Денис БОЧАРОВ

07.04.2016

«Есть только миг», «Остров невезения», «Все пройдет», «Мальчик Купидон», «Ищу тебя», «Разговор со счастьем», «Этот мир придуман не нами», «Все равно ты будешь мой»... Одно лишь перечисление таких разных, но одинаково прекрасных стихов, легших в основу любимых несколькими поколениями песен, может занять газетную полосу. 12 апреля лучшему отечественному поэту-песеннику Леониду Дербеневу исполнилось бы 85. «Культура» пообщалась со вдовой автора бессмертных строк Верой Дербеневой.

культура: Как будет отмечаться круглая дата? Растяжек и афиш по городу что-то не видно...
Дербенева: И это неудивительно — подобные вещи стоят очень дорого, а меценатов у нас практически не осталось. Хотя грех жаловаться: за последний год про Дербенева сделано столько фильмов и передач, сколько не было за всю его жизнь. Запланировано несколько мероприятий и на ближайшее время. Для начала 11 апреля во Владимире, на родине его предков, состоится традиционный ежегодный памятный концерт. 14-го в Доме кино пройдет фестиваль имени Леонида Дербенева «Песни из кинофильмов». В этот же день в Доме журналиста песни на стихи Лени будет исполнять Игорь Наджиев. А 29-го числа в «Крокус Сити Холле» — концерт с участием известных артистов, с которыми Леонида Петровича сводила судьба: Иосифа Кобзона, Вячеслава Добрынина, Михаила Боярского и других. Кстати, билеты не продаются, а распространяются. Артисты выступят бесплатно, телевидение все это заснимет, а в майские праздники покажет по одному из каналов.

культура: К моменту вашего знакомства Леонид Петрович вовсю сочинял, хотя до всесоюзной известности ему было еще очень далеко. Он не рассказывал, как именно обнаружил в себе дар к стихосложению? 
Дербенева: У Лени все началось с банальной лени и скуки. Ну, неинтересно ему было изучать «Евгения Онегина», как подавали учителя: подробно расписывать образ Татьяны Лариной, делать скрупулезный анализ и так далее. Он пробегал глазами заданный отрывок — и выдавал собственные стихи вместо школьного сочинения. Примерно в седьмом классе подвизался писать стишки в стенгазету. И постепенно из подросткового рифмоплета превращался в маститого поэта. Правда, с так называемым «официальным» признанием отдельная история. Даже после того, как песни на стихи Леонида Петровича зазвучали по всей стране (уже вышли «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука», «Иван Васильевич меняет профессию», «Земля Санникова»), его не хотели принимать в Союз писателей. Большие дяди и тети в кабинетах воротили нос: мол, песенки — это несерьезно. По сути, у него была двойная жизнь. Композиторы и певцы искренне восторгались, а их начальники, пусть в душе и осознавали, что Дербенев — знак качества, с недоверием продолжали качать головой: мол, не член Союза, и все тут. Очень бы хотелось посмотреть, где сейчас все те люди, которые некогда высокомерно относились к его произведениям...

культура: Откуда Леонид Петрович черпал идеи для причудливых образов? Как появились все эти дубы-колдуны, вулканы страстей, зайцы, косящие в полночь трын-траву, медведи, трущиеся спиной о земную ось?
Дербенева: Трудно сказать, в поэтическую «кухню» Леня старался никого не пускать, предпочитая работать в полном одиночестве. Хотя я всегда была первым если не цензором, то уж точно оценщиком. Одним из его главных качеств как поэта было умение впитывать, подобно губке, окружающую информацию и раскладывать ее по полочкам. Давным-давно, когда наши отношения еще только завязывались, мы поехали на дачу знакомиться с его мамой. Она меня, мягко говоря, не очень тепло приняла. Я огорчилась, жалуюсь Лене: «И что же, мне теперь всю жизнь мучиться?» Он в ответ: «Если долго мучиться, что-нибудь получится». Сказал это в 59-м, а песню написал многие годы спустя. Это я к тому, что для стоящих словесных пассажей и фраз у него была приготовлена некая «кладовочка», откуда он время от времени выуживал ценные мысли. 

