Денис БОЧАРОВ

12.09.2024

В начале октября в Москве состоится большой сольный концерт Ефима Шифрина. На сцене Театра эстрады актер и телеведущий, певец и юморист представит программу, состоящую из юмористических монологов и песенных номеров. Сегодня известный артист — собеседник «Культуры».

— Давайте начнем с вашего осеннего концерта. Что будет представлять собой программа выступления?

— Программа называется «Без труб и барабанов». Это известная шутка, авторство которой приписывают Михаилу Светлову. Когда один начинающий писатель пришел к Михаилу Аркадьевичу за советом, как назвать свой новый роман, тот спросил: «А у вас там есть что-нибудь про трубы?» — «Нет», — последовал ответ. «А про барабаны?» — «Тем более нет». «Ну вот и назовите ваш роман «Без труб и барабанов», — резюмировал Светлов.

Такая же история с моей программой. Про трубы и барабаны у меня ничего нет. Но в этом названии для меня кроется и еще один, дополнительный смысл. Я шагаю по жизни негромко, редко попадаю в светскую хронику, стараюсь не хлопать дверями, совсем не участвую в статусных пафосных мероприятиях — а на протяжении вот уже сорока шести лет спокойно делаю свое дело, посвящая ему все время и получая от этого удовольствие.

Сейчас моя жизнь относительно гармонично распределена между театром, эстрадой, мюзиклом, литераторством и аудиокнигами. Когда меня спрашивают про хобби и увлечения, отвечаю, что лучший отдых для меня — переключение с одного из вышеупомянутых занятий на другое.

Что же касается содержания программы концерта в Театре эстрады, то она будет построена по моему излюбленному принципу: несколько «хитов» (оговорюсь, что хитами их называют зрители, у меня самого так их именовать наглости не хватит), небольшая часть музыкального, преимущественно веселого репертуара, а также то, что спортсмены, в особенности культуристы, называют «актуалочкой». Речь о злободневном, сиюминутном контенте, дабы дать понять зрителю, что я «держу руку на пульсе».

Не могу сказать, что меня уж очень интересует «злоба дня» — возможно, да не прозвучит нескромно, потому вот уже без малого полвека собираю залы. Я предпочитаю заниматься в первую очередь людьми: меня интересуют характеры, личности, веселые персонажи, которые попадают в ситуации, знакомые каждому, но ведут себя эти люди не так, как все.

Концерт мой длится чуть более полутора часов — этот временной стандарт я долгое время определял опытным путем. Знаю: всегда хорошо, когда зрителю чего-то не хватает — то есть, когда аплодисменты длятся чуть дольше, чем вступление к самому концерту (улыбается).

— Не ставите ли вы задачу при помощи этого концерта возродить эстрадно-разговорный жанр — направление, которое переживает неоднозначный период в своей некогда весьма славной истории?

— Не рискнул бы брать на себя ответственную миссию по возрождению чего бы то ни было — просто продолжаю заниматься тем, чем занимался все предыдущие годы. Но, поскольку стэндап как разновидность юмористического жанра стал неким трендом эпохи, я решил вспомнить хорошо забытое старое. Ведь стэндапом занимались и советские артисты — другое дело, что тогда такого слова не было, мы просто работали с залом.

С 1985 года, когда изменились политические условия в стране, мы стали больше импровизировать, почувствовав больше свободы, что ли. И в этом смысле ничего принципиально нового после нашего поколения на эстраде не произошло. За исключением заметного падения ее этического уровня. Но это другая история. Меняются поколения, а с ними и представления о самом эстрадно-разговорном жанре, но со времен древних фараонов он, по сути, остался тем же: кто-то говорит, а кто-то слушает — вот и весь сказ.

Возможно, мой жанр отличается от сегодняшнего стэндапа только тем, что у меня актерское образование — именно с этих позиций я и стараюсь подавать своих персонажей. А в основе номеров стэндаперов лежит поток сознания. То есть их несколько аморфная по форме подача не создает впечатления законченного эстрадного номера.

