жаль сил, напрасно ушедших. Но маленькие вариации, двойки, тройки, четверки — нужная закалка и огромная практика. Все-таки постепенный путь к вершине — гораздо полезнее, чем встречи с фанфарами и дары на тарелочке с голубой каемочкой.

культура: В балет детей определяют родители. Вас тоже они направляли?
Крысанова: Желание, чтобы дочка танцевала, — мамино. Она отдала меня в кружок, но дальше все завертелось помимо ее воли. Достаточно рано ко мне пришло понимание, что балет — не увлечение, а дело жизни. Любила смотреть записи на кассетах. Научилась видеть, к чему надо стремиться, понимать, что хорошо, что плохо.

Мне никогда не мешало, что родители — не профессионалы в области искусства. Я не завидовала детям, чьи мамы и папы — артисты балета. Казалось, что им сложнее: груз фамилии, которую надо оправдывать, и вечный надзор. Я же уходила из школы и попадала в домашнюю теплую атмосферу, где меня не ставили к станку, не делали замечаний и вообще никто не лез в мою балетную жизнь. Даже когда я просила папу потянуть мне ноги, он отвечал: «Хочешь стать балериной — все делай сама». Сразу дал понять, что никто не поможет. Хороший урок.

культура: У Вас множество ролей и широкий диапазон репертуара. Не трудно после нежной Маши из «Щелкунчика» исполнять властолюбивую гетеру Эгину в «Спартаке»?
Крысанова: Я много танцую и счастлива, что партии — разные. Хореографы, приезжающие на постановки в Большой, часто меня выбирают, иногда приходится просить за себя — такое тоже случается. Мне всегда интересно новое, непривычное: каждая роль помогает сделать лучше предыдущие. Преодолеваешь еще одну ступень и понимаешь, что уже готовые работы заметно обновляются, как-то расцветают.

культура: В недавней премьере мини-спектакля «Love Song» Андрея Кайдановского Вам приходится не только танцевать, но и кричать, да и вообще существовать в достаточно бытовой ситуации. Как работалось с молодым хореографом?
Крысанова: Непонятно, как эта история затесалась в мою жизнь. Проект возник нежданно-негаданно, я увидела свою фамилию в приказе о распределении ролей. Времени мало, мы еле-еле успели выучить комбинации и их отработать. Все были заняты в репетициях, выступлениях. Искали свободный зал, иногда встречались ночью. Представление о спектакле Андрея мы уже имели по видеозаписи, но работе это помогает лишь отчасти. Важно, чтобы и хореографу, и артистам было комфортно вместе, чтобы сложились теплые отношения, иначе ничего не склеится. Тяжело оказалось на первых двух репетициях — так обычно и случается. Хореограф нас не знает, не может определиться, как к нам обращаться — на «ты» или на «вы», в Европе же нет подобного барьера. Потом, все «накручены» Большим театром, думают, что мы крокодилы и смотрим на приезжих сверху вниз. Андрей приглядывался, волновался, но понял, что все адекватны, хотят работать и слушают внимательно. Началась интересная работа. У меня же все складывалось, как обычно, я называю это балетной ломкой: сначала внутренне отторгаю предложенное, мучаюсь, переживаю, не в силах определиться, нужно ли мне это, смогу ли. А когда наконец принимаю решение, то отбрасываю все сомнения и уже иду напрямую.

Я не всегда репетировала с Кайдановским, потому что готовилась к «Коппелии» и за день до прогона не могла танцевать современную хореографию, в которой задействованы другие, нежели в классике, мышцы. Андрей — сам артист и прекрасно все понимал. Входить в «Love Song», эту эксцентричную абракадабру, было непросто, но любопытно и весело, работа меня обогатила. Жаль, конечно, что мы не сделали что-то новое, а повторили готовый спектакль. На прощание Андрей мне сказал: «Катя, сколько в тебе всего намешано, копать и копать. Ты сама не представляешь, как много можно из тебя вытаскивать». Меня тронули его слова.

