Елена ФЕДОРЕНКО

09.07.2015

Исполнилось 130 лет со дня рождения Александра Таирова — режиссера, вписавшего каллиграфическим почерком уникальные страницы в историю театрального искусства ХХ века. Созданный им Камерный театр просуществовал всего 35 лет, был закрыт в одночасье в 1949-м (годом позже не стало самого Таирова) и сразу перешел в разряд театральных легенд.

Блистательный оратор, юрист, знаток истории, Таиров стремился создать театр синтетический, называя его «театром эмоционально-насыщенных форм» с актером-универсалом, свободно владеющим телом, голосом, темпераментом, обаянием. Экспериментировал с пространством сцены, наполняя ее конусами, кубами, пирамидами. Декорационная трехмерность, на его взгляд, соответствовала пластике тела актера. В Камерном театре, разместившемся в старинном особняке на Тверском бульваре, царила трагическая актриса Алиса Коонен. Любовь Коонен и Таирова — тоже легенда.

Еще живы те, кто в ранней молодости видел таировские спектакли, и все описывают их по-разному: столь множественны были смыслы сценических метафор и разнообразны жанры — от высокой трагедии до фарса... Неизменно живой для театрального люда Александр Яковлевич охотно ответил на вопросы «Культуры».

культура: Как мальчик, родившийся в Полтавской губернии, «заболел» театром?
Таиров: Отец мой был народным учителем и очень любил театр, так что с детских лет я часто наблюдал, как он со своими учениками ставил школьные спектакли, главным образом Пушкина, Гоголя и других классиков.

культура: Вы рано дебютировали на любительской сцене. Родные не возражали?
Таиров: Тетка, у которой я жил, будучи в гимназии в Киеве, бывшая актриса малорусской труппы, поощрительно относилась к моему театральному влечению, да и отец говорил: «Я не возражаю против того, чтобы ты стал актером, но ты должен кончить гимназию и университет, так как, только будучи культурным человеком, можно по-настоящему работать в театре».

культура: По-моему, он был абсолютно прав. Бескультурье и дилетантизм разъедали и разъедают театр.
Таиров: Дилетантизм — заклятый враг современного, особенно русского театра, враг лукавый и коварный, враг-оборотень, принимающий различные, всегда импонирующие личины. Спектакли балета, пожалуй, единственные спектакли, на которых я могу еще в современном театре испытать настоящую творческую радость и волнение. Артисты балета не дилетанты, они имеют право на сцену, право, добытое школой, работой и неустанным совершенствованием. 

культура: Вам только исполнилось 20 лет, когда Вы попали в театр Веры Комиссаржевской. 
Таиров: Я очень любил Комиссаржевскую, и, встретившись с ней, сказал ей о своем горячем желании работать возле нее. Никогда не забуду волнения, с которым я входил к ней в номер гостиницы «Континенталь» для дебюта. Я читал Незнакомца из драматического этюда «Красный цветок», причем Вера Федоровна сама давала мне реплики. Не помню, как я кончил свое чтение, но в результате я был принят Верой Федоровной в ее труппу. 

культура: Тогда же она пригласила в свой театр и Мейерхольда?
Таиров: Это был год вступления к Комиссаржевской Мейерхольда, год «Сестры Беатрисы», «Балаганчика» (в котором я играл Голубую маску), год ломки старого театра. Я попал в среду людей нового искусства: Блок, Кузмин, Сологуб, Вячеслав Иванов, Сергей Городецкий, Судейкин, Сапунов. Частое общение с ними, несомненно, отразилось на зарождавшихся во мне театральных взглядах и стремлениях. С Мейерхольдом я как-то не сошелся, принимая целиком его разрушительную платформу по отношению к старому театру, я в то же время не принимал его созидательной платформы.

культура: Вы уехали из Петербурга в провинцию. Что дал Вам опыт работы в Передвижном общедоступном театре Павла Гайдебурова? 
Таиров: В Передвижном театре я проработал около трех лет и очень многим этому театру обязан: и потому, что я изъездил с ним всю Россию, увидел все, что делается на театрах провинции, изучая всюду зрителя, и потому, что имел возможность сделать свои первые режиссерские опыты.