Знаменитая «А нам все равно» родилась чуть ли не от отчаяния. Он этот текст без конца переписывал, редактировал, однако каждый раз что-то не устраивало. В итоге в сердцах махнул рукой: «А-а, все равно! Напишу, что в голову придет». Так и появился подхваченный всеми рефрен. 

Или вот история про песню, что в «Бриллиантовой руке» исполняет Аида Ведищева. Леня очень нервничал, ведь надо было сочинить надрывный текст о любви, но так, чтобы не очень серьезно — все-таки комедия. Начал перебирать всевозможные лирические клише: «Про «море обаяния», что ли, написать? Какие еще «перлы» есть?» Ушел на пару часов в свою комнату, потом вернулся и с воодушевлением начал читать:

Слова любви вы говорили мне в городе каменном,
А фонари с глазами желтыми нас вели сквозь туман.
Любить я раньше не умела так огненно, пламенно,
В душе моей неосторожно вы разбудили вулкан.

«Ну как? — спрашивает Леня с довольным видом. — Назову-ка я эту песню «Вулкан страстей». Это уж точно посильней будет, чем «море обаяния». 

Любопытно вспомнить историю рождения «Песенки про меня» («Так же, как все...»), исполненную Пугачевой. Зацепин предложил музыку, однако Алле она не очень понравилась. А Лене — напротив, весьма приглянулась. И он говорит: «Я напишу такие слова, что ты ее запоешь». И действительно, хоть и не с первого раза, но родились строки, которые у многих на слуху до сих пор.

культура: Обычно мастерам рифмованного слова, работающим с композиторами, претит, когда их называют поэтами-песенниками. Дербенев, кажется, наоборот, всячески отстаивал этот «титул». Не потому ли он так и не выпустил самостоятельный поэтический сборник?
Дербенева: В песенную секцию Союза писателей Леню не принимали как раз из-за того, что у него не было официальной книги стихов. Говорили: «Напиши какие-нибудь стишата, и, глядишь, дело сдвинется с мертвой точки». А Дербенев отказывался, справедливо полагая, что «большой» поэзией — уровня Рождественского, Евтушенко, Вознесенского — надо заниматься специально. Его же роль поэта-песенника вполне устраивала. И он хотел, чтобы поняли и приняли именно за песни — тем более, что их распевал весь Советский Союз. Но Леня скромничал: ведь если убрать из его текстов припевы, получатся самые настоящие стихи, зачастую вполне самостоятельные и прекрасно воспринимаемые без привязки к музыке. 

культура: Известно, что к стихам и к итоговому песенному варианту Леонид Петрович относился весьма ревностно...
Дербенева: Вплоть до того, что почти всегда присутствовал в студии на записи. Дербенева не устраивало, когда в тот или иной текст он вкладывал определенный смысл, а певец (или певица) интонационно подавали его иначе. То есть Леня выступал в роли художественного редактора собственных произведений. 

культура: Дербенев осознавал, что является советским поэтом-песенником номер один? Звездная болезнь не одолевала?
Дербенева: Если подобное словосочетание вообще уместно, то он этой самой «болезнью» переболел рано, причем было это несерьезно и, как правило, связано с нетрезвым состоянием. С 1981-го и вплоть до своего ухода Дербенев ни капли в рот не брал, а по молодости позволял себе лишнего. Бывало, придет домой и выдаст: «Боже мой, ведь я же гений! Правда, пока непризнанный». Я ему: «Чего ты выпил-то?» Либо по-другому. Когда повсюду звучала песня на его стихи «У моря, у синего моря», Леня радовался, как ребенок, шутливо заявляя: «Я гений. Теперь уже признанный». 