культура: Вашим возможностям, техническим и актерским, удивлялся и Жан-Кристоф Майо. Вы же его имеете в виду, когда говорите, что приходилось проситься в спектакль?
Крысанова: Сложилась непростая ситуация, не хочу ее обсуждать. Получилось так, что с кастинга на «Укрощение строптивой» меня убрали. Низкий поклон Светлане Дзантемировне за совет: «Катя, ты сделаешь большую ошибку, если не поговоришь. Это — твоя роль». Нам же кажется неудобным просить за себя, а тут ее слова меня подтолкнули. Мучилась, волновалась, но решилась — подошла: «Жан-Кристоф, не верьте, если Вам скажут, что я болею, в декрете или плохо соображаю... Я очень хочу...» Видимо, он почувствовал мое желание и пригласил на кастинг. Буквально с первых движений, которые мы повторяли за его ассистентом и женой Бернис Коппьетерс, я поняла, что Майо мной заинтересовался, сразу возник контакт. Покидая репзал, я уже знала, что Катариной обязательно буду, в первом составе или нет, но станцую.

культура: К чему обязывает статус примы?
Крысанова: Держать планку. Зрители видели твои удачные спектакли, они ждут определенного уровня, а держать его очень непросто. Потому и приходится всю жизнь учиться и репетировать. Мне говорят: ты так легко делаешь двойные фуэте, ощущение, что с ними родилась. Только педагог, партнеры и концертмейстеры знают, каким трудом этот трюк дается. Повторяю и повторяю, переживаю, плачу, швыряю пуанты — сколько нервов уходит. Хотя что мешает выйти и сделать одинарные фуэте, но нет, положение примы не позволяет.

культура: Какими эмоциями живет сегодня Большой театр? Не трудно ли общаться с коллегами, когда одной балерине дали партию, второй — нет, одну поддерживает руководство, другую — не замечают?
Крысанова: Конечно, не со всеми складываются особо доверительные отношения, но стараюсь относиться к коллегам так, как хотела бы, чтобы они относились ко мне. Уважительно и корректно. Поэтому в общении никогда не возникает проблем: отношения — нормальные, рабочие, человеческие. Конечно, непросто бывает, когда мы готовим спектакль тремя или четырьмя составами и неизвестно, кого поставят в первый. Все прекрасно между собой ладят в ходе репетиций, а потом, когда расставляются по ступеням — от первой до четвертой — атмосфера накаляется. Это сильно чувствуется до премьеры, затем все восстанавливается. Обидно, когда репетируешь спектакль, на тебя его ставят, а потом приезжает другая балерина, за две недели выучивает партию и танцует первой. Но Светлана Дзантемировна повторяет: «Неважно какой, главное — как». Поэтому я давно перестала на это обращать внимание. Хотя, конечно, мне лестно, что в «Укрощении строптивой» я первая.

культура: Тут не единственный случай, когда Вы вели премьеру, вспоминаются Ундина, Флорина в «Утраченных иллюзиях». С самого начала можно было спрогнозировать, что «Нуреев» вызовет споры и станет популярным, — слишком сложная личность в основе этого балета-байопика. Вы подошли к доске и не нашли своего имени в распределении. Расстроились или были заняты другим?
Крысанова: У меня было много работы, но я все равно расстроилась. Такое не может не расстраивать. Невольно думаешь: почему меня не замечают? Потом узнаешь, что и как задумал хореограф, и начинаешь себя успокаивать. Но, по сути, конечно, обидно. Нет ничего приятнее, когда постановщик объявляет, что хочет работать с тобой, сочинять для тебя партию и уверен в том, что ты ее сделаешь. Но приходится и постоять за себя. В «Онегине» я тоже не значилась — ни в Ольгах, хотя их было, по-моему, десять, ни в Татьянах. Даже не знаю, какие подводные течения меня оттуда вымыли. Прошло солидное время, прежде чем мне удалось станцевать Татьяну. Там непростое согласование с фондом Джона Крэнко, правами и разрешениями. Видимо, всему свой черед.

культура: Вас приглашают по гостевым контрактам в другие труппы?
Крысанова: Приглашают, но хотелось бы, чтобы звали чаще. Я стараюсь не отказываться, меня увлекают поездки, встречи с артистами и спектаклями, но только в качестве гостя. Другого постоянного места работы для себя не вижу — только Большой. Танцевала много в театрах России, несколько спектаклей у Володи Малахова в Берлинском балете, в Баварской опере, в Монте-Карло.