Но и стэндаперы бывают разными. Жанр настолько разросся и расширился, что критики Белинского на него не хватит. Единственное, что можно отметить: стэндап, в нынешнем понимании термина, — клубный жанр. Артисты в основном работают с аудиторией, которая сидит за столиками. Соответственно, складывается парадоксальная ситуация: внимание зрителя рассеивается, при этом уровень ажитации, подкрепляемый алкоголем и молодежным азартом, выше.

В моем случае, как мне кажется, состояние сильного эмоционального возбуждения публики не столь зашкаливает: моя аудитория почти не отличается от той, которая посещает консерваторию. Но я при этом нисколько не пытаюсь снисходить до поколения стэндаперов: если в данном термине сегодня и сокрыт некий негативный оттенок, то это благодаря моему поколению, которое, надо сказать, привыкло ворчать.

Однажды я сидел за одним столом с известным артистом, который обворчал все мое поколение — сказал, что настоящий юмор давно закончился, а подлинная эстрада остановилась на нем и его коллегах. И тогда я дал себе зарок: никогда не ворчать и не злопыхать в отношении тех, кто приходит тебе на смену. Ведь рано или поздно все видоизменится и утрясется, и равновесие между хорошим и плохим, смешным и грустным так или иначе сохранится. Просто у людей будет выбор: чему отдавать свое предпочтение, а что оставить в стороне. Концерты каких артистов посещать, а каких — не стоит.

К счастью, изменения бывают не только дурные. Например, раньше телевидение навязывало нам героев дня: среди двух-трех общесоюзных каналов выбор был невелик. Сегодня интернет предлагает бездонное море выбора, сетовать на то, что мы не можем найти нечто, привлекающее наше внимание, — это все от лукавого.

— Но ведь под натиском стэндапа массовый интерес к представителям вашей профессии, скажем так, «золотого» поколения снизился, вы не находите?

— Верно. Но опять же, я бы не стал здесь все валить на пресловутый стэндап. Интерес к привычной разговорной эстраде действительно чуть-чуть поник, но здесь, видимо, имеют место личностный фактор и частный случай. Я не знаю, куда делись все мои коллеги: наверное, они где-то гастролируют, готовят новые программы или чего-то выжидают. Что касается меня, я не собираюсь прекращать работу, которой посвятил столько лет.

— Вы упомянули падение этического уровня нашего юмора. Это случилось резко, единовременно или двигалось вниз поступательно?

— Я бы не увязывал это напрямую с политическими причинами, в частности с распадом Советского Союза, если вы об этом. Но доля правды в этом есть: было время, когда редакторские, цензорские «ножницы» бежали впереди нас. Мы не имели права исполнять номера, если они не были утверждены на нескольких уровнях — от творческой мастерской до Главка. Перед тем как прийти к зрителю, эстрадный номер проходил жесточайшие фильтры.

Все, что казалось людям, «принимающим решения», бездуховным и пошлым, подвергалось нещадной правке. Многие помнят историю со знаменитыми «Раками» Жванецкого (впоследствии блистательно поданными в монологе Карцева), которые в написанном виде казались не то что несмешными — вообще непонятными.

Но зато мы были уверены, что на сцене абсолютно недопустима обсценная лексика, непристойные жесты и все в этом духе — мы ничего подобного не могли представить. А сейчас все это существует. Взять какие-нибудь бандитские сериалы: они привносят в современный быт и лексикон нечто такое, что нам и не снилось. Но с этим надо разбираться культурологам, я здесь не великий эксперт. Одно, на мой взгляд, сомнению не подлежит: классическая эстрада эпохи Райкина и эстрада сегодняшняя — две разные планеты.

— Над чем лично вы сегодня смеетесь?

— Откровенно говоря, особой смешливостью по жизни похвастаться не могу. Если речь идет о моей работе, то я отношусь к ней прежде всего как к материалу, над которым тружусь. Не знаю, как ведут себя монтажеры в кино, когда смотрят чужие фильмы, замечают ли чужие «склейки», но я часто, оценивая работы коллег, ловлю себя на том, что не могу отрешиться от фактора профессионализма.