культура: И тем не менее театр бросили... 
Таиров: Уйти было необходимо. Современный театр не только не радовал меня и не вдохновлял больше на работу, а, наоборот, с каждым днем все более и более увеличивал назревавшие во мне сомнения. К этому времени во мне уже окрепли мои режиссерские замыслы, но я не мог воплотить те идеи, без осуществления которых театр превращался для меня в покойницкую. Я ушел из театра и решил сдать государственный экзамен и заняться другой работой. Кончив университет, я поселился в Москве, вступил в адвокатскую корпорацию.

культура: Однако сцена оказалась омутом, из которого не выбраться, и Вы вернулись. 
Таиров: Это было в 1913 году. Марджанов разворачивал в Москве Свободный театр. Моя встреча с ним, его обещание дать мне полную возможность работать так, как я считаю нужным (которое он безусловно выполнил), молодое, новое дело,  неиспорченная рутиной труппа, включение в репертуар пантомим снова окрылили мои мечты, и я снова вернулся в театр.

культура: Чего Вы хотели?
Таиров: Вернуть театру театр, вернуть ему его первородное начало, его могущество. Раскрепостить актера, раскрыть все средства его сценической выразительности — эмоцию, жест, голос! Актер должен стать подлинным хозяином сцены!

культура: Странный Вы выбрали материал: в основе «Желтой кофты» — древняя китайская сказка, в «Покрывале Пьеретты» — история итальянской комедии масок, да еще и в жанре пантомимы. 
Таиров: Тема «Покрывала Пьеретты» — любовь и смерть. Извечная тема двух идеальных любовников, прошедшая в искусстве через века. Пьеро и Пьеретта — фигуры трагические, не уступающие героям Шекспира. Поэтому в выражении чувств мы исключали всякую сентиментальность. Все переживания актеров должны быть доведены до такого накала, когда слова становятся ненужными. Отсутствие речи должно быть абсолютно органично, потребности в слове не должны испытывать не только зрители, но в первую очередь и сами актеры. Пластическая выразительность зачастую воздействует гораздо сильнее слова, надо только уметь ею пользоваться.

культура: В 1914-м родился Ваш Камерный театр. Идет война, а Вы вновь в далекой истории: выпускаете «Сакунталу» Калидасы. 
Таиров: Это наш протест против той пошлости и мещанства, которые царят на сценах театров. Гениальная пьеса, созданная за полторы тысячи лет до нашей эры, проникнутая чистотой, глубокой мудростью, подлинным гуманизмом, дает великолепный материал для настоящего спектакля. «Сакунтала» — мистерия, легенда, это обязывает искать особые пути для ее решения. 

В этой работе нас не подстерегала традиция, ревниво охраняющая подступы ко всем другим классическим произведениям. Все в этом спектакле необычно, и прежде всего образы самих героев. Вместо модной сейчас на сценах театров «женщины-вамп» — целомудренная девушка-отшельница, живущая в общении с природой, с животными, птицами. Перед актерами стояла трудная задача — передать чистоту и первородность эмоции. 

культура: То есть Вы ориентировались на элитарного, а не «народного» зрителя?
Таиров: Да разве искусство — поезд со спальными вагонами для «чистой» публики и с теплушками для народа! 

культура: Почему свой театр с мощными сценическими полотнами и развернутыми пластическими партиями, обнимающими все пространство, Вы назвали Камерным? 
Таиров: Мы хотели иметь небольшую камерную аудиторию своих зрителей, таких же неудовлетворенных и ищущих, как и мы, хотели сразу сказать расплодившемуся театральному обывателю, что мы не ищем его дружбы и мы не хотим его послеобеденных визитов. Ни к камерному репертуару, ни к камерным методам постановки и исполнения мы отнюдь не стремились — напротив, по самому своему существу они были чужды нашим замыслам и нашим исканиям.

культура: Были бы возможны Ваши спектакли без Алисы Коонен — великой трагической актрисы, которая, несмотря на молодость, была известна в Москве и совершила поступок для многих необъяснимый — покинула Художественный театр, чтобы искать новое на сцене?  
Таиров: Если бы не участие в работе и спектаклях Алисы Коонен, этой подлинной энтузиастки Камерного театра, если бы не ее кристаллизовавшееся в пламенном преодолении изжитых приемов новое актерское мастерство, то ни один из лежащих в этом плане замыслов театра так и не перекинулся бы тогда через рампу.

культура: Великие актрисы, как правило, своенравны...
Таиров: По-моему, у Алисы Георгиевны превосходный характер. Она стремится проявлять самостоятельность и инициативу, это верно, но я очень ценю это качество у актеров. Нет ничего ужаснее, по-моему, когда актера приходится водить за руку.

