Михаил ТЮРЕНКОВ

13.09.2013

культура: Тема массовых репрессий советских времен, что называется, избита. На протяжении последней четверти века историки и публицисты обращались к ней многократно. В том числе, это делали и Вы в своих телепередачах. Так почему же решено вновь вернуться к этим страницам нашей истории?
Разумовский: Для ответа на этот вопрос я приведу один образ. Когда приходишь в музей Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН), который сегодня размещается в одном из бывших бараков, то в представленной экспозиции говорится практически обо всех, кто был в этом лагере: и о белых офицерах, и об интеллигенции. Но нет одной очень важной темы — темы исповедников и новомучеников, она выведена за скобки. Это весьма красноречиво говорит о восприятии церковной тематики современной интеллигенцией и всем нашим обществом, не отождествляющим себя с православной Церковью. Абсолютное большинство людей считают, что антицерковные гонения 20-30-х годов к ним не относятся: мол, «это не по нашему ведомству».

культура: Какие задачи Вы ставили перед собой, снимая «Русскую Голгофу»?
Разумовский: Во-первых, есть определенный долг памяти. О тех взлетах русского духа, которые явили новомученики, необходимо помнить и знать. С другой стороны, в современной России существуют большие проблемы с восприятием и осмыслением XX века. Отсюда множество искривлений: от неумеренной ностальгии по сталинской эпохе до категорического отторжения всего советского опыта, выражающегося в либеральном антисоветизме. На мой взгляд, эти две полярные позиции сходятся, поскольку и та, и другая основаны на мифологии. Такое отношение к истории является тупиковым: не понимая эпоху, из которой все мы вышли, мы просто-напросто никогда не узнаем, что делать с собой сегодня. И в значительной степени это непонимание связано именно с тем, что, обращаясь к тем временам, мы обходили подвиг российских новомучеников и исповедников, трагическую судьбу Русской церкви. А ведь нельзя не заметить, что все традиционные институты исторической России удалось разрушить в считанные годы, если не месяцы. К началу 1920-х уже нельзя было говорить ни о русской интеллигенции, ни об офицерстве, ни о государственном строе с его бюрократией...

культура: То есть, как у Василия Розанова: «Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три... Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска»?
Разумовский: В одном Розанов оказался категорически не прав. Не вся Русь слиняла. Осталась Церковь. Что бы с ней ни делали представители новой власти, как ни пыталась изничтожить ее новая жизнь, — не удалось. И это совершенно поразительный факт! Вот с какой точки можно начинать здравые рассуждения о XX веке в целом. Но если взять те же школьные учебники истории, там этого явления практически нет. Коллективизация есть, а новомучеников нет. Кстати, здесь очень интересный момент: произошло раскрестьянивание России, страна лишилась своей основы — крестьянства, последнего русского бастиона с традиционной культурой, но церковное сознание и православная вера, несмотря ни на что, сохранились.

культура: Расскажите, как построен сериал — хронологически, или же его части посвящены отдельным личностям?
Разумовский: Мы не старались выдерживать четкую хронологию, да это было бы и невозможно в принципе. Части нашего фильма посвящены разным судьбам: архипастырей и простых монахов, монашеских обителей и сельского духовенства. Более того, снимая цикл «Русская Голгофа», мы намеренно не собирались делать его узкоцерковным, создавать жития святых или историю Церкви в XX веке. Мы постарались встроить большевистские гонения на Церковь в канву всей русской судьбы того времени. Первая программа, вышедшая на экраны 5 сентября, задумывалась как своего рода пролог ко всей теме. В ней говорится о самом важном христианском символе — Голгофе. Ведь если мы не помним образ Распятого Христа, который находится перед глазами и в душе каждого верующего христианина, то, конечно, нам трудно понять, что произошло в те годы.