культура: Что Вам ближе — классика или современность, одноактные или полнометражные сочинения?
Крысанова: Увлекают выстроенные роли и осмысленные истории. «Этюды» Ландера, конечно, хороши, но они для меня как олимпиада. Готовишься серьезно — хореография непростая, и на сцене за сюжетом не скрыться. Когда же есть три акта, много вариаций и в одной что-то не получится, то можно собраться и выдать в следующей. Люблю образы, где есть о чем подумать, внести свой опыт и прожить путь героини. У Андрея Кайдановского в крошечных «Love Song» была история. Пол Лайтфут и Соль Леон сочинили балет «Совсем недолго вместе», и все меня спрашивали, про что он? Большой театр отправил нас на неделю готовиться в Гаагу. В тот момент переносили «Дон Кихота» на Историческую сцену, меня в составах опять не оказалось, и поначалу я жалела, что променяла Китри на новую работу. Потом поняла, что ничего не потеряла — вошла в новую редакцию «Дон Кихота» на два месяца позже, в старой-то я уже танцевала. Зато какой опыт получила, Соль Леон рассказывала о своих родителях, им посвящен спектакль. Трогательно до слез. Я стараюсь донести до зрителей эмоции и ощущения, испытанные на репетициях. Для меня этот 20-минутный балет — о быстротечности дней, расставаниях, потерях.

культура: Вы дружите с балеринами, с которыми осваивали первые сольные партии?
Крысанова: Дружба для меня понятие очень личное — наверное, в чем-то сильнее любви. Настоящих друзей не может быть много. Я всегда восторгаюсь мамой и ее подругой, их связывают доверие и взаимопонимание почти с младенчества. Они могут позвонить друг другу среди ночи с любыми проблемами и никогда не услышат: ты на часы смотрела? С Настей Сташкевич, Аней Никулиной у нас искренние добрые отношения, мы даже переодеваемся в одной гримерке все годы, что работаем. Наташа Осипова выбрала другой путь, ушла из театра. Мы с ней тоже прекрасно общаемся, связь не теряем, рады видеть друг друга.

культура: Пастернак сказал, что с возрастом мы понимаем, что счастье, когда есть тот круг людей, где мы — свои. У Вас есть такой круг?
Крысанова: Да, моя семья. И еще один круг есть: когда я вхожу в зал к Светлане Дзантемировне, чувствую себя спокойно и уютно.

культура: С педагогом конфликты возникают?
Крысанова: Конфликтов, пожалуй, нет, но, бывает, мы спорим, да так горячо, что она даже собирается уйти из зала. Когда я не соглашаюсь что-нибудь сделать, как ей бы хотелось, и иду дорогой споров, пробую по-своему, настаиваю, но в итоге Светлана Дзантемировна оказывается права. Сейчас, с возрастом, стараюсь не тратить время на дискуссии, но случается. С опытом все понимаешь по-другому, и теперь, наоборот, как губка пытаюсь впитывать бесценную информацию, которую мой педагог получила от своих великих учителей Марины Семеновой и Галины Улановой. Многое уходит, теряются нюансы, и мне важно запомнить их, чтобы потом передать следующим.

культура: Вы в театре более десяти лет. Новое поколение артистов отличается от вашего?
Крысанова: Мы ценили уже то, что попали в Большой. Многие из новых приходят с претензиями — почему долго сидят в кордебалете, почему с ними индивидуально не работают педагоги, почему не им дают соло. Они выбирают себе наставников — вы представляете? Раньше тебя направляли в класс заниматься — и все, без обсуждений. Мальчишкам нашим, одноклассникам, сказали: ходить на урок в 10 часов к такому-то педагогу. Им и в голову не приходило ослушаться. Сейчас молодые артисты — своевольные, сами решают, в каком классе заниматься, с кем репетировать.

