Ксения ПОЗДНЯКОВА

08.11.2016

8 ноября празднует юбилей заслуженная артистка России Людмила Аринина. Зрители помнят ее по картинам «На всю оставшуюся жизнь», «Почти смешная история», «Гостья из будущего», «Отцы и деды». Всего в фильмографии актрисы около ста ролей. И хотя среди них не так много главных, Аринина по-прежнему узнаваема и любима. Особое место в ее жизни занимала сцена, сначала Челябинского театра драмы имени Цвиллинга, а затем «Мастерской П.Н. Фоменко». Накануне дня рождения Людмила Михайловна ответила на вопросы «Культуры».

культура: Ваш отец был художником, а в детстве Вы мечтали стать балериной. Когда поняли, что хотите связать судьбу с театром?
Аринина: Наверное, это жило во мне сызмальства. Один немецкий философ сказал: «Актер — человек, который взял свое детство и идет с ним через всю жизнь». Впервые я попала на спектакль в Ташкенте, смотрела, как сейчас помню, афиногеновскую «Машеньку». Что-то произошло во мне, хотя объяснить этого не могу, поселилась какая-то любопытствующая тревога. Успокоилась только, поступив в ГИТИС. Когда окончила девять классов, шла война, папа сражался на фронте, и я была вынуждена пойти работать. Год трудилась в столовой Союза художников, туда приходили артисты, поэты, писатели. Там мне встретилась актриса Ленинградского большого драматического театра Дора Вольперт. Наблюдая за мной, она предложила: «Люда, а Вы не хотите прочесть что-нибудь? Рассказать мне что-то?» Она меня прослушала, я какие-то стихи читала. И потом мы стали с ней заниматься. Как теперь понимаю, Дора Михайловна определила мое желание стать артисткой. Я подала заявление в ГИТИС. Поскольку шел 1944 год, требовалось обязательно окончить школу со всеми пятерками, иначе в институт бы не вызвали. Приехала в Москву, и меня приняли.

культура: Не боялись отправляться в огромный незнакомый город?
Аринина: Нет. Интерес был сильнее страха.

культура: После учебы Вы по распределению попали в Могилев. Расстроились?
Аринина: Мне было все равно, где работать. Это сейчас я понимаю, что такое Москва, Питер, а тогда — вот площадка, на которой предстоит жить. Больше ничего и не нужно.

культура: Не скучали после столицы?
Аринина: Что вы. Маленький городок, полуразрушенный. Войну я только там и ощутила. Старый театр, молодых в труппе — четыре человека. Остальные — возрастные артисты. Представьте себе, меня ввели в спектакль «Коварство и любовь» по Шиллеру, а актеру, игравшему Фердинанда, было 52 года. Ни больше, ни меньше. Хотя труппа — исключительная.

культура: Затем Вы служили в Челябинском театре драмы имени Цвиллинга. Местная публика Вас обожала, так почему же в какой-то момент решили все поменять и поехали в Ленинград, а потом в Москву?
Аринина: Тогда я уже понимала разницу, что такое театр Цвиллинга, и что такое — Ленинского комсомола в Питере. Они были у нас на гастролях, смотрели, и пригласили меня. Хотя в Челябинске мои документы уже подали на звание. Пришла пора сделать шаг вперед, поэтому я согласилась на переезд. Это было очень трудно, но все-таки рискнула, и поступила правильно. Когда через два года Челябинский театр приехал на гастроли и я пошла на спектакль, где, кстати, и сама играла, то сразу ощутила разницу. В Челябинске приходилось вариться в собственном соку, а тут вышла на просторы. Совсем другая поступь.