Иногда, правда, работа бывает настолько искусная, что я забываю о том, что я актер, и мне непременно следует все досконально анализировать. Главное, что, на мой взгляд, должно присутствовать в работе артиста эстрадно-разговорного жанра, — искренность и умение рассмешить. Пустых минут не должно быть. Нельзя допускать ни лишней болтовни, ни кокетства с публикой — нужно с первых же минут брать быка за рога и не давать зрителю расслабиться.

— Знаю, что пение — особая составляющая Ефима Шифрина как артиста. Не ошибусь, если предположу, что музыке вы уделяете особое внимание — и как исполнитель, и как слушатель?

— Безусловно. Если говорить о предстоящем концерте, то на нем прозвучат две лирические песни и несколько жанровых. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что перегружать зрителя лирикой в рамках веселого концерта смысла нет. А вот жанровые — то есть забавные, незатейливые песенки, — думаю, придутся к месту. Порой замечаю, что они на моих концертах пользуются даже большим спросом, чем монологи.

Тексты этих песен написаны хорошими авторами, в них присутствует беспроигрышный, на мой взгляд, ход: они нанизаны на известные мелодии. Это примерно то же самое, что раньше в рамках моего эстрадного жанра называлось куплетами — только поданы на чуть более сложном уровне. Несмотря на мою преданность театру, эстрада — моя альма-матер, которую я не отдам никаким мачехам!

Что касается моих личных музыкальных предпочтений... Я вырос в семье, где звучала только классическая музыка. А поп, рок, джаз — эти и другие современные стили приходят в мою жизнь в мюзиклах, в которых я работаю. Обобщая, могу сказать так: мои семь нот — это семь нот классики.

— Существует стереотип, что хороший комик на сцене — грустный и замкнутый человек по жизни. Согласны?

— Ответ заключается в вашем вопросе, ведь любое стереотипное мнение, как правило, хромает. Не могу себя назвать замкнутым человеком, однако экстравертом тоже не являюсь. Общительный человек — вот это, скорее всего, про меня. Люблю гостей, умею, как мне кажется, дружить. Заметил, что в последнее время большую часть моих друзей составляет молодежь. Возможно, потому что я работаю театре, где много молодых людей, а может быть, мне просто совсем не хочется стареть.

При этом не могу сказать, что уж очень интегрирован в современные культурные проекты, где партию первой скрипки часто играет молодое поколение. В частности, кинематограф. Не то чтобы не доверяю современным художественным вкусам, просто на серьезное увлечение кино требуется время, которого всегда не хватает. Последний раз в кинотеатре был довольно давно — по-моему, на «Мастере и Маргарите».

Зато я очень активен в социальных сетях. Как ни странно, у меня довольно приличное для человека моего возраста количество подписчиков. И оно неуклонно растет — сотнями, а иногда и тысячами человек в день. Мне это мое новое хобби — блогерство — нравится: я прилично «насобачился» в этом отношении.

К тому же я, по-моему, разрушаю стереотип. Принято ведь постить огромное количество видеороликов, «рилз» или картинок, а у меня идут тексты, которые, как выясняется, народу интересны. Люди даже пишут, что соскучились по правильному, хорошему русскому языку.

— Что вас раздражает в этом мире, а что, напротив, вдохновляет?

— С годами я стал абсолютно нетерпим к вранью. Мне кажется, самый легкий и естественный способ договориться с человеком — просто говорить правду. Ложь — это то, что я на дух не переношу.

Что же до вдохновения... Я написал пять книг — каждая из них издана. Но мне известно, что многие настоящие писатели (не такие любители, как я) в период работы над своими произведениями чужих книг вообще не читают — видимо, чтобы не отвлекаться. А я, наоборот, трудясь над своими сочинениями, ушатами, ковшами черпаю русский язык из бездонной сокровищницы нашей литературы.

Как уже говорил, я занимаюсь аудиокнигами. И последнюю из них, по роману Леонида Цыпкина «Лето в Бадене», посвященную Достоевскому, записал сравнительно недавно. Так что работа с красивым художественным словом — именно то, что меня по-настоящему вдохновляет. Я люблю и ценю хорошую, емкую русскую литературу: она не только хорошо звучит — она еще и рисует.

Фотографии: Андрей Никеричев, Софья Сандурская (на анонсе) / АГН Москва.