культура: Камерный театр гастролировал по всему миру и стал в Европе не менее популярным, чем в родной Москве. Несть числа поклонникам — восторженные отклики Кокто, Пикассо, Леже... Что вспоминается?
Таиров: Одним из зрителей нашего первого спектакля «Мадам Бовари» был тогда командующий Дальневосточной Армией товарищ Конев. Когда после спектакля он делился с нами своими впечатлениями, сказал: «Эти люди (Омэ, Гильомен, Лере. — «Культура») доведут Францию до катастрофы». Не кажется ли вам, что в этих словах заключается замечательное признание величия Флобера, который сумел силой своей гениальности прорвать сюжетную ткань романа и почти за столетие разглядеть ту, по его собственному выражению, «гангрену жизни», которая привела к гибели не только Эмму Бовари, но и ввергла самое Францию в бездну величайших потрясений и страданий.

На Западе огромный рост техники приведет к тому, что человек станет рабом машины. А ужас инфляции, безработица, чудовищный угар наркотиков... В спектакле «Человек, который был четвергом» по Честертону мне хотелось показать обобщенный образ большого капиталистического города с его узурпаторской силой — города, который держит в своих клещах человека, превращая его в машину.

культура: Россию Вы исколесили вдоль и поперек, в конце 30-х более полугода гастролировали по Дальнему Востоку.
Таиров: Любопытный край — и люди, и природа, и вся жизнь во многом совсем иные. К Дальнему Востоку, невзирая на тьму бытовых, жилищных и прочих неприятностей, у меня нежное-нежное чувство. Здесь нет многих скорпионов нашей московской жизни — телефонов, банкетов, управлений, клубов, рабисов, юбилеев и поминок и еще ряда подобных же прелестей, и, может быть, отчасти поэтому нам удалось в сравнительно короткий срок выпустить «Бовари» и закончить первую стадию работы над «Клопом» Маяковского. 

культура: Алиса Коонен вспоминает, как любили Вы море и как вместе были счастливы в Алупке: «Я много ездила по белу свету, но нигде не видела такой сказочной весны, как в Крыму, такого буйного цветения природы».
Таиров: Если бы с самых малых лет я не был отравлен театром, то наверняка стал бы моряком. Носился бы на кораблях в неведомые края. А солнца в Крыму так много, что хотелось набрать его полные карманы и увезти в Москву.

культура: Согласитесь, что современные пьесы Вы ставили с меньшей охотой. Что должны делать их герои, чтобы привлечь Ваше внимание?
Таиров: Мыслить, действовать и поступать. Именно действовать и поступать, а не говорить об этом, т.к. слова без дел мертвы, как мертвы без этих дел и люди. Иначе не спасут, не выручат никакие упоминания о решении ЦК, никакие хорошие и светлые слова, которыми порой так прекрасно заполнены страницы.

культура: Ваша мечта о «сверхактере», легко меняющем буффонаду на трагедию, осуществилась сполна. Николай Церетели, Юлий Хмельницкий, Владимир Кенигсон, Наталья Ефрон, Фаина Раневская, Михаил Жаров, Лидия Смирнова... Что Вы им чаще всего повторяли?
Таиров: «В здоровом теле — здоровый дух». Хорошо тренированное тело необходимо синтетическому актеру. Здоровое тело, кроме того, помогает бороться с неврастенией, внутренней неуравновешенностью, которые нередко встречаются в актерском кругу.

культура: Про художественного оппонента молодости — Станиславского — Вы сказали такие высокие слова...
Таиров: Что такое гений? Это — Станиславский. После Станиславского разные художники, разные поколения, разные эпохи убежденно и убедительно, настойчиво и по праву ищут и будут искать, утверждают и будут утверждать правду — каждый по-своему.

культура: Сегодня не лучшее театральное время...
Таиров: Из театра ушло главное, то, что отличает его от всех иных искусств, то, что дает ему самодовлеющую радость — ушло искусство и мастерство актера.

культура: Современные актеры зачастую похожи друг на друга, как близнецы. Уже и надежда теряется встретить среди них подлинный самобытный талант. 
Таиров: Между булыжниками пробивается трава. Кажется невероятным: ездят машины, грузовики, топчут землю прохожие, а трава выпрямляется, живет и дает новые ростки. Вот так и искусство. Оно пробьется и будет жить снова.