культура: А как Вы познакомились с Петром Наумовичем Фоменко, чей фильм «На всю оставшуюся жизнь» принес Вам первый серьезный успех в кино?
Аринина: Мы работали в одном городе: он в Театре комедии, я в театре Ленинского комсомола. Конечно, ходила на все его спектакли. Но по-настоящему знакомство состоялось, когда он меня позвал на роль Юлии Дмитриевны. Причем никаких проб, по сути, не было. Мне дали прочесть сценарий, затем я пришла к нему домой. Он спросил: «Ну как Вам?» Я что-то стала отвечать, сейчас смешно, конечно. Он сказал: «Знаете, последнюю сцену мы вот как будем снимать». И начинает ее проигрывать. Он плачет — я плачу, заканчиваем разговор по поводу сцены, и слышу: «Договорились, я Вас беру». Дальше меня уже вызвали на съемку.

культура: После той роли за Вами закрепился образ сильной женщины. Никогда не пытались сломать стереотип?
Аринина: Мое амплуа — одинокая женщина со сложной судьбой. В кино обычно так и «пекут» артистов. И только захочешь отклониться в чем-то, сразу: «Людмила Михайловна, а помните, как Вы играли, вот это то, что нам нужно». Я бы с удовольствием все поменяла, но зовут обычно на то, что видели. Поэтому, кино, увы, знает меня такой.

культура: Ваша судьба на экране связана с именами Ильи Авербаха и Петра Фоменко. Чем отличалась их работа с актерами? Какими качествами они особенно запомнились?
Аринина: Каждый режиссер, если он настоящий, ни на кого не похож. Авербах — это малые роли в картинах «Драма из старинной жизни», «Объяснение в любви». Он был потрясающий мастер, работавший с артистом как бы литературно. Оговаривается персонаж, герою рисуется жизнь по его поступкам, прописанным в сценарии. Фоменко — совершенно иное. Петр Наумович предлагал психологический ход, но через краску, через показ. Станиславский, наверное, в гробу бы перевернулся. Фоменко мог сказать: «Люда, я не знаю почему, но здесь ты должна заплакать». Я очень хорошо его понимала и видела — это оттого, что в другой сцене я поступила вот так, а значит, в следующей нужно эдак. У Фоменко роль делалась как паутина. И в результате складывался такой психологический ход, которого ты даже предположить не мог. Этого не объяснить. Вот Ефремов и Смоктуновский. Как работает Ефремов, я понимала, а как Смоктуновский — нет. Это закрытый волшебный мир.

культура: А что интереснее?
Аринина: И то и другое — потрясающе, тут нельзя сравнивать. И Фоменко был чем-то непонятным, потому и спектакли его такого очарования, такого художественного воздуха, такого аромата. Этого нет в других постановках, даже у очень хороших режиссеров. Он был уникален.

культура: Вы с ним сотрудничали и в театре, 7 лет выходили на сцену «Мастерской Петра Фоменко». Почему решили уйти?
Аринина: Почувствовала, что работаю уже не на 100 процентов. Пришла пора завершить сценическую деятельность. Но я бы, наверное, не смогла этого сделать, если бы не предлагаемые обстоятельства. Фоменко был болен. Я снималась в детском сериале в Минске. Он жутко сердился, не разрешал, не любил, когда актеры снимаются. Я начала его раздражать, хотя и считалась его любимой актрисой. Работа над «Тремя сестрами» шла туго. Атмосфера царила напряженная. Мне хотелось вырваться… Я пришла к нему в кабинет. Он сказал, что виноват, не уделил мне достаточного внимания. В других театрах я была ведущей актрисой, а здесь для меня не нашлось серьезного материала. Труппа — в основном молодежь. Все вместе это и привело к тому, что я решилась. Было очень тяжко.

культура: А почему же тогда бытует мнение, что Вы с Фоменко так и не объяснились?
Аринина: Неправда. Мы несколько раз созванивались. Он принял и понял мое решение.

культура: Не ощущали пустоты, расставшись со сценой?
Аринина: Конечно. После ухода смотрела в «Мастерской» только два спектакля. Как ни зовут, отказываюсь, потому что очень больно. Это же мой театр. Ребята все родные.