К критике, правда, относился очень болезненно. Хотя порой всерьез ее воспринимать не стоило. Доходило до смешного. Однажды для детского фильма «Куда он денется!» написал «Песню про цаплю», где есть такие строки: «Зачем тебе, цапля, вторая нога?» — А цапля гусям отвечает: «Пусть будет». Так вот, это стихотворение послужило поводом для худсовета, члены которого предварительно обратились к биологам с вопросом: действительно, зачем цапле вторая нога? В результате на полном серьезе был озвучен ответ: наукой пока не установлено... 

За «Остров невезения» Дербеневу тоже досталось. Фурцевой «Бриллиантовая рука» понравилась, но песню, спетую Мироновым, она поначалу хотела выкинуть. Полагая, что, уйдя с экранов в народ, эта вещь может заронить в умах граждан зерна инакомыслия. Дескать, что это за намеки такие, какой еще остров невезения? При том, что, конечно же, никаких политических подтекстов Леня и не думал вкладывать — просто писал веселую песенку. 

культура: Это правда, считать Дербенева остросоциальным поэтом было бы преувеличением. Однако и в его стихотворном арсенале есть произведения, где тема Родины выводится на передний план. Достаточно вспомнить такие вещи, как «Русская душа», «Что может быть лучше России», «Родная земля», «Живи, страна!»... Как, на Ваш взгляд, реагировал бы Леонид Петрович на нынешнюю ситуацию в стране и мире?
Дербенева: Леня и в самом деле прежде всего лирик, но, будучи до мозга костей русским человеком, близко принимал к сердцу все, что могло повредить России. Разумеется, в стороне от наболевших вопросов он бы не остался, обязательно высказался «на злобу дня». Насчет коррупции и Сердюкова уж точно прошелся бы. Другое дело, что Дербенев мог бы в принципе всего этого не вынести, поскольку, повторюсь, был очень впечатлительной личностью. Иногда даже ловлю себя на мысли: слава тебе, Господи, что Леня до многого не дожил — ему было бы неимоверно тяжело. От песенок уровня «целуй меня везде, я ведь взрослая уже» или «я сошла с ума, мне нужна она» его бы просто тошнило. Когда в начале 90-х подобные опусы только начинали появляться, Дербенев в сердцах восклицал: «Боже мой, я всю жизнь страдал от худсоветов. Но сегодня я готов любой свой текст отнести на какой угодно худсовет — только бы не было этого дерьма». От того, что сейчас поется, он бы, наверное, второй раз умер. 

культура: Однако среди подобного хлама все же могут быть творческие единицы, с которыми Леонид Петрович не отказался бы сотрудничать? 
Дербенева: Насчет композиторов и певцов не знаю, но к одному поэту Дербенев относился с большим уважением. Он говорил: если и существует у меня достойный преемник, то это Александр Шаганов.  

культура: Можно ли сказать, что Дербенев был легким в общении человеком? Как складывались его творческие взаимоотношения с композиторами и исполнителями?
Дербенева: В этом смысле в его жизни выделяются три этапа. Когда был еще начинающим и никому не известным автором, то, сотрудничая с такими мэтрами, как Флярковский, Эшпай, Бабаджанян, волей-неволей смотрел на них снизу вверх, прислушивался к каждому слову. Затем, уже «заматерев» и имея за плечами ряд всенародно любимых шлягеров, стал работать с композиторами, с которыми чувствовал себя на равных — Зацепиным, Крылатовым, Добрыниным. Это уже был иной тип созидания, подразумевавший взаимные советы, споры, сталкивающиеся амбиции. А потом наступил третий этап: молодые авторы и исполнители сами искали внимания и расположения Леонида Петровича, смотрели на него снизу вверх. Так что в известном смысле поэт прошел весь творческий цикл. Но ни на одном из отрезков своего пути понапрасну не демонстрировал гонор — с ним было, как правило, легко.