Балерина Ксения Рыжкова: «На сцене трудно скрыть себя: глаза расскажут, кто ты на самом деле»

Елена ФЕДОРЕНКО

11.01.2024

Балерина Ксения Рыжкова: «На сцене трудно скрыть себя: глаза расскажут, кто ты на самом деле»
Материал опубликован в №12 печатной версии газеты «Культура» от 28 декабря 2023 года.

Одна из самых ярких балерин Музтеатра Станиславского и Немировича-Данченко на шесть лет исчезла из поля зрения российских поклонников. Ксения Рыжкова танцевала в Баварском балете и вот год назад вернулась в родной театр. Почему и как — узнала «Культура».

— Вы станцевали Герду в премьере Музтеатра — «Снежной королеве» и сразу отправились на гастроли в Севастополь. Поймать вас для интервью было непросто. Какую программу привезли крымчанам?

— С большим удовольствием принимаю приглашения из Севастополя. В нынешний приезд программа состояла из трех одноактных балетов. Первый из них — «В память» на музыку Сергея Рахманинова в постановке Джона Кука (британский танцовщик и хореограф, муж Ксении. — «Культура»). Этот спектакль, вдохновленный судьбой и искусством великого композитора, мы уже показывали на летнем фестивале на сцене Музея-заповедника «Херсонес Таврический» — тогда гала посвятили 240-летию города-героя. Второй балет — «Картинки с выставки» на великолепную музыку Модеста Мусоргского сочинил хореограф Антон Пимонов, и публика оценила его красочность и живость. Третий спектакль на мелодии современных композиторов придумал и осуществил тоже Джона Кук, называется «Комната ожидания».

— Что это за «комната» такая?

— Метафора нашей жизни, которая и есть «Комната ожидания». Неважно, кто ты: король или президент, доктор или учитель, а может, безработный, — все мы движемся по одному направлению, от рождения к смерти. Все стоим в очереди и ждем своей участи. Часто наши чаяния на «завтра», надежды на «будущее» — заслоняют день сегодняшний, мы забываем жить настоящим. Потом хотим вернуться в прошлое, но время-то отпущенное проходит и его не вернуть.

— В Севастополе строят региональный культурный кластер с театрально-образовательными комплексами. Показанные спектакли, как я понимаю, созданы для Севастопольского театра оперы и балета, которого, по сути, еще нет?

— Здание Севастопольской оперы строится, проект — феноменальный, работа кипит, жители с нетерпением ждут своего музыкального театра. Мы выступали на сцене Русского драмтеатра имени Луначарского и чувствовали сопричастность с рождением балетных традиций города. Академия хореографии Севастополя создана более четырех лет назад и готовит артистов для будущего театра, ее воспитанники участвовали в нашем рахманиновском балете. Здание балетной школы уже возведено, идут отделочные работы, строители торопятся, чтобы ученики побыстрее в него въехали.

— Как возникли отношения с Севастополем?

— Думаю, благодаря Андрею Ивановичу Уварову (А.И. Уваров — народный артист России, замдиректора Севастопольского театра оперы и балета. — «Культура»), который в нас с Джона верит, относится с вниманием и уважением. Он помнит меня начинающей артисткой Театра Станиславского, где Андрей Иванович тогда преподавал. Так сложилось, что он стал приглашать на новые постановки Джона. Его эта возможность радует, ему интересно и важно работать там, где он нужен. Сейчас людям искусство необходимо, оно для них — такая отдушина, я это чувствую.

— Давайте вспомним вашу балетную юность. Лучшие выпускники Московской академии хореографии, а вы из их числа, всегда стремятся, да и попадают в Большой театр. Почему вы выбрали Музтеатр Станиславского?

— Поверьте, у меня не было стремления влиться в труппу Большого. Хотя когда мы приходим в академию, то хотим, конечно же, в главный театр страны. Я переросла это желание, когда повзрослела, стала увлекаться разными видами искусства, слушать, читать, узнавать о судьбах легендарных балерин. Возникла бесконечная и беспокойная мечта — танцевать, развиваться, узнавать, понимать, почему мы выходим на сцену и зачем мне это нужно. Благодарю судьбу за то, что жизнь сложилась так, как сложилась.

— Марина Леонова — ваш педагог в академии — поддержала выбор?

— Она сказала, что примет любое мое решение — и ей важно, чтобы осуществилось мое желание, а мне хотелось много танцевать, о конкретных ролях не задумывалась, просто — танцевать. Конечно, кордебалет — важная часть балетного мира, особенно в Большом, но в Музтеатре у меня появилась возможность быстрого профессионального роста, и Марина Константиновна, кажется, сразу поняла, что не стоит упускать такой шанс. Мой школьный наставник стала первым человеком, кто в меня поверил. Она подготовила меня к театральной жизни не только физически, но и морально.