культура: Есть кто-то особо любимый?
Аринина: Все. Это единый курс, там не было ни одного бесталанного человека. Другой разговор — удалось проявиться в ролях или нет, но, действительно, все одаренные ребята.

культура: Вы и сегодня снимаетесь в кино. Но говорят, не любите сериалы…
Аринина: Я не оригинальна, не терплю плохих режиссеров. А в основном, к сожалению, сейчас очень слабая режиссура. В сериалах время — деньги. И все. Работы толком никакой нет. Если собираются профессиональные артисты, то быстро договариваемся между собой, а режиссер стоит в стороне. Как только попадает молодежь, считающая, что она все умеет, тогда сложно. Все пропускается, но мне же неудобно им выговаривать, а режиссер молчит. Получается, как в плохом спектакле: «Друг за дружкой с некоторой горячностью».

Вообще, пустота вокруг. Ерундой какой-то люди занимаются, вместо того чтобы погружаться в культуру, в творчество. Недавно лежала в госпитале, слушала «Эхо Москвы»: высокопрофессионально все сделано, протест вызывает даже не то, что они говорят, а как. Люди, вещающие на «Эхе», не только равнодушны, но и цинично-брезгливы. Любви нет, боли нет в отношении того, что у нас плохо. Боль должна быть, а не злорадство, тогда я поверю.

культура: То есть без любви невозможно создать ни талантливого спектакля, ни фильма, ни даже передачи?
Аринина: Конечно. Поэтому сейчас и нет по-настоящему великих литературных произведений. Достоевский, Толстой — это же на любви к своей земле. Все остальное не будет так глубоко, даже если талантливо. Без любви вообще ничего нет. Именно здесь у меня претензии к тому же «Эху Москвы». И самые резкие слова, если тебе дорого то, о чем говоришь, звучат не обидно. Есть такое христианское выражение: «Истина, сказанная во гневе, — не преклоняет». Если человек любит, то любая критика будет воспринята.

культура: Меня поразило, что при этом Вы часто повторяете, что всем довольны и ни о чем не жалеете. Это склад характера или воспитание?
Аринина: Думаю, все-таки характер. Конечно, с одной стороны, этим можно похвастаться, потому что мне легко жилось, но с другой — видимо, запросы маленькие. Поэтому я считаю, что получила больше, чем заслуживаю. Не кривя душой абсолютно, за все спасибо. Хотя и воспитание сыграло роль. Гурченко рассказывала, что папа ее учил: «Людочка, выдвинься, Людочка, покажись». А меня наставляли: «Людочка, это нескромно, это нехорошо, так нельзя». Вот я такая.

культура: Если бы Вам предложили что-нибудь поменять…
Аринина: Ничего бы не стала. Жизнь прошла нормально-счастливо. Было всякое: взлеты, падения, но все сложилось, слава Богу. Одинокая женщина с трудной судьбой — это не ко мне. Конечно, какие-то печальные моменты мне бы хотелось убрать, но так не бывает. Без печалей тоже нельзя. Иначе светлые стороны не загораются.

культура: Именно благодаря настрою Вы остаетесь в хорошей форме?
Аринина: Я ничем особенным не занимаюсь. Сейчас без конца предлагают различные программы, звонят девочки: давайте сделаем Вам день рождения. Ничего я не хочу. Будут говорить обо мне, как на поминках, мне совершенно это не интересно. Вот если бы сняли передачу: «Старость — это гадость», я бы с удовольствием приняла участие.

Помню, писательница Мариэтта Шагинян говорила: «Какая все-таки пора замечательная — старость. Вот раньше я от дома до калитки доходила совершенно с пустой головой, летала, а теперь столько мыслей мне приходит». Конечно, ведь идешь уже еле-еле. Какая же это радость, когда человек практически ничего не может. Смысла нет, сейчас ничего не произвожу, живу исключительно в собственное удовольствие, но это же ужасно. По-настоящему хорошо, когда существуешь ради кого-то.