культура: Но в чем, на Ваш взгляд, заключаются корни этой русской трагедии?
Разумовский: В столкновении двух подходов. Первый: «Кто силен, тот и прав, и всемогущ», а потому способен построить «рай» на Земле. А второй, говоря словами святого благоверного князя Александра Невского: «Не в силе Бог, а в правде». Но, как мы знаем, любое столкновение, любая борьба приводит к тому, что в драке противники начинают копировать друг друга. А потому подвиг новомучеников заключается в том, что они не стали подражать своему врагу. Дело не только в стойкости и твердости, а в самом мученичестве. Ведь мученик (по-гречески μ?ρτυς — «свидетель») совершенно иначе относится к своим мучителям, чем любой, даже самый стойкий герой.

культура: А может ли мученик изменить мучителя? Ведь не секрет, что советская власть со временем переменила свое отношение к Церкви.
Разумовский: В воспоминаниях супруги Михаила Пришвина Валерии Дмитриевны есть строки о том, как ее, проходившую по церковному делу, отправляли по этапу, и вдруг молодой часовой, охранявший вагон с пересыльными заключенными, со слезами обращается к ним, испрашивая прощения.

Но если говорить о советской власти в целом, то здесь я не соглашусь. Нельзя говорить о покаянии Сталина. Да, с определенного момента в его национал-большевистской идеологии были смешаны Карл Маркс и Александр Невский, в определенной степени в ней находилось место и для Церкви, поскольку поднятая Сталиным русская тема без церковного антуража была бы неполна. Но антицерковные гонения продолжались и во время Великой Отечественной войны, и после нее — вплоть до 1980-х.

культура: Есть ли мысль продолжить проект, расширив его за рамки 20-30-х годов?
Разумовский: Когда составлялся первый эскиз «Русской Голгофы», мы хотели охватить всю антицерковную эпопею, причем начиная даже не с ноября 1917 года, а еще раньше. Ведь известно, что гонения на Церковь начались раньше. Уже летом 1917-го, когда в Москве начался Поместный собор, в его адрес стали поступать многочисленные свидетельства о разграблении храмов и монастырей, о насилии по отношению к священникам и так далее. Еще никаких большевиков у власти не было, а волна Русской смуты уже накатила на Церковь... Завершить же проект нам хотелось празднованием 1000-летия Крещения Руси в 1988 году, когда у власти уже все выпадало из рук и, по меткому замечанию профессора Аверинцева, главной новостью для советских людей стало то, что Христос был. Действительно, совершенно неожиданно для многих оказалось, что Русская православная церковь жива. Хотя еще во второй половине XIX века Федор Достоевский утверждал, что Церковь находится в параличе. Однако, оказавшись перед самым страшным историческим вызовом, она проявила такую силу, такую духовную стойкость, что в итоге смогла выстоять.

Но как выяснилось, объять всю историю антицерковных гонений XX века — задача очень непростая. В первую очередь в духовном смысле. Ведь одно дело, когда ты готовишь многосерийный цикл передач о русской интеллигенции, о которой можно говорить в любом состоянии, в том числе и с бодуна (смеется). Совсем другое дело, когда говоришь о гонениях на Церковь, здесь нужно находиться, что называется, «в духе». А потому в итоге мы, создатели «Русской Голгофы», решили остановиться на 12 сериях и ограничиться 1920-30-ми годами. Конечно, я надеюсь, что цикл продолжится, но пока решено сделать паузу. Тем более что из 12 серий вполне можно понять характер этого трагического явления и сделать для себя определенные выводы.

культура: Думаю, выводы каждый сделает сам, но о чем, на Ваш взгляд, в первую очередь должны задуматься телезрители?
Разумовский: В наше время главное общественное настроение — это безысходность. Обилие всякого рода развлечений, в том числе на телеэкране, характернейший признак того, что на самом деле нас уже подташнивает, и мы лишь пытаемся бодриться. Это оттого, что, как сказано в Евангелии, невозможно «строить на песке». У любого явления есть фундамент, обычно он не виден, но от его состояния зависит все. А для того чтобы заниматься его укреплением, проводить некие противоаварийные работы, прежде всего нужно понять, где же он находится. И я очень надеюсь, что «Русская Голгофа» позволит людям получить это ощущение, понять, что от тех событий, которые по историческим меркам произошли буквально вчера, сегодня зависит очень и очень многое.