— По сути, она передала вас с рук на руки Маргарите Дроздовой — своей однокашнице по Московскому хореографическому училищу.

— Да, так и было. С педагогами по жизни мне тоже очень повезло. С Маргаритой Сергеевной начался мой творческий путь в театре. Потом я уехала, попала в руки других педагогов, но никогда не забывала Маргариту Сергеевну, она осталась тем человеком, который поставил меня на балеринский путь, воспитывала меня такой, какой, по ее мнению, должна быть балерина: умной, предъявляющей качество исполнения, актрисой, которая имеет право выйти на сцену, если знает, о чем она танцует.

— Ваша карьера начиналась ярко, репертуар включал роли широкого актерского диапазона: поэтическую музу в «Рапсодии», уморительно манерную жеманницу в «Концерте», естественную и эфемерную Жизель. Помню, какое удивление вызвал ваш отъезд в Баварский театр.

— Уехала я после трех сезонов, но нового места работы не искала. Игорь Анатольевич (И.А. Зеленский — с 2011 по 2016 год — худрук балета Музтеатра Станиславского. — «Культура») пригласил меня с собой, когда его назначили руководителем Баварского балета, и я согласилась. Пока ты молод, впитываешь все, как губка. Понимала, что получу новый бесценный опыт и возможность станцевать разные спектакли, которых у нас в репертуаре нет. Мне хотелось узнать о профессии как можно больше.

— Не пожалели?

— Ни в коем случае. Эти шесть сезонов — время продуктивной и интересной работы. В Баварском балете насыщенный и разнообразный репертуар — перетанцевала классику и неоклассику, модерн и современный танец, участвовала в балетах Аштона, Баланчина, Кранко, Ноймайера, Андерсона, Макгрегора, Уилдона, Скарлетта, всех не перечислить. Впитала разные, не похожие друг на друга стили, освоила новые роли. У меня поменялось отношение к балету, каждый выход на сцену стал волшебным. Хоть спектаклей было очень много, никогда не возникало ощущения работы, которую необходимо выполнять — мол, положено по контракту. Мы все действительно шли к результату, на спектакле возникало фантастическое чувство — я забывала, кто я на самом деле.

— Как встретились с Джона?

— Когда я приехала в Мюнхен, он уже там работал. И началась наша романтическая история.

— Общение складывалось на каком языке?

— Я плохо знала английский и совсем не говорила по-немецки. Но случилась любовь с первого взгляда — и мы начали общаться забавно, преимущественно жестами. И еще — мы очень много танцевали в дуэте. Сейчас иногда вспоминаем и приходим к выводу, что узнали друг друга так хорошо, потому что уйму времени проводили вместе в балетном зале и на сцене, где трудно скрыть себя, — глаза всегда расскажут, кто ты есть на самом деле.

— С чем был связан ваш переход из Мюнхена в Цюрих?

— Мы провели с мужем в Цюрихе один сезон. Хотелось попробовать что-то еще, в неизвестном нам театре. В Европе все близко, рядом. В Балете Цюриха тоже было здорово — там я поработала с Форсайтом и со всей его командой.

— За шесть лет вы пополнили свой репертуар десятками ролей, встретили мужа, родили двоих детей... Как решились?

— Появление сына выпало на период коронавируса — в Европе все сидели взаперти и без дела. Так что это было несложно — я ничего не теряла. Потом мы потихоньку начали работать, но к прежней интенсивности не возвращались: редкие спектакли, зрителей — мало, только к концу сезона разрешили заполнять зал на 40 процентов. Поняла, что если мы хотим второго ребенка, то это удобное время.

— Как управлялись с нагрузкой, профессиональной и материнской?

— Помогала мама Джона, она к нам сразу приехала. Потом появилась няня — справлялись, как и все.

— Рождение детей не помешало профессии?

— Напротив, помогло относиться к профессии чуть легче — нам свойственно чрезмерное самоедство: мы все время пытаемся сделать лучше, чем вчера, что подчас мешает. Это состояние — предвестник травм и душевных разочарований. С появлением ребенка ты взрослеешь, приходит ответственность. Сегодня мне хочется работать так, чтобы дети, пусть не сейчас, а через несколько лет, увидели и поняли, что их мама — трудится, не ленива, серьезна. Мы с Джона считаем, что для них мы должны быть примером, и стараемся стать лучше.

— Освоили немецкий?

— Моего немецкого хватало только на то, чтобы сходить в магазин, спросить у прохожего дорогу. Джона прекрасно разговаривал по-немецки, и он все делал за меня: готовил счета, заполнял документы. Джона и по-русски уже неплохо говорит — он быстро схватывает иностранные языки.

— Возвращение в Россию связано с политической ситуацией или потянуло на Родину?

— Вышло спонтанно. С двумя детьми, а дочка была совсем маленькая, оказалось тяжело, няня не справлялась. Я много танцевала. Поняла, что легче будет рядом с родителями. Приняли решение, что едем в Россию.

