Денис СУТЫКА

29.06.2017

В рамках Российской программы 39-го ММКФ кинорежиссер и художественный руководитель театра «Модернъ» Юрий Грымов представил картину «Три сестры». Ранее фильм был показан в Сочи на «Кинотавре» и уже успел стать предметом критики и споров. 

культура: В последнее время Вы довольно резко отзываетесь о положении отечественной киноиндустрии.
Грымов: Ничуть. Я просто предлагаю реально оценить ситуацию, в которой находится российский кинематограф. Необходимость реформ назрела давно. Под этим я подразумеваю полный пересмотр отношения Министерства культуры к отрасли. Люди, которые сегодня говорят об успехе наших картин, как правило, называют одну-две ленты. Но пара фильмов — это не индустрия. Это не мой любимый советский кинематограф, у которого были свое лицо, зритель и уважение во всем мире.

Считаю, что возрождение нашего кино может базироваться только на национальных особенностях. Приведу в пример Индию и Францию. Там продюсеры озадачены в основном внутренним рынком. При этом в мире растет число поклонников как индийского, так и французского кино. Им удалось увеличить прокат даже в Америке.

культура: Неужели наша «изюминка» — медведи и балалайка?
Грымов: Грубо говоря, да, но мы не хотим идти этим путем. И, конечно, спектр русских картин должен быть представлен полностью: детские, коммерческие, авторские, даже дурацкие... Надо поднять количество в целом. Мне скажут: «Станет больше плохих фильмов». Согласен, но со временем мы набьем руку, и ситуация изменится. Сегодня в год снимают около 70 картин. До проката доходят 20, из них пять более или менее профессиональные. И везде — государственные деньги, за которые бьются продюсеры, потому что они невозвратные.

культура: То есть снимать кино в России — дело убыточное? 
Грымов: Естественно. Посчитайте, сколько государство потратило за последние пятнадцать лет. А сколько заработало? Это страшные потери. Понятно, кино оценивается не только деньгами. Но и особыми успехами мы похвастаться не можем. В новогодние праздники выходят две картины и собирают кассу. Летом же русских фильмов почти нет, зато масса блокбастеров. 

культура: В Минкульте поднимали вопрос об увеличении стоимости прокатного удостоверения для иностранных фильмов до пяти миллионов рублей. Такая мера, на Ваш взгляд, поможет нашему кинематографу?
Грымов: Нисколько, потому что для большого блокбастера это не деньги. Но из проката исчезнет авторское европейское и американское кино. Оно и так сегодня идет в малых залах. 

культура: Вы говорили, что в наши дни нет такого понятия, как русский кинорежиссер. Почему?
Грымов: Дело в том, что цепочка разорвалась. В 90-е я занимался рекламой и клипами, но хотел снимать кино. Где я этому должен был учиться? Логично, что при киностудии имени Горького или «Мосфильме». Если бы тогда у Абдрашитова, Мотыля, Германа-старшего были мастерские, я и подобные мне ребята могли бы учиться у больших мэтров. Существовала бы преемственность. Но этого не произошло, великие режиссеры были заняты только тем, что искали финансирование. Я же помню, как мне звонил Мотыль и говорил: «Юра, я унижаюсь, хожу, прошу деньги на свою картину уже десять лет». Так что цепочка разорвалась и восстановлению пока не подлежит.

культура: При этом и сегодня есть режиссеры с авторским видением, но почему-то на большие экраны выходят фильмы, сделанные как будто под копирку...
Грымов: Когда я выпускал клипы, меня ругали: «Здесь слишком много Грымова». А мне кажется, что в этом как раз мое преимущество. Нужно снимать свое кино, тогда у тебя будет аудитория. У меня она есть. Я знаю своего зрителя. Должно быть очень много режиссеров, которые не боятся высказываться. Другое дело, что продюсер никогда не даст этого сделать. По большому счету, современному продюсеру режиссер уже и не нужен. Он чаще сам появляется в эфире, говорит о своем фильме, а профессия режиссера стала функцией.

культура: Давайте не будем о грустном, лучше о «Трех сестрах». Как приняли?
Грымов: Мы только что показали картину на «Кинотавре», и я такую ахинею читаю. Приведу один перл. Автор пишет, что глупо снимать фильм, где героини обсуждают, зачем летят облака и куда направляются птицы. Мол, в чеховские времена об этом можно было говорить, потому что никто не знал ответов. Напомню, еще до Антона Павловича было известно про Коперника и Солнечную систему. И публикуют ведь серьезные издания. Но Чехов не про актуальность. Видите ли, в чем штука: у Чехова нет действия, а есть история каждого персонажа. Это было сложно выразить и мне, режиссеру, и артистам. Когда в кадре появляется Вершинин, мы должны понимать, что за ним вошел целый шлейф — миллионы таких же подполковников. Показываем Ольгу, а зритель должен увидеть сотни тысяч таких же одиноких женщин-педагогов. Наше кино про тех людей, которых я знаю. Так, как живут наши три сестры, сегодня существует 98 процентов россиян. То, о чем они говорят, мечтают, будет всегда. Так что я снимаю про обыкновенных людей и их переживания.

культура: Раз уж речь зашла о переживаниях, не могу не спросить: какие чувства видятся вам главными?
Грымов: Любовь и вера в самом широком понимании этого слова. Вера в себя, Бога, друзей, идею... Все мои картины — «Муму», «Казус Кукоцкого» — пронизаны этими чувствами. Я посмотрел на «Кинотавре» фильмы, где показан полный трэш. Мать обижает дочь, та в свою очередь ненавидит ее. Подошел к продюсеру и спросил: «А где вы видели вот таких выродков?» У меня очень много знакомых, однако подобных не встречал. Мы все не без греха, но я не знаком с ситуациями, где просто подонок на подонке сидит. 

культура: Считаете, что таких людей в принципе нет, или Вам не хочется говорить о них посредством кинематографа?
Грымов: Я не очень люблю журналистское кино. Мне ближе художественное, дающее осмысление мира. Понимаю, что можно посмотреть на улицу, увидеть, как люди пьют, дерутся, попрошайничают. Конечно же, все это есть, но мне с художественной точки зрения подобные вещи не близки. Важно понять, почему так происходит, какое влияние это оказывает на тех, кто живет иначе. А когда впрямую подано, как все плохо, то я этого не принимаю. Считаю, в кино человеку надо давать надежду. Если людям каждый день говорить, что они уроды и забыты Богом, они в это поверят. В моих картинах тоже не всегда хеппи-энд, но все же остается выход.

культура: Возвращаясь к «Трем сестрам». Думаете, публике сегодня интересен Чехов? Ведь зритель порой даже засыпает в театре...
Грымов: А иногда и вовсе уходит. Скажу честно, мне тоже подчас неинтересно. Я видел несколько постановок крайне скучных и лживых. Молодые актрисы произносят слова, которых не понимают. Я же избрал академический киноязык с большим количеством проработанных деталей. Мой фильм в какой-то степени базируется на любви к картине Никиты Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино». Вообще много отсылок к советскому кино. Мне кажется, «Три сестры» будут интересны людям, способным мерить жизнь не только настоящим, но прошлым и будущим. Тем же, кто привык думать лишь о сегодняшнем дне, наверное, такое кино не близко. Есть прекрасные слова Тарковского, и я с ними абсолютно согласен: «Если на моей картине в зале осталось восемь человек, то я снял фильм для них».