культура: Вы танцуете Джульетту в двух разных балетах — Юрия Григоровича и Алексея Ратманского. Трудно?
Крысанова: На самом деле нет. Интересная история: сидела в гримерке после какой-то репетиции, тогда я только-только станцевала спектакль Ратманского, а на Исторической сцене шла постановка Юрия Николаевича. Слушаю музыку выхода Джульетты по внутренней трансляции, а в голове возникают движения Григоровича, а не Ратманского. При этом мне ничто не мешает танцевать оба спектакля. Они настолько разные, несмотря на то, что одна и та же музыка и общий шекспировский сюжет. У Юрия Николаевича масштабное трагическое противостояние кланов Монтекки и Капулетти, и на этом фоне красивая история Ромео и Джульетты. Спектакль Ратманского о безумной крышесносной любви, когда ради чувства ты готов на все. Сложно представить такие отношения в наше время.

культура: А Вам любить приходилось?
Крысанова: Я люблю, да.

культура: Вы производите впечатление внутренне свободного человека. Какая Вы по характеру?
Крысанова: Такая и есть, наверное. Упрямая и упорная — так считает мой педагог. Знаю, что любопытная и ненасытная в работе. Надо на голове постоять — встану, если это будет оправданно. Сентиментальная. Могу о чем-то просто подумать, и уже слезы наворачиваются. В спектакле иногда прорывает на плач. Однажды в сцене сумасшествия Жизели какие-то невероятные эмоции испытала. Впала в состояние, всем нам известное, когда после рыданий и истерики опускаются руки, наступает опустошение. Казалось, что не станцую второй акт.

культура: Недавно Вы провели церемонию «Душа танца», в Бахрушинском музее — свой авторский вечер. Потянуло на сцену со словом?
Крысанова: В Музее имени Бахрушина Общество «Друзья Большого балета» давно проводит встречи. Получить приглашение — приятно и престижно. Мой первый вечер был еще в пору дебютов. Спустя годы предложили еще один, в необычном формате. Без ведущего, который тебя раскручивает, задавая вопросы, а в форме монолога. Три часа говорить со сцены для человека неопытного — испытание. Я решилась на такой эксперимент, захотелось попробовать. Готовилась, как к лекции или экзамену: компоновала материал по темам, все записывала. Сильно волновалась — что делать, если мысли улетучатся или собьюсь? Чувствовала себя примерно так же, как в предсмертном монологе Никии в «Баядерке». В результате приобрела ценный опыт, понравилось мне в разговорном жанре, да и подготовка увлекла.

культура: В телевизионный проект «Болеро», где балерины танцевали с фигуристами, что Вас привело?
Крысанова: Наверное, жадность до работы. Решила испытать себя. Изначально меня не собирались приглашать, планировалось участие Светланы Захаровой, Анастасии Волочковой, но что-то там не сложилось. Тогда мне позвонил Илья Авербух, расписал проект и предложил попробовать. Я была не у руля: подходил к концу отпуск, еще не шли спектакли, болела нога, и я не понимала, смогу ли танцевать или придется делать операцию. А тут появилась хорошая возможность проверить ногу в работе. Потом закрутилось. Многие участницы воспринимали «Болеро» как конкурс, переживали, прислушивались к замечаниям, я же сразу относилась к нему, как к радостному шоу. На комментариях членов жюри о том, что кто-то из фигуристов носок не оттянул, еле сдерживала улыбку: они разбирали хореографию, судили нас серьезно. Один Гедиминас Таранда не терял юмора, говорил иронично, всегда был в позитиве. «Болеро» оказалось отличной практикой, встретилась с разными хореографами и фигуристами — они интересные ребята.

культура: Сейчас многие артисты балета снимаются в кино. У Вас нет такого желания?
Крысанова: Мне не предлагали, и я даже не задумывалась.

культура: «Черный лебедь», «Большой», «Матильда» — кинорежиссеров тянет к тайнам закулисной жизни. Смотрите эти фильмы?
Крысанова: Посмотришь немножко и сразу понимаешь, что там наснимали. Обидно за нашу профессию. Вот бы ко мне или к другой балерине «приклеили» оператора, а он бы отснял целый день работы в театре. Тогда бы и режиссеры, и зрители поняли, что наше дело — безумно тяжелый труд, а все эти крылья, растущие из-за спины, выяснение отношений перед выходом на сцену, склоки и интриги — плод бурной фантазии. Балет — такая профессия, что если ты не отдаешь себя ему полностью, не одержим им, то он тебе не ответит. Никакая «мохнатая лапа» не поможет.

Фото на анонсе: Владимир Вяткин/РИА Новости