— Не жалеете?

— В профессиональном плане, может, немного жалею, но сегодня главное — воспитание детей. Мне важно, какими они станут, в каком обществе будут расти, поэтому решение мы приняли не только для себя, но и для детей.

— Как вас приняли в родной труппе?

— Показалось, кто-то даже не понял, что я уезжала... Сейчас много новых ребят, с кем я не работала, и меня они приняли. Я вернулась в театр другой — с иным опытом и мировоззрением. Уже не 19-летняя девочка.

— Ваши коллеги по Баварскому балету не критиковали за стремительный отъезд?

— У нас сложилась дружная интернациональная труппа, мы хорошо общались, дружили, и каких-то негативных реакций я не встречала. Спрашивали больше Джона: зачем он едет в Россию, где так плохо? Но он не обращал внимания, знал, что это неправда.

— Балеринский характер — это миф?

— Не буду говорить за всех, для меня он существует. Балеринский характер — это профессиональный подход к себе, к своему рабочему инструменту — телу, к тому, как ты выстраиваешь путь от репетиций к спектаклю. В этом понятии — умение правильно и грамотно работать над собой, в каждом театре свои условия, но ты должен холодно и даже расчетливо приводить себя к тому, к чему стремишься, и важно понимать, что это не проявление эгоизма. Характер необходим балерине так же, как природные данные и правильная выучка.

— Вы отдыхаете от балета?

— Стараюсь четко разделять личную жизнь и жизнь балерины, в первой главное — семья, и дома пытаюсь по максимуму заниматься детьми; во второй превыше всего — спектакли.

— Не устаете от одних и тех же балетов? Вернулись ли к вам ваши партии? Появились ли новые?

— От любых партий можно устать, но они, даже если танцевал их много раз, бывают и необыкновенно интересны — в них всегда можно найти что-то новое. «Жизель» и «Лебединое озеро» ко мне вернулись. Новыми стали «Призрачный бал» Дмитрия Брянцева, никогда его не танцевала, премьера «Снежной королевы» и «Щелкунчик» Юрия Посохова. Знаю, что у зрителей разное к нему отношение, но для артистов это хороший, интересный спектакль, потому что технически он — вызов и испытание. Приближается «Щелкунчик», и точно знаешь, что будет тяжело, — тогда появляется азарт. Мне нравятся спектакли, к которым надо серьезно и сосредоточенно готовиться. Балеты Посохова я никогда раньше не исполняла, «Щелкунчик» — первое знакомство с его хореографией.

— Что бы еще хотели станцевать?

— Мне хочется делать что-то новое, раскрывать себя по-иному и работой отвечать на вопрос: что я еще могу? Нового становится все меньше, и, к сожалению, везде. Может, со временем ситуация изменится?

— Зато у вас есть свой муж-хореограф.

— Надеюсь, Джона будет развиваться, двигаться вперед. Его тянет к сюжетным историям, но все должно рождаться постепенно.

— Я видела два номера Джона, и мне показалось, что ему интересны страстные, пограничные ситуации и даже в миниатюре он выстраивает историю. Возможно, Россия с ее богатыми литературными традициями подарит вдохновение?

— Джона хорошо в России, есть возможность раскрываться не только как артисту, но и как хореографу. У него рождаются идеи и желания — ему комфортно, и для меня это главное. Джона интересен процесс созидания театра в Севастополе как дело, которое только появляется на свет. Наверное, потому, что у него есть свои взгляды на жизнь и на искусство. Он не зациклен только на сочинении движений, мыслит философски и смотрит на хореографию с режиссерской точки зрения. Всегда вкладывает в свои произведения глубокие смыслы и верит, что люди поймут его.

— Чем запомнился 2023 год?

— Это был год переосмысления — что я еще могу сделать в профессии. А жизнь складывалась хорошо — в России нам намного легче. Появилось больше времени и даже для нас двоих как пары: мои родители всегда рядом. Приятно быть вместе с семьей. Я жила одна, без близких и научилась ценить родных. Думаю, что с возрастом люди понимают, что такое родители, друзья, все те, кто тебя окружает. В молодости мы к этому относимся более легкомысленно.

— Вы бываете в театре среди зрителей?

— Да, всегда, когда есть время, мы стараемся ходить на спектакли — это важная часть нашей жизни. Иду в театр с доверчивостью, отключившись от ежедневных забот, и получаю положительные эмоции, которыми артисты делятся, а может, и что-то узнаю.


Ксения Рыжкова — выпускница Московской государственной академии хореографии (класс Марины Леоновой). После окончания академии была принята в труппу Музыкального театра имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко в качестве ведущей солистки. С 2016 года являлась прима-балериной Национального Баварского балета (Мюнхен).
Фотографии: Владимир Вяткин / РИА Новости.